Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

получили контроль над Советами; они добавили Мерлена из Дуэ и Жана-Батиста Трейльяра к победившим «триумвирам» и дали этой пересмотренной Директории почти абсолютную власть.60

Когда Наполеон прибыл в Париж 5 декабря 1797 года, он застал там новый Террор, направленный против всех консерваторов и заменяющий Гвиану гильотиной. Тем не менее все классы, казалось, объединились, чтобы приветствовать непобедимого молодого генерала, присоединившего к Франции половину Италии. На время он отбросил свой суровый командирский вид. Он одевался скромно и угождал разным: консерваторам — тем, что превозносил порядок; якобинцам — тем, что считал, что поднял Италию от вассальной зависимости к свободе; интеллигенции — тем, что писал, что «истинные завоевания, единственные, которые не оставляют сожалений, — это те, которые совершаются над невежеством».61 10 декабря сановники национального правительства оказали ему официальный прием. Мадам де Сталь была там, и ее мемуары сохранили эту сцену:

Директория устроила генералу Бонапарту торжественный прием, который в некоторых отношениях ознаменовал эпоху в истории Революции. Для этой церемонии они выбрали двор Люксембургского дворца; ни один зал не смог бы вместить толпу, которая была собрана; зрители были в каждом окне и на крыше. Пять директоров в римских костюмах были поставлены на сцене во дворе; рядом с ними находились депутаты Совета древних, Совета пятисот и Института…..

Бонапарт прибыл очень просто одетым, за ним следовали его адъютанты, или помощники офицеров; все они были выше его ростом, но сгибались от уважения, которое они ему выказывали. Элита Франции, собравшаяся там, покрыла победоносного генерала аплодисментами. Он был надеждой каждого человека, республиканца или роялиста; все видели настоящее и будущее в его сильных руках.62

По этому случаю он передал директорам готовый договор Кампоформио. Он был официально ратифицирован, и Наполеон на некоторое время мог успокоиться, опираясь на свои победы как в дипломатии, так и в войне.

Посетив роскошную вечеринку, устроенную в его честь несокрушимым Талейраном (в то время министром иностранных дел), он удалился в свой дом на улице Шантерен. Там он отдыхал с Жозефиной и ее детьми и некоторое время держался в стороне от публики, так что его поклонники отмечали его скромность, а недоброжелатели радовались его упадку. Однако он не забывал посещать Институт; он беседовал о математике с Лагранжем, астрономии с Лапласом, правительстве с Сьесом, литературе с Мари-Жозефом де Шенье и искусстве с Давидом. Вероятно, он уже подумывал о походе в Египет и думал о том, чтобы взять с собой гарнизон из ученых и деятелей науки.

Директория усмотрела что-то подозрительное в такой нехарактерной скромности; этот юноша, который в Италии и Австрии вел себя так, словно он был правительством, не мог ли он решить вести себя так же и в Париже? Надеясь занять его на расстоянии, они предложили ему командовать пятьюдесятью тысячами солдат и матросов, которые собирались в Бресте для вторжения в Англию. Наполеон изучил этот проект, отверг его и предупредил Директорию в письме от 23 февраля 1798 года:

Мы должны отказаться от реальных попыток вторжения в Англию и довольствоваться лишь видимостью этого, посвятив все свое внимание и ресурсы Рейну….. Мы не должны держать большую армию на расстоянии от Германии…. Или мы можем предпринять экспедицию в Левант и угрожать торговле [Англии с] Индией».63

Это была его мечта. Даже во время итальянских кампаний он размышлял о возможностях похода на Восток: в мягком упадке Османской империи смелый дух, с храбрыми и голодными людьми, мог бы сделать карьеру, создать империю. Англия властвовала над океанами, но ее власть над Средиземноморьем можно было ослабить, захватив Мальту; ее власть над Индией можно было ослабить, захватив Египет. На этой земле, где труд был дешев, гений и франки могли построить флот, смелость и воображение могли переплыть далекое море в Индию и отнять у британской колониальной системы ее самое богатое владение. В 1803 году Наполеон признался мадам де Ремюзат:

Не знаю, что бы со мной было, если бы мне не пришла в голову счастливая мысль отправиться в Египет. Отправляясь в путь, я не знал, что, возможно, навсегда прощаюсь с Францией; но я почти не сомневался, что она вернет меня. Очарование восточных завоеваний отвлекло мои мысли от Европы больше, чем я мог предположить.64

Директория согласилась с его предложениями, отчасти потому, что считала, что будет безопаснее, если он будет находиться на расстоянии. Талейран согласился по причинам, которые до сих пор оспариваются; его любовница мадам Гранд утверждала, что он сделал это, чтобы «оказать услугу своим английским друзьям» — предположительно, отвлекая в Египет армию, которая угрожала вторжением в Англию.65 Директория медлила с согласием, поскольку экспедиция была бы дорогостоящей, потребовала бы людей и материальных средств, необходимых для защиты от Англии и Австрии, и могла бы вовлечь Турцию (нерадивого государя Египта) в новую коалицию против Франции. Но быстрое продвижение французской армии в Италии — подчинение папских государств и Неаполитанского королевства — принесло Директории сочные трофеи; и в апреле 1798 года с одобрения Наполеона другая французская армия вторглась в Швейцарию, создала Гельветическую республику, потребовала «репараций» и отправила деньги в Париж. Теперь египетская мечта могла быть профинансирована.

Наполеон сразу же начал отдавать подробные приказы о создании новой армады. Тринадцать линейных кораблей, семь фрегатов, тридцать пять других военных кораблей, 130 транспортов, 16 000 моряков, 38 000 солдат (многие из итальянской армии), необходимое оборудование и снаряжение, библиотека из 287 томов должны были собраться в Тулоне, Генуе, Аяччо или Чивитавеккье; ученые, исследователи и художники с радостью приняли приглашение принять участие в том, что обещало стать захватывающим и историческим союзом приключений и исследований. Среди них были математик Монж, физик Фурье, химик Бертолле, биолог Жоффруа Сент-Илер; а Талльен, уступив свою жену Баррасу, нашел себе место среди сциентистов. Они с гордостью отмечали, что Наполеон теперь подписывал свои письма «Бонапарт, член Института и главнокомандующий».66 Бурриенн, присоединившийся к Наполеону в качестве секретаря в Кампоформио в 1797 году, сопровождал его в этом путешествии и подробно рассказал о его судьбе. Жозефина тоже хотела поехать с ним; Наполеон разрешил ей сопровождать его до Тулона, но запретил садиться на корабль. Однако он взял с собой ее сына Эжена де Богарне, который понравился Наполеону своей скромностью, компетентностью и верностью, превратившейся в неослабевающую преданность. Жозефина оплакивала