Неоднажды в Америке - Светлана Букина

– Эмма! Эмма! Это я, Лера, ты меня помнишь? Ты моя четвероюродная сестра, мы познакомились на дне рождения тёти Поли!

– Да, да, конечно, – растерянно улыбнулась Эмма. – Было очевидно, что помнит она меня плохо.

– Познакомься, это Сеня, мамин двоюродный брат, но он с другой стороны, с дедушкиной, а ты с бабушкиной.

Эмма вежливо улыбнулась. Прерывать прогулку по парку и беседу с подругой ради этой четвероюродной пигалицы и её долговязого дядюшки ей явно не хотелось. Сеня молчал как в рот воды набрав, и я, побарахтавшись в водовороте односторонней беседы, поспешила распрощаться.

Сеня молчал почти до самого дома, рассеяно и односложно отвечая на вопросы. «Влюбился!» – радостно подумала я. Идея брака Сени и Эммы мне очень понравилась. Если Сеня, всё время торчащий у нас дома, женится на Эмме, то и она будет часто у нас бывать, а значит, я смогу с ней общаться. Она научит меня одеваться и краситься, и я буду похожа на неё, когда вырасту.

– Сеня, если тебе нравится Эмма, ты попроси у мамы, она тебя с ней поближе познакомит. Она с её мамой всё время по телефону болтает. Они там хорошие все, ты не стесняйся.

– Лерка, не говори ерунду и не лезь в дела взрослых. Я ей нужен как корове седло, – угрюмо проворчал Сеня и от дальнейших разговоров на эту тему отказался.

Тем не менее я поделилась своими наблюдениями с мамой. Мама улыбнулась, повторила мне, что лезть в дела взрослых нехорошо, но при следующем разговоре с Милой, Эмминой мамой, Сеню упомянула. Хороший, мол, еврейский мальчик, институт заканчивает, в армии отслужил, высокий, приятный, порядочный, не пьёт. Видел Эммочку на Сиреневом бульваре, когда гулял там с Лерой. Да, кстати, очень любит детей, и они отвечают ему взаимностью. Может, им сходить куда-нибудь вместе?

Мне было страшно интересно, чем всё это закончится. Спрашивать у Сени было неудобно, а мама только отмахивалась и говорила, что не лезет в чужую личную жизнь и мне не советует.

Сеня заканчивал институт и бывал у нас всё реже и реже, особенно после смерти дедушки. Он пришёл однажды в осенний дождливый вечер весь какой-то поникший, долго курил с мамой на кухне, закрыв дверь. Я слышала, как мама упрашивала его остаться у нас ночевать, не идти домой под дождём, но Сеня только поднял воротник, втянул голову и ушёл в ночь, забыв даже со мной попрощаться.

– Ну что ты хочешь, – сдавленно шептала бабушка на кухне. – Она пишет кандидатскую диссертацию, она умница, отличница, вокруг неё мужчины табунами вьются, а он кто?

– А он хороший, добрый, чудесный совершенно парень, который её любит, – сердито шептала в ответ мама. – И нет никакой гарантии, что кто-то из нынешних хахалей будет так её любить.

– Ей скучно с ним, пойми ты. Он мало читал, он едва на четвёрки тянет в институте, – не унималась бабушка. – Я бы тоже за такого не пошла.

– Ага, ты пошла за красавца, который всю жизнь гулял. А Сенька не такой. Он верный, преданный, он настоящий. Эмка дура.

– Ты ничего не понимаешь.

– Сама ты ничего не понимаешь. И вообще замолчи, вон Лерка подслушивает.

В двадцать семь лет Сене нашли невесту. Не из Москвы – почему-то московские девушки не спешили замуж за застенчивого, долговязого, не хватающего звёзд с небес Сеню. То есть кандидаток хватало, но Сеня хотел интеллигентную еврейскую девушку, а такие от него нос воротили: простецкий уж больно.

Избранница была милой, симпатичной и очень неглупой. Нонне было двадцать пять и очень хотелось замуж. С Сеней её познакомили какие-то московские родственники. Она ему, судя по всему, подошла, и свадьбу сыграли настолько быстро, что я на неё не попала – из летнего лагеря не успела вернуться.

Сеня работал инженером в каком-то НИИ, а Нонна родила сначала одного ребёнка, потом второго и сидела дома, растила своих девочек. Она любила принимать гостей, вкусно готовила и Сеню своего обожала. Да и он к ней, видать, прикипел: всё в дом, всё для семьи. Каждое лето мы с ними снимали один дачный домик. Я играла с малышами, Нонна с бабушкой готовили и убирали, а мои родители и Сеня приезжали на выходные.

Я помню его тридцатипятилетие на этой даче. Из Москвы понаехало много гостей, женщины накрыли стол, все пили за здоровье именинника, за его жену, детей, родителей, даже за нас как за вторую семью. Сеня шутил, благодарил, тискал своих девчонок, целовал жену, наливал гостям, открывал шампанское… Я вдруг посмотрела на него другими глазами. Точнее, в первый раз посмотрела своими, а не бабушкиными, и увидела не долговязого парня, а высокого и статного мужчину, обаятельного, уверенного в себе. Обнаружила, что он отнюдь не дурак – вне нашей семьи был бы, пожалуй, выше среднего. Учиться особо не любил и интеллектуалом не был, но с Сеней никогда не было скучно. Опять же, хороший специалист, в НИИ, насколько я знаю, его ценили. Рукастый, добрый, обожающий детей – что ещё надо?

– Слушай, а ведь Сеня наш очень и очень ничего, – сказала я маме, пока мы мыли посуду.

– Что значит «ничего»? – удивилась мама. – Да он замечательный просто. Я уже двадцать лет это твоей бабушке долблю, да не в коня корм. Ей физиков и математиков подавай, свет клином сошёлся на науке.

– Ну, она лириков тоже любит.

– Сеня не физик и не лирик, он Сеня. Хороший, неглупый, порядочный парень. А семьянин просто идеальный. Не пьёт, не гуляет.

– Ну, этого ты не знаешь.

– Знаю. Мы всем делимся, с детства. Он такой… верный он.

– Я вот сегодня тоже это поняла. Сеня – настоящий.

И симпатичный.

– Ты только сегодня заметила, что он симпатичный? – хитро улыбнулась мама.

– Ну, я раньше, то есть я всегда, но я как-то… Да ну тебя!

Я покраснела и вернулась к мытью посуды.

А с рисованием всё не складывалось. Я по-прежнему обожала класть краски на бумагу и даже на холст – чем ярче и насыщенней, тем лучше. В моём мире по-прежнему не хватало цвета. Из художественной школы ушла: муштра и рисовалка были не для меня, игра света и теней меня не интересовали. Я давно утвердилась в решении сделать рисование своим хобби, а учиться на инженера – как бабушка, благо в отличие от Сени мне эта наука давалась легко, да и репетитор был дома бесплатный.

В течение года рисовать времени особенно не было, а вот летом, на даче, можно было взять краски, сесть на веранде тёплым вечером и рисовать, рисовать… Малевать, как называла это бабушка. Вот платье – точнее, намёк на платье – детали вырисовывать не будем, так, общие контуры. Сделаем его сиреневым. Нет, не просто сиреневым, а сиреневым-пресиреневым, как на танцовщице варьете из альбома моего детства. Как на Сиреневом бульваре. А вокруг нарисуем неоновые огни, жёлтые, красные, зелёные, фиолетовые. Грубо обрисуем сцену, создадим некое подобие фигуры в этом платье, парой штрихов изобразим зрителей. Вуаля! Вот он, мой мир, переливается, смотрит на меня.

– Ужинать иди, импрессионистка хренова! – кричит из дома папа.

– Это не импрессионизм, – на полном серьёзе возражает ему Нонна. – Это так, это… современное что-то.

Вся семья относится к моему увлечению снисходительно: художницы из Лерки всё равно не выйдет, но чем бы дитя ни тешилось, пусть малюет. Понимает меня только Сеня.

– Не обращай на них внимания, Леркин, в меня всё детство пытались впихнуть то, что мне не нравилось. Делай то, к чему душа лежит. У тебя классно получается. Цвета такие яркие – здорово.

– К нам на дачу в этом году приедет Эмма, – неожиданно сообщает мама.

– Кто?

– Ну, Эмма, помнишь? Милина дочка.

– Которая Сеньку послала?

– Тсс. – Мама делает страшные глаза. – Ты с ума сошла? Тише. Это было сто лет назад, какая разница?

– Ну, тут Сеня, Нонна… Им ничего?

– Я Сеню спросила, ему ничего. Нонна не знает. Ты молчи смотри.

– А чего она приезжает вдруг? Я её лет восемь не видела.

– Ей надо сына на природу вывезти хоть немного, а денег нет. Я предложила пожить пару недель у нас. Они много места не займут.

– Подожди, сколько её сыну?

– Мммм… Лет пять или шесть. Не помню.

– А муж?

– Лерка, ты задаёшь слишком много вопросов. Мужа нет. И не было. Всё, сменили тему.

Я бы её не узнала. Вроде всё то же самое, и не поправилась даже почти, но с забранными в хвост волосами, без косметики и в чём-то серо-буро-малиновом Эмма ничем не напоминала девушку из мира красок моего детства. Яркость ушла, ничего после себя не оставив. Уставшая, не слишком красивая женщина.

Эмма защитила диссертацию, работала в каком-то институте, зарабатывала гроши. Несколько лет повстречалась с роскошным, судя по описаниям, но глубоко женатым товарищем, потом поняла, что от него толку не будет, попробовала другие варианты, из которых тоже ничего не вышло, в итоге от кого-то из «вариантов» родила и жила с мамой, воспитывая ребёнка одна.

Я сидела, как всегда, на веранде и рисовала. Внизу послышались голоса.

– Сень, пойдём погуляем, что ли… Вечер вон какой замечательный. Сирень до конца не отцвела ещё. Помнишь, где мы в первый раз встретились?