Тень прошлого - Андрей Воронин

– Понял, – сказал Лопатин. – Какая же ты сволочь… А что я скажу, если меня о нем спросят?

– Ну, дружок, – рассмеялся Званцев, – это уже твои проблемы. Сообразишь что-нибудь. У тебя же высшее юридическое образование!

– Я должен поговорить с сыном, – по-прежнему стоя спиной, сказал Лопатин.

– Законное желание, – согласился Званцев. – Иди домой и жди звонка. Все, будь здоров. Шагай.

Лопатин шагнул вперед и сделал наконец то, на что по крупицам собирал мужество на протяжении всего разговора, – резко обернулся, чтобы увидеть лицо своего мучителя. Но длинная, полуразрушенная прихожая с голыми дверными проемами и покоробившимися полами была пуста, даже грязно-фиолетовой картонной папки не было в ней, словно следователь прокуратуры Лопатин видел сны наяву, а проще говоря – галлюцинировал. А что, подумал он, вполне возможно. Шел человек по улице, стало ему плохо – перегрелся там, или на нервной почве – забрел в заброшенный дом и увидел глюки… А теперь вот очухался. И хорошо. И ладно. Очухался – можно и домой. Потихоньку, полегоньку…

Сейчас пойду, сказал он себе. Вот только в кухню загляну – интересно все-таки, как люди жили.

– Но-но, – с угрозой сказал знакомый голос, – не подглядывать! Я сказал – иди домой! Жить надоело?

Константин Андреевич вздохнул, опустил плечи и вышел из квартиры, косолапя сильнее обычного: галлюцинациями тут, похоже, и не пахло.

Званцев послушал, как он спускается по лестнице, тяжело скрипя ступенями, и подошел к окну. Лопатин долго не выходил, и Званцев уже начал было нервничать, не в силах понять, как следователю удалось проскочить незамеченным, но тут Лопатин появился, бредя не то чтобы как пьяный, но и не совсем как трезвый. Ни разу не оглянувшись, он пересек стройплощадку, со второй попытки протиснулся между створками ворот и скрылся из вида. Его клетчатая рубашка еще два или три раза мелькнула в просветах между кронами деревьев, прежде чем исчезнуть совсем.

Званцев задумался: что он там делал, в подъезде?

Нужду справлял? Плакал? Или, может быть, мину закладывал? Ступеньки подпиливал, ямы-ловушки рыл? Да нет, решил Званцев. Все-таки, наверное, плакал. Есть такие мужики, случаются изредка: хлебом их не корми, дай уронить скупую мужскую слезу. Начинают с малого – раз в десять лет приложит платочек к глазам на похоронах какого-нибудь безвременно усопшего, а потом, глядишь, пошло и поехало… Не люди, а слизь, или, выражаясь по-русски, сопли. Выродившаяся материя, гной.

Ненавижу.

Он плюнул – по-настоящему плюнул на пол, – закурил и, пристроившись на подоконнике, еще раз перелистал содержимое папки. Да, подумал он. Да. Это мы вовремя за него взялись. Еще немного, и остался бы я без спонсора и работодателя, а то и пошел бы с ним по одному делу… Где это оно? Ага, вот: страница дела номер семнадцать.., а также номер двадцать два, двадцать пять и сорок три. Много он про меня накопал, стервец! Ну с этим, кажется, все. Можно звонить Саньку, пусть кончает пацана по-тихому. А там и до папаши доберемся.

Да, вспомнил он. Не забыть бы организовать им телефонный разговор. Пусть поговорят напоследок. Что же мы, не люди? Люди, да к тому же – русские. А русский человек, как известно, отличается широтой натуры.

Он захлопнул папку, сунул ее под мышку и легко сбежал по рассыпающейся под ногами лестнице на первый этаж, еще не зная, что в этом деле появились некоторые новые обстоятельства, существенно изменившие расстановку сил.

Когда на столе в приемной зазвонил телефон, секретарша Званцева Оля по кличке Чучмечка совершала ежедневный ритуал, неизменно сопутствовавший окончанию рабочего дня. Ритуал был довольно сложным и состоял из множества действий, совершаемых в строго установленной последовательности. Собственно, эта последовательность не была столь уж обязательной, но Оля во всем любила порядок, который в ее личной системе ценностей стоял на третьем месте после насилия и секса.

Для начала она отперла своим ключом кабинет шефа, проверила, отключены ли электроприборы и не пришло ли чего-нибудь по факсу, затем до блеска протерла крышку званцевского стола, опорожнила пепельницу в корзинку для бумаг, а корзинку – в мусорное ведро, которое должна была вынести уборщица. Пепельницу она вымыла и до скрипа вытерла вафельным полотенцем, висевшим в личной умывальной комнате шефа специально для этих целей. Она полила цветы, опустила жалюзи и расставила видеокассеты в алфавитном порядке, двигаясь по кабинету с плавной и экономной точностью хорошо отлаженного автомата. Выполняя эти несложные действия, она ни о чем не думала, поскольку в данный момент в этом не было нужды.

Заперев кабинет тремя поворотами ключа, Оля навела идеальный порядок на своем рабочем месте, вынула из стола и положила в сумочку пистолет Макарова, чтобы не пугать и не вводить в искушение уборщицу, любившую иногда сунуть нос куда не следует, опустила жалюзи в приемной и села на свое место, чтобы напоследок привести в порядок свою внешность, которая и без того была в идеальном порядке. Она как раз открыла пудреницу и сняла колпачок с патрончика с губной помадой, когда зазвонил телефон.

Оля не глядя протянула руку и нажала пальчиком на клавишу громкой связи, тут же вернувшись к исполнению ритуала. Телефон неприятно хрюкнул и немедленно закричал голосом Василька:

– Алло!

Недовольно поморщившись, Оля отложила в сторону пудреницу и патрончик с помадой и, отыскав на корпусе телефона неприметный рычажок, уменьшила громкость.

Только после этого он ответила"

– Приемная Званцева слушает.

Она узнала Василька, но слова «Приемная Званцева слушает» тоже были частью ритуала и воспроизводились автоматически, как при нажатии на клавишу магнитофона. В данном случае ритуал был оправданным: такой ответ помогал сохранять дистанцию между шефом и его подчиненными, ибо общеизвестно, что кабинет шефа начинается с приемной. Оля ответила бы точно так же, даже если бы звонил сам Званцев: она была идеальной секретаршей и очень любила порядок.

– Оля, это Василек, – проквакал телефон. – Шеф на месте?

– Ты на часы смотрел? – прозвенела Оля. – Шеф давно уехал и не собирался сегодня возвращаться.

– Блин, – с отчаянием в голосе сказал Василек. – Чего делать-то? Где Санек, ты не знаешь?

– Санек? – переспросила Оля. Она была доверенным лицом Званцева и знала, откуда звонит Василек и чем он там занят. Знала она и то, что Санек давным-давно уехал домой, чтобы перевезти мальчишку-заложника, а заодно и приставленного к нему Василька на дачу шефа. Она еще раз взглянула на табло определителя номера – нет, все точно, Василек до сих пор сидит на квартире у Сивцова… Ситуация требовала немедленного осмысления, и ее холодный, не вполне человеческий мозг заработал в полную силу, словно внезапно запущенный двигатель мощного бульдозера. – Санек? – повторила Оля. – А разве он не с тобой? Он уехал полтора часа назад.

– Куда? – с мукой в голосе спросил Василек. – Куда его черти понесли, этого уголовника?

– Домой, – ответила Оля. – Черти понесли его домой. Он что, не приезжал?

– Вот козел, – почти простонал Василек, и Оля с растущим беспокойством поняла, что он близок к панике. Беспокойство она не любила: оно причиняло ей дискомфорт, и потому его причину следовало устранить – чем быстрее, тем лучше.

– Опять с бабами водку жрет, – продолжал Василек, – а я тут за него расхлебывай. Пацан этот чертов орет как недорезанный, соседи в стенку молотят, и мент какой-то два раза приходил. Я как в глазок глянул – чуть не обгадился, честное слово.

– А ну, тихо, недоносок, – прозвенела наемная убийца Чучмечка, железной рукой перехватывая контроль над ситуацией. – По-моему, ты уже обгадился, и далеко не «чуть». Что-то случилось. Мент – ерунда, это участковый. Санек же у нас условно-досрочный, вот он и проверяет…

– Нашли, блин, куда пацана засунуть, – сказал Василек.

– Не твоего ума дело… Кстати, что-то его не слышно?

– Да я ему пасть лейкопластырем заклеил, достал он меня своими воплями. Чего делать-то, а?

– Не дергайся, – сказала Оля. – Хозяин велел отвезти мальчишку к нему на дачу.

– На такси, что ли? – почти выкрикнул Василек. – Я же без машины, меня же Саня сюда привез. Привез и бросил, рожа протокольная, козел… Сам небось давно к теплому морю отвалил, а мне теперь терроризм пришьют.

– Не ори, дурак, – одернула его Чучмечка. – Пацан со смеху помрет. Я сейчас приеду.

– Давай, – с облегчением выдохнул Василек. – Жду.

Оля прервала связь и стала собираться. Первым делом она убрала в сумочку пудреницу и губную помаду, затем достала оттуда пистолет и умело навинтила на ствол глушитель. Она не знала, в кого собирается стрелять, но внезапное исчезновение Сивцова ей очень не нравилось. Она чувствовала приближение опасности, как чувствуют его, наверное, дикие звери. Сама по себе задержка в полтора часа была делом пустяковым. Санек действительно мог сорваться с цепи и увязаться за какой-нибудь юбкой, особенно если юбка эта была достаточно короткой и сидела на достаточно вертлявой заднице. Его можно было понять: в тюрьме он изголодался по бабам и теперь отрывался, используя каждый подвернувшийся случай, но в воздухе отчетливо запахло смертью. Чучмечка не знала, откуда исходит этот запах, но была уверена, что не ошибается, – впереди поджидала какая-то опасность.