Идеологическая диверсия. Америке нужен мир! Желательно, весь - Рэй Стейнер Клайн

Штаб-квартира ЦРУ 1955–1957 гг.

Работа над оценочной сеткой дала мне возможность лучше узнать Аллена Даллеса. Еще во времена УСС я знал о его подвигах в качестве разведчика, случалось мне и присутствовать — обычно в задних рядах — на заседаниях Консультативного комитета по делам разведки, члены которого, совместно со Смитом и Даллесом, обсуждали работу НОРДа. Правило предписывало штабным офицерам размещаться в задних рядах и не выступать, если к ним специально не обращаются с просьбой высказаться. Однако мой статус изменился, когда я начал трудиться над разработкой оценочной сетки, поскольку мне надо было объяснять то, что я делаю, не только Кенту и Эмори, но и Даллесу.

А потом я стал встречаться с Даллесом еще чаще — это случилось, когда я решил перейти из УНО в УТР, где под обходительным, интеллигентным руководством Найта Макмэхэна работало множество людей, которых я знал еще по временам УДО. Тинг Шелдон, вечно озабоченный поисками специалистов, способных «продавать товар» Управления текущей разведки, предложил мне должность, словно специально созданную для меня. Я стал начальником штата аналитиков, специалистов по Советскому Союзу и Китаю, и проработал около трех лет в качестве старшего аналитика ЦРУ, ответственного за составление докладов о данных текущей разведки по СССР, Восточной Европе, КНР, Северной Корсе и Северному Вьетнаму. Мы занимались оценкой новых данных, которые включались в ежедневные и еженедельные сводки и, что более существенно, подготавливали для Аллена Даллеса описания новых тенденций в изучаемой ситуации. А Даллес представлял эти документы СНБ, заседания которого во времена генерала Эйзенхауэра собирались с военной точностью, каждую неделю.

Я перебрался из Южного здания, в верхних этажах которого размещалось УНО. в ветхое сооружение, наскоро построенное во время второй мировой войны и называвшееся просто «M». Вместе с соседним, столь же неприглядным строением — «Q» — оно служило пристанищем для УР. Мною владело некое чувство ностальгического удовлетворения, ибо разместился я теперь в офисе, который несколько лет до того занимал Тэд Бэббит, неудачливый руководитель УДО во времена Хилленкеттера, а рядом находилась контора, где в 1949-м и 1950 годах я трудился над составлением ежемесячных «Оценок мировой ситуации» для Отдела глобального обзора УДО. Но со значительно большим удовлетворением я воспринимал то, что УТР было поистине организацией, работавшей с информацией, собранной из всех источников, — в ход шли данные службы перехвата, агентурные донесения и доклады военных атташе и всех наиболее важных посольств.

Новая работа доставляла мне удовольствие еще и потому, что мне удалось добиться того, чтобы УТР подходило ко всему коммунистическому миру с единой аналитической меркой, выработанной специалистами по Китаю и СССР. Это давало возможность выявить как сходство между различными диктаторскими режимами, так и (что более существенно) разницу между ними. Мне такой подход кажется полезным с аналитической точки зрения, так как он понуждает советологов и синологов тщательно сопоставлять особенности изучаемых ими стран, вместо того чтобы считать жителей их всего лишь обитателями двух категорически несравнимых частей света. Как и сегодня, основная стратегическая проблема, стоявшая тогда перед США, была проблема конфликта между свободным миром и коммунистическими державами. На мой взгляд, политико-экономический анализ всех частей обширной коммунистической империи должен строиться на базе точно сформулированных общих стандартов. При всем том, я всегда был убежден, что коммунистический мир вовсе не является неким монолитом — хотя в те времена модно было рассуждать о нем именно как о монолите.

Во время работы в УТР я поставил дело так, чтобы аналитики, располагавшие детальной информацией о советских руководителях, отлично знавшие как советскую доктрину, так и все ее — чуть ли не ежедневные — зигзаги, работали совместно с теми, кто столь же великолепно знал маоистский Китай. Вместе с несколькими специалистами по Восточной Европе и азиатскому региону (помимо Китая), эта группа начала интенсивное изучение китайско-советских отношений — изучение, которое продолжается еще и сегодня. Я настоял на том, чтобы эта группа ничего не писала для нашей периодики, а вместо этого целиком посвятила себя тому, чтобы стать самыми лучшими знатоками коммунистического мира.

Именно эта группа специалистов, позже численно разросшаяся, уже в 1956 году выступила с осторожными предположениями о китайско-советском расколе, обратив внимание на разницу в реакции Москвы и Пекина на беспорядки в Польше и Венгрии. Благодаря собранным этими спецами данным, ЦРУ — несмотря на яростное сопротивление всех и вся начало исходить из наличия конфликта между советским и китайским типом диктатур, конфликта между разными типами коммунистических доктрин, то есть из того, что стало причиной открытого раскола между Москвой и Пекином в 1960 году. В течение последних двадцати лет наша глобальная стратегия опирается именно на понимание этого раскола. О существовании восьмиметровой книжной полки, на которой разместились детальные исследования коммунистических доктрин и данные о руководстве коммунистических стран, фактически мало кто знает, хотя содержимое ее — существенный вклад в понимание американскими правительственными лицами разного ранга фундаментальных особенностей этих режимов.

Самой захватывающей частью моей работы был отбор данных текущей разведки для представления их директору ЦРУ. который затем предлагал их вниманию СНБ. Шелдон требовал, чтобы аналитики УТР не жалели трудов при подготовке для Даллеса по-настоящему интересных материалов, а поскольку мы знали, что изрядная часть этих материалов попадает через Даллеса к Эйзенхауэру, это придавало нашей работе особый смысл. Раз в неделю, обычно ближе к вечеру, Шелдон отправлялся с бумагами для СНБ в штаб-квартиру ЦРУ. Наш офис располагался внизу, возле пивоваренного завода. а штаб-квартира СНБ — на холме, так что Шелдон, можно сказать, устремлялся вверх, как в топографическом, так и в бюрократическом смыслах.

Аллен Даллес, насколько я могу судить, добрых три четверти своего времени и энергии посвящал вопросам, связанным с агентурным сбором информации и тайными акциями. Он любил то, что связано с заморскими операциями — экзотичность, налет опасности и необходимость усиленно шевелить мозгами, распутывая различные хитросплетения ситуаций. Мне случалось присутствовать при разработке ряда агентурных ходов — и если Даллес чувствовал, что какие-то детали этих разработок не соответствуют его стандартам профессионализма, он с подробнейшими деталями, в свойственной ему царственной манере излагал свои соображения Дику Хелмсу и другим оперативным офицерам высшего ранга. Даллес знал, что существенной частью возложенных на него обязанностей является анализ и оценка разведывательных данных, однако никогда, в сущности, не вникал глубоко в работу этого типа. К досаде Шермана Кента и Боба Эмори, он, полагаю, разве что пять процентов своего времени посвящал работе УНО. Остальное время он отдавал делам текущей разведки,