Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Чего ты от меня ждешь? — недоуменно спросил Марк Ливий.

— Чтобы ты признал, что мыслят они здраво.

— Что верно, то верно. И по-деловому. Но я пока не понял, отчего ты так высоко задрал хвост?

— Дружище Друз, если мы, италики, сможем повлиять на этих переписчиков, то добьемся, чтобы они зарегистрировали италиков, желающих этого, в качестве римских граждан! Не всякий сброд, а людей, давно уже приобретших право именоваться римлянами, — доходчиво растолковал Силон.

— Ничего не выйдет, — отозвался Друз, смуглое лицо которого не выражало сейчас никаких чувств. — Это неэтично и незаконно.

— Зато оправданно с моральной точки зрения.

— Мораль здесь ничто, Квинт Поппедий. А закон — все. Любой гражданин, попавший в список римлян подложным путем, не может считаться таковым законно. Я не могу с этим смириться, и ты тоже не должен уповать на это. И больше ничего не говори! Лучше подумай — и ты поймешь, что я прав, — твердо сказал Друз.

Силон долго изучал невозмутимую физиономию друга, а потом в отчаянии всплеснул руками:

— Будь ты проклят, Марк Ливий! Ведь это было бы так просто!..

— И так же просто все вскроется. Зарегистрировав этих лжеграждан, ты сталкиваешь их с римским законом во всей его красе: порка, внесение в черные списки, огромные штрафы.

Силон вздохнул.

— Что ж, вижу, куда ты клонишь, — проворчал он. — Но все равно идея хороша!

— Нет, плоха! — непоколебимо стоял на своем Марк Ливий Друз.

Силон не стал продолжать разговор. Когда дом, сильно опустевший в последнее время, угомонился на ночь, он, не ведая, что следует примеру отсутствующей Ливии Друзы, вышел в лоджию.

Ему прежде и в голову не приходило, что Друз может отнестись к проблеме иначе, нежели он сам; в противном случае он не стал бы делиться с ним своей идеей. «Возможно, — печально размышлял Силон, — именно по этой причине столь многие римляне твердят, что мы, италики, никогда не сможем стать римлянами. Я и то до сих пор не понимал Друза».

Положение Силона было незавидным: он обозначил свои намерения и убедился, что не может полагаться на молчание Друза. Неужели Друз побежит с утра пораньше к Луцию Валерию Флакку и Марку Антонию Оратору, чтобы пересказать им этот дружеский разговор?

Силону оставалось только дожидаться развития событий. Ему придется употребить всю свою изворотливость, чтобы убедить Друза, будто вечернее предложение было всего-навсего фантазией, родившейся у него по дороге с Форума на Палатин, глупостью и нелепицей, недостойной дальнейшего упоминания.

При этом он не собирался отказываться от столь блестящего плана. Напротив, простота и законченность делали его все более привлекательным. Цензоры в любом случае ожидают регистрации тысяч новых граждан. Разве у них есть основания не доверять резко возросшим цифрам по сельской местности? Надо немедленно лететь в Бовиан, к самниту Гаю Папию Мутилу, а потом, с ним на пару, — к остальным вождям италийских союзников. К тому времени, когда цензоры всерьез возьмутся за рекрутирование своей армии переписчиков, предводители италиков должны быть готовы действовать: подкупать переписчиков, продвигать кандидатуры людей, готовых втайне работать на италиков, колдуя над своими списками. Силона не интересовал сам город Рим: неграждане-италики, проживающие в Риме, не заслуживали обретения римского гражданства, ибо покинули землю предков ради соблазна более зажиточного существования на городских свалках.

Силон долго сидел в лоджии, напряженно размышляя над тем, как добиться священной цели — равенства для всех людей, живущих в Италии. Утром же он принялся за исправление допущенной накануне оплошности, без нажима, с легкой усмешкой доказывая Друзу, что теперь понимает нелепость своего предложения.

— Я впал в заблуждение, — подытожил он. — Утро вечера мудренее: теперь я вижу, что правда на твоей стороне.

— Вот и отлично, — с улыбкой ответил Друз.

Квинт Сервилий Цепион не появлялся дома до следующей осени. Из Смирны, что в провинции Азия, он отправился в Италийскую Галлию, оттуда в Утику в провинции Африка, в Гадес, что в Дальней Испании, и назад в Италийскую Галлию. Повсюду, где ступала его нога, жизнь делалась более зажиточной; в еще большей степени возрастало при этом его собственное богатство. Постепенно золото Толозы превращалось в нечто совсем иное: тучные поля вдоль реки Бетис в Дальней Испании, дома с множеством жителей в Гадесе, Утике, Кордубе, Гиспале, Старом и Новом Карфагене, Цирте, Немаузе, Арелате и во всех крупных городах Италийской Галлии и Апеннинского полуострова; к железо- и угледелательным городкам, основанным им в Италийской Галлии, примкнули поселения ткачей; повсюду, где выставлялись на продажу пахотные земли, Квинт Сервилий Цепион был среди активных покупателей. Он отдавал предпочтение италийским, а не римским банкам и компаниям. В римской Малой Азии он не оставил ни крохи своего состояния.

Он объявился в Риме у Марка Ливия Друза без предупреждения и, естественно, не застал жены и дочерей.

— Где они? — спросил он сестру.

— Там, где ты позволил им быть, — недоуменно ответила ему Сервилия.

— Что значит — «позволил»?

— Они по-прежнему живут в Тускуле, в имении Марка Ливия. — Сестра очень жалела, что дома не оказалось Друза.

— Чего ради они туда забрались?

— Ради мира и покоя. — Сервилия схватилась за голову. — Ах я, неразумная! Мне казалось, что я слышала из уст Марка Ливия, будто они поступили так с твоего согласия.

— Не давал я никакого согласия! — гневно бросил Цепион. — Я отсутствовал более полутора лет и, возвращаясь, надеялся, что меня встретят жена и дети, но их и след простыл! Невероятно! Что они делают в Тускуле?

Из всех мужских достоинств Сервилии Цепионы всегда ставили на первое место половую сдержанность в сочетании с супружеской верностью; за все время путешествия Цепион ни разу не переспал с женщиной. Не удивительно, что чем ближе он подъезжал к Риму, тем с большим нетерпением ждал встречи с женой.

— Ливия устала от Рима и переехала на старую виллу Друзов в Тускул, — молвила Сервилия, пытаясь унять сердцебиение. — Я и впрямь полагала, что ты одобрил их переезд. Так или иначе, он явно не пошел Ливии во вред. Я никогда еще не видела ее такой цветущей. И счастливой. — Она улыбнулась своему единственному брату. — В декабре, на календы, у тебя родился сын.

Новость действительно оказалась радостной, но не настолько, чтобы унять гнев Цепиона, не обнаружившего жену там, где он надеялся ее найти, и не получившего любовного удовлетворения.

— Немедленно пошли за ними, — распорядился он.

Пришедший немного погодя Друз застал шурина сидящим неподвижно в кабинете, без книги в руках; все мысли его были заняты выходкой Ливии Друзы.

— Что за история произошла у вас тут с Ливией? — спросил он Друза, не обращая внимания на приветливо протянутую ему руку и не желая обмениваться с шурином поцелуями, как того требовали приличия.

Друз, предупрежденный женой, отнесся к этой непочтительности снисходительно. Он начал с того, что уселся за стол.

— В твое отсутствие Ливия Друза переехала в мое имение в Тускуле, — объяснил он. — Не стоит видеть в этом какой-то подвох, Квинт Сервилий. Она устала от города, только и всего. Переезд определенно пошел ей на пользу: она прекрасно себя чувствует. К тому же у вас родился сын.

— Моя сестра говорит, что у нее создалось впечатление, будто я позволил им этот переезд, — засопел Цепион, — что совершенно не соответствует действительности.

— Ливия Друза действительно упомянула о твоем дозволении. — Друз сохранял невозмутимость. — Однако это мелочи. По-моему, она и не помышляла об этом до твоего отъезда, а потом избрала самый легкий путь, сказав нам, что ты согласился. Думаю, что, увидевшись с нею, ты поймешь, что она действовала себе во благо. Ее здоровье и настроение теперь гораздо лучше, чем когда-либо прежде. А все жизнь вне города!

— Придется призвать ее к порядку.

Друз приподнял бровь:

— Меня это не касается, Квинт Сервилий. Не хочу об этом знать. Другое мне интересно: твое путешествие.

Под вечер того же дня в имение Друза прибыли слуги. Ливия Друза встретила их спокойно. Она не выказала неудовольствия, а просто кивнула и сказала, что готова ехать в Рим в полдень следующего дня, после чего позвала слугу Мопса и отдала необходимые распоряжения.

Старинное тускуланское имение было теперь уже не просто загородной виллой: здесь появились сад-перистиль и канализация. Ливия Друза проследовала в свою гостиную, закрыла ставни и дверь, кинулась на кровать и зарыдала. Все кончено: Квинт Сервилий вернулся домой, а дом для Квинта Сервилия — город. Ей никогда более не позволят побывать в Тускуле. Несомненно, он уже осведомлен о лжи, к которой она прибегла, когда захотела перебраться сюда, — одно это, при его характере, означало, что ей следует навсегда выбросить Тускул из головы.