(не) просто сосед (СИ) - Андриевская Стася

Но чуда так и не случилось. Определением судебной коллегии приговор был оставлен без изменений, а апелляционные жалобы — без удовлетворения. Тринадцать лет колонии строгого режима. Всё.

Полина осела на ржавые рельсы и, уткнувшись лицом в колени, зарыдала. Припустил дождик, где-то за рекой лениво заворчал первый майский гром и одновременно, разорвав чёрную клочковатую тучу, проглянуло солнце… Но Полина не видела ни солнца, ни радуги. Не чувствовала стекающих по загривку ручейков и пробирающего до самых внутренностей озноба от стылого рельса.

Здесь её и нашла бабушка. Оскальзываясь, с трудом забралась на насыпь, накинула Полине на голову платок. Потянула за плечи, пытаясь поднять, но Полина и её, кажется, не заметила. Тогда бабушка, кряхтя, опустилась рядом.

— Ну-ка знаешь что… Рассказывай! Вот всё как есть, так и выкладывай! Чую ведь я, что-то не то с тобой происходит! Ну? Правда, что ли болезнь какая?

Полина утерла слёзы, положила голову бабушке на плечо.

— Апелляция не прошла, приговор оставили без изменений.

— Какой ещё… А, этот что ли? Маркушкиного убийцы-то? Ну и слава Богу! Вот пусть посидит теперь и подумает, как людям жизнь портить! Это ему ещё мало дали!

Полина зажмурилась, сдерживаясь, но сил на это больше не было. Раздирало от боли, хоть вой. Снова хлынули слёзы.

— Я люблю его, бабуль…

Бабушка тяжело вздохнула, прижала Полину к себе:

— А ты думаешь, я не вижу? Но нету его больше, Полиш. Нету. А ты ещё молодая, тебе дальше жить надо, дочку поднимать…

Полина вяло мотнула головой:

— Я не про Марка.

— Вот те на! А про кого?

— Про него. Про соседа.

— Какого ещё со… — не поняла бабушка, и вдруг в ужасе зажала рот ладонью: — Да ты что такое говоришь! Ты… Ты совсем, что ли с ума сошла?! Да как… Да ты…

— Он не виноват, бабуль, его оболгали!

— Да то! И первый, и второй раз, да? Уголовник, он и есть уголовник! Да как же это… — бабушка, волнуясь, начала раскачиваться из стороны в сторону и причитать: — Да что ж вы с Натальей-то дурные у меня такие… Ну как это… И она ведь ни за что пропала, и ты туда же… Грех на мне что ли какой, что дети мои вот так-то… Ну говорила же я тебе… Ну сколько говорила — держись от таких подальше! Да как же это? Да что же…

Полина обняла её, жарко зашептала:

— Он не такой, бабуль! Он совсем не такой! Ты просто даже не представляешь, какой он!

— Да какой такой, Полиш? — заплакала вдруг бабушка. — Какой такой, когда все они, такие, одинаковые!

— Нет, Руслан другой! Он… Он, знаешь, какой… — Уронила голову, спрятала лицо в ладонях, и в этот момент в мозгу словно перещёлкнуло. Как будто слайд сменился, и на новом всё вроде осталось таким же, но всё же стало неуловимо другим. Подняла голову, рвано вздохнула, ощутив вдруг и лёгкую свежесть молодой полыни, и сладкий запах первой грозы. И даже успела разглядеть след стремительно тающей радуги. — А знаешь, мне ведь всё равно, какой он, бабуль. Какой есть. Я просто его люблю.

— Да Господи-и-и! Полина, деточка, ну что ты такое говоришь?! Какая любовь, ну? Ты ещё скажи, что ждать его теперь будешь! Тринадцать лет, ага! Давай, похорони себя заживо! Молодость свою, судьбу свою ироду этому, который ребёнка твоего отца лишил, под ноги кинь, ну?!

— Ты права, это очень много. Чтобы так долго ждать, нужно быть святой, а я не такая. Но я всё равно попробую, бабуль. А там — как получится.

Глава 37

К концу июня в квартиру Руслана въехали новые хозяева — молодая семейная пара с девочкой, ровесницей Маруськи. На площадке сразу стало оживлённо и шумно. Первые дни, слыша, голоса за смежной стеной, или громыхание их входной двери, Полина невольно замирала и с какой-то дурацкой ревностью представляла, как они ходят сейчас там, где раньше ходил Руслан. Было странное ощущение, что у них просто нет на это права. Но уже через пару дней девочки подружились, и стали без конца бегать друг к другу в гости. Тогда же и Полина попала, наконец, в эту квартиру дальше порога.

Пила с новой соседкой чай и с интересом осматривалась. А немногим позже, засыпая на своём диване в зале, задумалась вдруг о том, как всё сложилось бы, если бы той ночью она всё-таки пришла к Руслану…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нет, она, конечно, задумывалась об этом и раньше, но совсем в другом ключе: представляла, каким был бы их первый раз, гадала, был бы потом второй и третий или нет… И что было бы, если бы обо всём узнал Марк. Как отреагировала бы тётя Валя и свекровь. И бабушка… Суета и глупости, одним словом. А этой ночью, воскрешая перед закрытыми глазами пока ещё полупустой интерьер его бывшей квартиры, представляла вдруг, как бы всё это обставила она: какие бы шторы повесила, какие покрывала кинула на кровать, какие цветы поставила на подоконник и тарелки в посудный шкаф… Как Руслан приходил бы вечером с работы, и она обнимала его у порога, и он обнимал бы её в ответ — заботливо и надёжно. И пока он снимал ботинки, она бы спрашивала, как у него дела. Он рассказывал бы, чисто по-мужски: по существу и без особых подробностей, и, проходя в комнату, спрашивал в ответ: «А как у вас?» И уж Полина рассказывала бы долго и подробно! Как прошёл день, как выступала в школьной самодеятельности Маша, как мало спал сегодня днём Сашка — зубки, наверное, режутся… И Руслан подхватывал бы его, визжащего от восторга карапуза, на руки, и басил: «Где тут у нас зубки?»… Впрочем, их сына могли бы звать и не Сашкой, а например Димкой — в честь отца Руслана…

Додумалась до того, что по щеке, не удержавшись, скользнула слеза. Когда он выйдет, ей будет уже тридцать восемь. Совсем другая жизнь. И не будет у них никогда ни Сашки, ни Димки. И даже друг друга у них никогда не будет. Раньше надо было решаться. А теперь уже поздно.

И всё же, утром позвонила адвокату, который вёл дело Руслана, спросила, можно ли ещё что-то сделать. Разговор вышел натянутым и комканым, Полина чувствовала, что надоела, видела, что от решительного посылания её куда подальше человека удерживает лишь воспитание, но больше обратиться было некуда.

— Вы хотите меня нанять? — сухо, давая понять, что прежней лояльности больше не будет, уточнил адвокат. — Тогда запишитесь ко мне на консультацию. Только через секретаря, пожалуйста.

Полина хотела. Очень. Но денег на это не было. Зато была какая-то дурная решимость на грани с отчаянием.

Раздобыть информацию о Мансурове не составило труда, он действительно оказался довольно заметной личностью в их городишке. Найдя координаты, Полина наудачу приехала в центральный офис его компании и затрепетала от волнения, сразу же увидев на парковке знакомый автомобиль.

Что она ему скажет? Точно не знала, по ситуации будет видно.

Но её к нему просто не пустили. Сказали, что у Валихана Айратовича всё распланировано по минутам, и надо записаться. Полине показалось, что секретарша врёт, но спорить не стала. Вместо этого, выйдя на улицу, наступила на горло своей гордости и, впервые за последние полгода, набрала Светку.

— Привет, помнишь, прошлым летом ты забрала у меня визитку Мансурова? Она у тебя сохранилась?

— Если бы сохранилась, я не сидела в этой жопе, — не размениваясь на приветствия, буркнула Светка.

Понятно. Оставалось одно — либо караулить его у порога офиса, либо возле машины, чтобы уж наверняка.

После часа ожидания терпение, подгоняемое необходимостью успеть вернуться домой, чтобы забрать из садика Марусю, иссякло. И Полина, внутренне сжавшись от собственного безрассудства, принялась пинать Мансуровский внедорожник. Увлекшись, не заметила, как к ней подошёл хмурый амбал и, легко подхватив под локоть, поволок к зданию.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Было страшно, но в то же время радостно от того, что цель достигнута, поэтому Полина даже не сопротивлялась. Однако её всего лишь затолкали в комнатушку к охранникам и, пообещав разобраться, продержали там почти полтора часа! Там же, глядя в один из мониторов наружного наблюдения, она увидела, как садится в свою тачку и уезжает из офиса Мансуров.