Семь крестов - Николай Прокошев

Поскольку отдавать приказы во время боя было почти невозможно, то глава знамени кричал указание своим помощникам. Они мигом скакали к знаменосцу, и тот начинал тем или иным образом водить стягом, чтобы всем воинам становилось понятно, что требуется делать в нужный момент.

На поле брани находилась главная польская хоругвь – знамя Краковской земли, символ короля – белый, с распростертыми крыльями, коронованный орел на красном фоне. Задача ордена заключалась в том, чтобы захватить знамя противника и тем самым подавить боевой дух поляков. Вероятность захвата знамени увеличилась с возвращением тех тевтонов, что преследовали литовцев. Они, будучи убежденными, что битва уже за ними, вели пленных солдат, но, увидев, что их братья в беде, немедленно поскакали им на помощь.

В польских рядах, как лев против гиен, дрался рыцарь из Гарбова, герба Сулима, опытнейший солдат и полководец Завиша Черный. Он получил это прозвище благодаря своей беспощадности и черному обмундированию – вся его броня и оружие были окрашены в черный цвет. Длинные волосы Завиши были подхвачены серебряным гребнем, а темно-синий парчовый плащ блистал нашитыми золотыми звездами.

Разбивая голову венгру-арбалетчику, Пес краем глаза увидел, как Завиша скрестил свою дюззаку с топором вернувшегося в самую гущу бойни Тронда. Обоим было не занимать боевого опыта, и ратники, сражавшиеся вокруг, даже ненадолго остановились, чтобы понаблюдать за схваткой двух громил. Их кони почти соприкасались головами, и на выпуклые черепа животных летели снопы искр.

Осознав, что такой поединок может продолжаться вечно, викинг решил рискнуть: он широко размахнулся и метнул свой топор в грудь Завиши. Поляк в последний момент поднял лошадь на дыбы, и обоюдоострый топор, испещренный таинственными рунами, моментально распорол конское брюхо, застряв в позвоночнике несчастного скакуна. Вовремя спрыгнув, Черный одним ударом хотел лишить Тронда головы, но викинг успел отклониться, и сокрушительный удар пришелся по шлему плашмя. Этого было достаточно, чтобы датчанина выбило из седла и он потерял сознание.

Увертливый, ловкий Гуннар в то же самое время пытался одолеть могучего чеха, косматого и косоглазого усача Яна Жижку. Жижка сражался без шлема и тяжелого панциря. В его руках двуручный меч, еще больший чем у Гуннара, как масло, рассекал врагов на две, а то и три части. Чтобы не дай бог не попасть ему под удар, даже свои расступались от чеха на почтительное расстояние.

Вследствие этого вокруг невысокого викинга и великана Жижки образовалось свободное пространство, которое позволяло удобнее маневрировать. Стремительные воздушные потоки от взмахов двух огромных мечей клочьями вырывали с поля траву и мелкие растения, а ухающие звуки закладывали уши. Когда один бил, а второй защищался, то по рукам проходила такая дрожь, что трещали все кости.

Успеха ни за кем не было до тех пор, пока Гуннар случайно не споткнулся о труп поверженного генуэзского арбалетчика и не подставился под удар – Жижка медлить не стал и почти по локоть отхватил викингу боевую руку. Находясь в состоянии шока и разбрызгивая повсюду кровь, коротышка прыгнул Яну на грудь, обхватил ногами за поясницу и большим пальцем здоровой руки выдавил тому глаз. Чех так взвыл от боли, что разом заглушил весь шум гигантской христианской битвы. Через мгновение он схватил Гуннара за ворот кольчуги и, как котенка, отшвырнул в кучу силезцев и моравов, схватившихся меж собой на расстоянии пятнадцати шагов от двух несгибаемых воинов.

Пока шли те два жестоких и впечатляющих боя, Джаспер Уортингтон, командир английских стрелков, выпустил свою предпоследнюю стрелу. Еще один секрет лучника заключался в том, что оперение его оружия состояло из винтообразно закрученных листочков кожи, меди или пергамента. Это придавало стрелам вращение в полете, многократно увеличивающее пробивную силу и точность стрельбы. Как всегда, промаха не последовало – хорунжий знамени польской короны пал, увлекая за собой святыню объединенной армии.

Многие польские рыцари тут же соскочили с коней, окружили знамя и стали яростно отбиваться от наседавших противников, защищая свою святыню. Пес видел, как там образовалась настоящая куча мала: за знамя шел бой еще более напряженный, чем ранее. Поляки кровью отстаивали честь короны, а немцы изо всех сил старались эту честь растоптать.

Сверкали мечи и топоры, взмывали молоты и секиры, пробивая доспехи и шлемы, падали навзничь исполосованные кони. Вся эта масса отчаянно сражающихся людей добивалась одной цели – завладеть королевским знаменем. Стяг переходил из рук в руки до тех пор, пока Завиша Черный, с ног до головы забрызганный кровью, не прорубил брешь в строю тевтонов и лично не поднял знамя над взмокшей головой.

Сразу, как Божий глас, раздался чей-то крик: «Литва возвращается!» Гектор не поверил своим глазам: из лесу, со стороны озера, и впрямь, вздымая пыль и давя трупы, стремглав неслась литовская кавалерия. Татары, пестревшие полосатыми стегаными халатами, скакали там же.

Предвидя смертельную угрозу, магистр фон Юнгинген лично повел в бой восемнадцать свежих резервных хоругвей – последнюю надежду ордена. Два главных орденских знамени, большое и малое, должны были укрепить дух своих воинов. Золотой крест, обрамленный черным контуром, на перекрестии которого был изображен также золотой щит с черным орлом внутри, вновь напомнил братьям, что их сила в единстве с Богом.

Ягайло тоже выпустил свой третий резерв. На поле воцарилась невообразимая суматоха. Шел уже пятый час битвы, и многие воины устали. Их руки становились вялыми, а мысли расплывались, как кувшинки в пруду. На землю теперь валились десятками, не в силах отражать атаку. Строями давно не бились – стычки возникали то тут, то там. Гектор сменил уже семь лошадей. Из своих друзей он видел только Джаспера, который успел сразить одного татарина кацбальгером и забрать его колчан.

Вернувшиеся татары внезапно использовали свой хитрый прием, доселе не виданный рыцарями. Они ловко набрасывали веревочную петлю на тело врага, а другой конец быстро привязывали к луке своего седла. Обессиленные баталией и жарой, изнемогшие в железных доспехах братья опрокидывались с лошадей, а большинство из них потом так и не поднимались.

Все же поляков было больше, и они стали потихоньку окружать тевтонов. Чуть ли не со слезами Пес увидел, как знаменосец отряда из Кульмской земли подал своим собратьям знак к отступлению. Это внесло еще больший разлад в ряды братьев, и они превратились в куда более легкую добычу для противника.

К пущей беде крестоносцев, к бою присоединилась польская пехота, состоявшая преимущественно из крестьян, вооруженных косами, серпами да цепами. Благодаря своей численности, поляки стали рогатинами просто стаскивать врага с лошадей и добивать его на земле – крестьянам запрещалось брать пленных, так как им никто бы не стал платить выкуп.

Хотя мечи тухольского комтура Генриха фон Швельборна вдоволь напились польской крови, их хозяину долго радоваться успеху не пришлось. Почуяв неладное, он развернул коня и чудом пробился из оцепления, стремясь избежать верной гибели. Прусс тоже устал махать своим шестопером, и, хотя навредить ему было невозможно, сил у него уже не было, как, впрочем, и у его друзей.

К трем часам пополудни пали основные знамена тевтонов. Вслед за ними последовал и сам Верховный магистр – его блестящий шлем, увенчанный длинными павлиньими перьями, исчез где-то в каше из ног и копыт. Через минуту после того, как главу ордена стащили с коня, Пса ожидала та же участь. Три польских пехотинца схватили его лошадь за узду и сбросили Гектора на землю. Закрыв глаза, он лихорадочно стал воображать себе все что угодно, только не смерть от руки врага. Стоило ему опять взглянуть на мир, только уже снизу вверх, и он увидел троих усыпанных стрелами мертвецов, распластанных рядом.

Рука, протянутая Джаспером, помогла Псу снова встать на ноги, и они оба на лошади англичанина с трудом выбрались из глухого кольца, все плотнее сжимаемого армией Ягайло и Витовта. Гектор оглянулся, и сердце его дрогнуло от жалости. Совсем недавно могучее орденское войско к концу битвы представляло собой всего-навсего кучку отчаянно отбивавшихся мужчин, но шансов у них уже не было. Кто с позором удирал, не щадя лошадей, кто становился на колени и молил о пощаде, и только самые стойкие дрались до последней капли крови.

Еще несколько часов назад эта с небольшими холмиками и ямками равнина мирно жила своей жизнью. Здесь часто играли бойкие крестьянские дети, паслись коровы и козы, пестрели полевые цветы и деловито жужжали стрекозы. Все дышало спокойствием и счастьем. Ничто не располагало не только к войне, но даже к малейшей враждебности. И ничто не могло омрачить радость от прелести летней природы.