Вкус листьев коки - Мюллер Карин

Высоко над нашими головами появилась первая викунья; ее силуэт вырисовывался на фоне зловеще потемневшего неба. Вслед за ней возникли еще две, и вскоре маленькие группки из десяти – двадцати животных начали спускаться вниз по холму. Они были изящнее газелей. Их шерсть была цвета меда, пронизанного солнечными лучами.

Виктория выскочила откуда ни возьмись и погнала нас вперед. Доктор Мартинес подал мне знак возвращаться в укрытие. Мужчины догонят нас только через час; есть время для еще одной истории.

– Жил один деревенский старейшина, и было ему пятьдесят лет. Он влюбился в шестнадцатилетнюю девушку. Как он ни пытался завоевать ее расположение, она не желала отвечать ему взаимностью. Прошло несколько месяцев, и ей надоели его настойчивые ухаживания. Она сказала, что согласится на все, если он подарит ей платье из чистого золота. Старейшина тотчас созвал лучших мастеров со всей империи, однако они не умели прясть золотые нити. В отчаянии он посулил большую награду любому, кому удастся соткать легкую и воздушную ткань из твердого металла. Тех же, кого постигнет неудача, ждала смерть.

Однажды старейшина и молодая девушка возвращались после очередного визита к ткачам, закончившегося ничем. Они остановились у озера на ночлег. Девушка отправилась купаться. А старейшина решил, что раз она все равно не достанется ему, то можно хотя бы попытаться увидеть ее обнаженной. Он спрятался на берегу озера и стал наблюдать. Он ждал довольно долго и случайно уснул, а во сне к нему явился горный бог. «Ты опозорил свой народ, – сказал апу. – И наказание твое будет под стать преступлению: отныне ты сможешь носить одежду из волос женщины, которую любишь, но она никогда не станет твоей».

Старейшина проснулся, когда девушка вышла из озера. Стоило ей ступить на берег, как она обернулась викуньей и убежала прочь. Горные боги сделали ее священным животным, и лишь старейшины и представители королевского рода могли носить одежды из ее золотого руна. Однако викуньи, как и предсказывали боги, навсегда остались неприрученными.

Они до сих пор были дикими. С топотом неслись викуньи по долине, расстилавшейся под нами, наливаясь приливной волной, точно река жидкого золота. Вдоль хребта виднелись маленькие точки – целая гирлянда из людей, смыкавших ряды позади стада. Серое небо над их головами почернело, словно горные боги сердились на нас за то, что мы посягнули на их священных животных.

Мы натянули веревку с цветными пластиковыми ленточками и побежали. Долина внизу была подобна котлу, в котором бурлила кишащая масса животных; викуний было так много, что им уже было некуда бежать. Человеческая цепь сомкнулась и погнала их вперед. Наконец они остановились плотной шеренгой у самого ограждения, толкаясь и фыркая, не желая упускать последний шанс и прощаться со свободой.

На землю у моих ног упал маленький белый шарик, потом другой. Он был круглый и твердый, как картечь. Град. За короткое время, которого мне не хватило бы и на то, чтобы пообедать, погода изменилась, и если несколько минут назад светило солнце и я была в майке с короткими рукавами, то теперь мне хотелось надеть три слоя теплого белья. По равнине прокатился раскат грома. Раздались крики, призывающие нас поторопиться. Сначала градины были размером с горошину, потом – с вишню. Под внезапным напором толпы, ринувшейся вперед, викуньи помчались в загон, а вскоре и мы, прикрывая головы и не разбирая дороги, бросились к ближайшему укрытию. Никогда не думала, что градины бьют так больно. Мы спрятались под крышей сарая, где стригли викуний, глядя на нависшее над нами огромное черное небо.

Спинки животных подернулись инеем. Они жалобно поджали ушки и сгрудились в кучу, укрываясь от завывающего ветра.

Нежданная гроза положила конец нашим сегодняшним заботам. Нам ничего не оставалось, как пить и танцевать до тех пор, пока шерсть викуний не просохнет на солнце. Но это было уже не важно – загон был успешно осуществлен. Более тысячи шестисот животных! В Пикотани такого улова еще не видывали.

Наутро мы встали рано: мне не хотелось пропустить ни одного волоска, срезанного со спин тысячи шестисот двадцати шести наших викуний. Загон постепенно наполнялся угрюмыми людьми, возвращавшимися с ночных гуляний. Как обычно, мужчины и женщины стояли отдельными группами; организаторы раздавали пригоршни листьев коки и делали перекличку. Каждая деревня должна была прислать определенное количество добровольцев. Система мита – трудовых повинностей – была еще одним отголоском времен инков. Как только племя становилось официальной частью империи, на него ложилась обязанность выплачивать ежегодную трудовую дань инкам и солнечному богу. Это могли быть дорожные работы, служба в армии или работа на полях. По сей день деревенские жители используют труд как форму оплаты в сложной системе натурального обмена с родственниками, старшими, соседями и друзьями. Поля почти всегда обрабатываются совместно; когда приходит время выбирать крестного отца для ребенка или устраивать свадьбу, родственники серьезно задумываются над тем, много ли пользы будет от будущего работника. Взаимообмен – трудом или листьями коки – по-прежнему является защитным барьером от внешнего мира.

Я слушала перекличку, пытаясь беззвучно повторять труднопроизносимые слова, в которых не было гласных, зато гортанных смычек, резких, как пулеметная очередь, – хоть отбавляй.

Я несколько месяцев тренировалась произносить их. Впервые я увидела гортанную смычку на письме: в кечуанском тексте это были те странные апострофы, ни с того ни с сего возникавшие в самом обычном слове. При их воспроизведении должен был возникнуть такой звук, будто говорящий пытался подавить отрыжку, но это ему не совсем удалось. Единственно верным способом повторить эти звуки (а также еще более ненавистные мне двойные смычки, обозначавшиеся двойным апострофом) было ударить себя кулаком в солнечное сплетение после каждого p, k и q.

Но в древнем языке инков нашлось еще немало странных головоломок. В языке кечуа ко всем словам добавлялись суффиксы. Предложения порой состояли из одного слова. Но это было действительно длинное слово. Под длинным я подразумеваю Much'ananyakapushasquakupuninyataqsumamarki. Они просто брали обычное слово, например «трава», и присобачивали к нему слоги, как прицепные вагоны к паровозу. Сначала окончание множественного числа, затем суффикс, обозначающий «без». Затем «бык», «голод» и «страдать». И наконец, еще одно окончание множественного числа, чтобы глаголу не было скучно в одиночестве. Quihuacunaillaihuanhuagracacunacayarcanchu. «Быки голодают без травы». Куда уж проще.

Все это казалось сложным, но не невозможным, пока я учила язык по книгам. Потом я познакомилась с первым живым носителем кечуа из андийской деревни и сказала ему «добрый день», а он мне ответил. Кажется, он что-то говорил про рынок, но вот в каждом из остальных слов было по меньшей мере три гортанные смычки.

Перекличка закончилась, и было официально установлено, что викуньи высохли. Спустя еще час демократических дебатов в андийском духе, с жеванием коки, пятеро мужчин взяли большой кусок мешковины и вошли в тесно сомкнутые ряды викуний, пробираясь вперед и отделяя группу из примерно двенадцати викуний от основного стада. Я сняла куртку и перепрыгнула через ограждение.

Мимо пронеслась викунья. Я схватила ее за шкирку, зажав в кулаках два пучка золотистой шерсти, и мы побежали. Она гарцевала на сильных оленьих ножках, а я волочилась следом. Мои пальцы запутались в ее шерсти, и, когда она завернула за угол, я протащилась за ней, словно турист на водных лыжах, выпустивший трос. Было непонятно, кто кого поймал.

– Мне бы помог кто-нибудь! – выпалила я по-испански, когда мы пролетали мимо ребят с мешковиной в руках. Но видимо, они не говорили по-испански. Как бы то ни было, они были заняты – согнулись пополам от смеха, так что все равно не смогли бы мне ответить. Мы с викуньей описали еще пару кругов по нашей маленькой арене и, наконец, решили отцепиться друг от друга. Я свалилась в кучу, а викунья, стряхнув со своей спины паразита весом сто двадцать пять фунтов, проплыла мимо заграждения из мешковины и воссоединилась со стадом.