Норильск - Затон - Людмила Сурская

— Намаялась ты родная, — нашёл он её губы. — Лизонька, как я по ним соскучился. В лагере лежим, колотун достаёт, а я как вспомню твои жаркие руки, что втягивали меня в окно, а потом держали в плену до утра, в жар бросает. — Забывшись, шептал он.

— Опять?! — напряглась она.

— Лиза, я жил этим и выжил благодаря огню обжигающих воспоминаний. — Подняв нужную ему не меньше жизни женщину на руки, понёс в кровать.

— Это давно было, — прошептала она.

— Тебе всего-то ничего, с чего ты так пасуешь. У нас ещё будь здоров времени, чтоб начать всё сначала.

— Заманчивое предложение.

— Лиза, завтра, всё будет лучше, чем вчера. Так говорит обычно наш мудрый народ. Это неожиданность и нервы всё сейчас комкают.

Впервые за долгие годы одиночества, её тело дрогнуло под горячими, немного робкими, но безумно ласковыми мужскими руками. «Робость, это, наверняка, не надолго, а в остальном, Тимка не меняется! Пусть, что уж будет теперь то, может и получится, я не железная. Устрою себе праздник. Отлюблю за все холодные годочки. Всего-то одна ночка, что с меня убудет. А, что если он завтра рассмеётся мне в лицо? А ладно, как в той детской песенке поётся: «неприятность эту, мы переживём». Тимка стоит того. Баба я или нет. Господи, я уже и забыла давно об этом». — Уговаривала она себя, боясь этой ночи и страстно желая её. — «Эх, разметали нас по свету ветерки, как я была счастлива с ним, может он прав и надо попробовать начать всё с того, на чём остановились. А на чём остановилась моя радость? На «чёрном воронке», что увёз его. Выскользнул из моих горячих рук в окно и попал в лапы чудовища. Что получается? Надо крепче стиснуть объятия. Только хватит ли поруху? Наскребу!»

Вечер вопросов и ответов

За столом казалось, что всем пороху хватит только донести голову до подушки и сон обнимет, беря в ласковые объятия сам, но оказалось, что никому в эту ночь не до сна. Придя на кухню за соком для Лизоньки, Седлер застал там Илью Семёновича, пившего чай.

— Не спится, Илюша? — спросил он зятя.

— Лиза пить хочет.

— Тимка спит, не волнуйтесь.

— Не в этом дело… Как-то не по себе…

— Вот и я тоже с мятой чаёк пью. Сижу один сумерничаю. Отец тебя на два дня от службы отмотал.

— Илья Семёнович, а вы не знаете, где у отца фотоальбом. Я б посмотрел.

— Ты неси жене сок, а я поищу фотографии. Раз такое дело посумерничаем немного вместе.

Но Лиза, услышав от мужа про фотографии, увязалась тоже следом. Они сидели, тихонечко втроём, разглаживая пальцами и пропуская через глаза и сердце целую жизнь.

— Как же вы так долго находились не в ведении отношений отца и мамы? — не удержался от вопроса Дубову Илья.

— Очень даже просто. Я глупый влюблённый был. Влюблённые всегда немного сумасшедшие и глуповатые, это уж как заведено. Такой интеллигентик хиленький, а он разбитной пацан, весь приблатнённый, победами не хвастался. Мне было невдомёк, что у него давно уже к ней ключик подобран. Никогда ж никто их вместе не наблюдал. Я обхаживал, портфель таскал, да пузыри на неё пускал, а он наблюдал, усмехаясь. Вот такой уж он был. Ей хотелось его наказать или позлить, она со мной в киношку идёт. Я балдею, гордый, всего распирает, красавица Лиза рядом со мной, а он хлопает меня по спине и ухмыляется. Мне глупому и на ум не падёт, что там всё на жизнь закручено.

— И вы не обижались на них?

— За что, он мой друг, а она моей мечтой была, сном, сказкой.

— Наверное, вы правы.

— Жизнь доказала, что так и есть. Лиза всю жизнь любила и ждала твоего отца, а он её искал. О тебе мы не знали. Он и из лагеря пытался бежать, чтоб её спасти от Бориса, когда мы додумались, за каким лядом оказались закрытыми за колючкой. Через что ему пришлось пройти после побега, даже рассказывать нельзя. На побег бывалые зеки не решаются, а он пошёл. К тому же у судьбы всё расписано по пунктикам и разложено по полочкам. Я встретил свою любовь на «Затоне».

— Папа, — взяла отца за руку дочь, — а маминой фотографии нет, хоть малюсенькой?

— Откуда Лизок, но я тебе обещаю, вернусь в Москву, доберусь до архивов, сейчас я могу это сделать, будет тебе фото. Ты такую силищу во мне разбудила. Переверну всё, но найду. Тут Лиза Седлер подсказала найти охранника, надо узнать, куда он Таню закопал, чтоб сделать, как положено по христианским законам могилку.

— Ты найдёшь его?

— Найду доченька.

— Расскажи, как ты маму встретил?

— За водой ходила в протоку. Стирали они для охраны. Вижу, идёт девчонка. Согнулась в три погибели и качается под коромыслом. Вёдра огромные. А у неё температура была, её аж водило. Вода ледяная, сколько ей того плескания в ней хватило, чтоб простыть. Мимо бежал, взял, помог. Губы спёкшиеся разжала:- «Спасибо». Глаза горящие подняла, я и пропал. Враз, и Лиза в какой-то дальний уголок сердца уползла. И «Затон» не таким адом показался.

— Какая она была?

— Старенький ватник. Клетчатый платок. Платье вылинявшее. Серое или синее в белую крапинку. Сапоги стоптанные. Косички бубликами с двух сторон тряпочками закручены. Беленькая, как одуванчик. Маленькая, смешливая, на щёчках ямочки. Закрою глаза и её вижу, даже годы не стёрли из памяти её улыбку. И такая любовь бывает ребятки. Лизонька, ты очень на неё похожа.

— Я ходила по «Затону» и чувствовала душой ваше там присутствие. Это не возможно объяснить. Но как будто что-то тёплое, близкое, родное всегда находилось рядом со мной.

Взволнованный Дубов, взял руки дочери в свои. Сидевшая на коленях мужа Лиза, вложив маленькие ладошки в большие руки отца, смотрела сейчас на него глазами Тани Петровой. Охнув и поцеловав дочь в эти глаза, он, торопливо ушёл, оставив ребят одних разбираться в прошлой жизни смотрящей сейчас со старых родительских фотографий.

— Интересно, как у них сладится, — потёрся подбородком Илья о плечо жены.

— Ты об отце и маме?

— О ком же ещё. Она всю жизнь его ждала, теперь я понимаю это, а когда-то злился на неё за то, что замуж не выходит. Хотелось, чтоб всё правильно и как у других пацанов было.

— В гостиную на диван не ушла, значит, старая любовь поймала в сети.

— Никогда б не подумал, что матушка способна на такую безумную любовь, всегда казалась холодной и неприступной.

— Это тип женщин принадлежащих одному мужчине и горящих только в одних руках.

— А ты?

— Разве не понятно?

— Пока нет, пойдем, проверим. — Поднял он её на руки. — Сейчас всё, малышка, будет непременно ясно.

Лиза, покачавшись на руках Тимофея Мозгового, как в люльке, осторожно опущенная им, утонула в пуховых подушках. — «Какие огромные. Не люблю такие, жуть. Кто, интересно, ему всё это обставлял и покупал? Конечно бабы, только какие? Не может быть, чтоб у Мозгового не было гарема. Но мне наплевать на это. Сегодня он мой, а там посмотрим».