Город, где умирают тени - Грин Саймон

— Это было, когда я первый раз попыталась ответить на зов, взглянуть на свой страх и одолеть его. На протяжении многих лет я слышала зов, но никогда не отваживалась пройти мимо той, первой комнаты. Я так боялась… И в то же время мне было стыдно, хотя я знала, что это не простой страх. Это было больше похоже на безмолвный крик, не смолкающий и все зовущий, зовущий… Мамы в живых уже не было, мне стукнуло восемнадцать, возраст вполне взрослый, и я решила, что должна подняться над детскими страхами. И вот я пошла наверх в первую комнату, почти бегом, чтобы вдруг не передумать, и застыла, уставившись на дверь. Что-то двигалось внутри и ждало. И я не выдержала, повернула и пришла сюда. Думаю, именно тогда я поняла, что от страха мне вовек не избавиться. Я стояла и смотрела из окна на Лето, а потом развернулась и спустилась вниз.

Полли вышла из Летней комнаты в коридор. Теперь рука ее дрожала, а плечи опустились, словно несли слишком тяжелое бремя и не было сил, чтобы сбросить его, но спина была по-прежнему прямой, а решимость на лице такой холодной и неистовой, что казалась почти нечеловеческой. Она толкнула дверь в Осеннюю комнату и шагнула туда, и годы вновь скрутили ее. В одно мгновение Полли превратилась в смертельно усталую молодую женщину с неряшливо, грубо и коротко остриженными волосами.

— Когда мне было двадцать два, у меня случился нервный срыв. Дело в том, что я начала кое-что припоминать, но была не настолько сильна, чтобы вынести это. Так вышло, что в один прекрасный день я вдруг совершенно расклеилась. Ничего страшного не случилось. Я просто разревелась, а остановиться не смогла. В общем, меня увезли куда-то, я там отдохнула и благополучно опять все забыла. Некоторое время спустя я вернулась домой, и голос позвал меня, и я была такой бестолковой, что решила опять с ним побороться. Я ошиблась, и теперь в этой комнате поселилась еще одна частичка меня, потерянная и смущенная, и я стала еще чуточку слабее, чем была до этого.

Полли повернулась и вышла, не посмотрев в окно, и Харту пришлось поторопиться, чтобы догнать ее. Быстрыми шагами она решительно направилась по коридору, толкнула следующую дверь и вошла в Зимнюю комнату. Тринадцать лет уложились в одно мгновение, и волосы Полли снова отросли и рассыпались по плечам. Напряженность в комнате была почти невыносимой, давление настолько сильным, что Харт ощущал его телом. Это было примерно то же, что стоять лицом к сильному ветру или плыть к берегу во время отлива, который безжалостно утягивает назад, в море, независимо от того, хорошо ты плаваешь или нет.

— В прошлый раз мне почти удалось это. Я тогда отчаялась, я думала, что нет ничего страшнее, чем жить вот так. И снова ошиблась. Я простояла в этой комнате с самого утра до полудня, не в силах заставить себя сделать единственную вещь, которая, возможно, освободила бы меня. Такую простую вещь — всего лишь зайти в соседнюю комнату… Я ненавидела себя за слабость, за трусость, но одной ненависти было недостаточно. В конце концов я пошла вниз, оставив еще одну частичку моего «я». Таков итог всех моих усилий. На большее я не способна, во всяком случае — своими силами. Помоги мне, Джимми, пожалуйста.

Ее рука, лежащая в ладони у Харта, казалась безжизненной, будто вся сила ушла из нее. Плечи Полли опустились, голова понуро склонилась, как у лошади, только что проигравшей в скачках.

— Полли! Иди сюда. Ты нужна мне.

Голос звучал едва слышно — он шел из соседней комнаты. Харт попытался распознать хоть какой-то смысл или подтекст в интонации, если не в словах, но не смог. Полли стояла перед ним, притихшая, расслабленная и абсолютно неподвижная, дошедшая до состояния, когда ни гнев, ни страх не в силах были взять над ней власть. Что бы ни случилось дальше — действовать ему, Харту.

«Я не хочу брать на себя такую ответственность! Я не знаю, что делать!»

— Она дошла до того рубежа, до которого смогла, — тихо проговорил Друг, разлившись тенью вокруг ног Харта. — Сейчас тебе решать, Джеймс. Так как, вперед или назад?

— Не знаю! Я думал, знаю, а… Ты взгляни на нее. Если с ней творится такое от одной мысли об этой комнате, то что с ней будет, когда она окажется внутри? Один приступ у нее уже был, и я не хочу нести ответственность за второй.

— Полли отважилась зайти так далеко, потому что поверила в тебя, когда ты пообещал ей помочь. Неужели ты подведешь ее?

Харт почти сердито покачал головой:

— Да что там за чертовщина в этой дурацкой комнате, что сводит ее с ума? Что с ней сделал отец?

— Вот и я гадала, — заговорила Полли тихим, сонным каким-то голосом. — Много лет я гадала, что же такое жуткое находится в той комнате. Долгое время я думала, может, там произошло изнасилование? В наше время иногда рассказывают о подобных вещах. Но я ни за что не поверю, что мой отец был способен на такое. Я любила его, он боготворил меня. Почему же тогда от одной лишь мысли о том, что я снова увижу отца, у меня от страха перехватывает дыхание?

— У нас только один способ выяснить это, — сказал Харт. — Идем.

Он крепко взял ее за руку и направился к двери, и Полли, словно ребенок, пошла рядом. Далее в коридоре царила ночь. Единственный свет пробивался из-под двери в пятую комнату. Равномерное дыхание стало громче, отчетливее, будто воодушевленное предчувствием. Харт медленно шел вперед, Полли — рядом. Коридор все дальше разворачивался в темень, став невероятно длинным. Харт уже не знал, что и думать. Он был уверен, что причиной всему изнасилование, но, оказалось, Полли уже давным-давно отбросила эту версию. Так что же там такое в комнате — дышит так громко?

Они шли в темноте, и дверь приближалась невероятно медленно, будто что-то растягивало момент, смакуя его. Наконец они остановились перед дверью, и Харт замешкался, обдумывая, с чего лучше начать. Полли же уверенно протянула руку, повернула ручку и толкнула дверь, и они вместе с Хартом вошли в комнату, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, что там находилось. Дверь захлопнулась за их спинами.

Комната была ярко освещена, и в ней пахло болезнью и лекарствами. На кровати лежал мужчина, изможденный и иссушенный долгими страданиями. Глаза его были закрыты, дыхание натужно, будто каждый вздох давался ему с усилием. Полли молча смотрела на него. Харт озадаченно озирался вокруг. Больше ничего в комнате не было, лишь один очень больной человек, который даже не заподозрил об их присутствии.

— Я вспомнила, — сказала Полли. — Папа был болен раком. В больнице уже ничем не могли помочь, и его привезли домой умирать. Умирал он долго. Я его очень боялась. И очень боялась потерять папу навсегда. Невероятно трудно понять, что такое смерть, когда тебе всего восемь лет, но когда речь идет о твоем отце… Долго я не могла поверить, что это все же произойдет. Но как-то раз он лег в кровать, и я поняла, что больше он никогда не поднимется. Я молилась, чтобы произошло чудо. Молитву за молитвой обращала я к Господу, обещая, что сделаю что угодно, все, что Он пожелает. Я даже сказала, что стану монахиней, если только Он спасет моего папочку. А все это время рак понемногу сжирал папу, оставляя все меньше и меньше от лежавшего на кровати. Я смотрела на его руки поверх одеяла и видела кости под прозрачной кожей. Смотрела на лицо и видела череп. Будто он сам становился смертью. И я перестала навещать папу, потому что очень боялась его. Даже когда он звал меня, я не шла. И вот однажды мама куда-то ушла, и я осталась в доме одна. Одна с папой. Я заигралась с картинкой-загадкой — ее-то я была в силах разгадать, если б очень постаралась. Вскоре после полудня он позвал меня. Я не пошла. Боялась. Он звал и звал, и я все-таки встала и вышла в прихожую. Долго стояла внизу у лестницы, затем начала подниматься, очень медленно, ступенька за ступенькой. Поднявшись, я спряталась в комнате напротив, и папа снова позвал меня. Я вышла и, стоя у двери в его комнату, слушала, как он борется за каждый вздох. А потом дышать перестал. Я вошла — он был мертв. Он был совсем не похож на моего папу, во всяком случае, таким я папу не помнила. Как будто рак, съедавший его, занял его место на кровати. И единственное, о чем я думала: если б я пришла на его зов, он бы остался жив. Может, я бы что-нибудь сделала, что-нибудь сказала, и он бы не умер. Но я не пришла… Я бросилась из комнаты и приказала себе: меня в комнате не было. Я твердила себе это до тех пор, пока сама в это не поверила. Но вина не давала полностью забыть мой обман. Прошло не так много времени, и он снова стал звать меня. Вина и страх сотворили в этой комнате нечто, что обрело надо мной власть. Чтобы наказать меня так, как я того заслужила. Это не папа. Это что-то другое, что-то ужасное, возможно бывшее когда-то частичкой меня самой, — так я думала прежде. Теперь я знаю, что это не так. Это не мое, это принадлежит самому себе, это отдельное существо. И оно ненавидит меня.