Я сам свою жизнь сотворю… Лепестки сакуры. Белый город - Геннадий Вениаминович Кумохин

совсем не предвиденное обстоятельство. Уехать общественным транспортом мы тоже не могли, потому что у большинства из нас просто не было денег. Оставалось одно — ждать. Но что было делать в незнакомом городе без гроша в кармане, да еще под начинающим припекать почти летним солнышком?

И тут мне в голову пришла спасительная мысль: идти домой пешком. Но не по дороге, которая делала большой крюк, заходя во все близлежащие села, а напрямик через плавни, которые я изучил вдоль и поперек.

Я бросил клич, но, к сожалению, желающих идти со мной не нашлось. Всех пугало расстояние: ведь по дороге до Светловодска было чуть больше двадцати километров.

— Может, это и к лучшему, — подумал я, — во всяком случае, никто не будет жаловаться, если что-то пойдет не так.

Я предупредил ребят, чтобы меня не искали, когда придут автобусы и отправился в путь.

И вот я уже иду быстрым шагом по едва приметной тропинке, которую я выбрал среди прочих других, надеясь, что именно она быстрее всего приведет к знакомым местам на плавнях. Впрочем, я особенно и не беспокоился.

Ах, как чудесно было идти по зеленой равнине, покрытой еще нежнейшей травой, слушать весеннее пение птиц, преодолевать покрытые согретой водой лужицы и чувствовать босыми ступнями траву на их дне.

Когда еще удастся мне побывать здесь еще раз и удастся ли вообще?

Воспитанное с детства отцом умение ориентироваться на местности не подвело меня и на этот раз. Скоро я оказался уже в знакомом лесочке. А знакомые полянки встретили меня густыми зарослями ароматных ландышей. Я очень быстро собрал довольно большой букет, так что пришлось подумывать, как нести цветы в одной руке. Но скоро я нашел выход из положения, и уже ничто не мешало добраться до той части плавен, где я чувствовал себя как дома. Еще с полчаса я шел, срезая все углы, по улочкам Табурищ, пока не очутился дома.

Последнее школьное лето

Наступило лето, а с ним и выпускные экзамены. Я продолжал учиться, так сказать, спустя рукава. Сделал элементарную ошибку в задачке по физике, в который уже раз забыв разделить на два полученный результат. В чем с улыбкой признался Антону Даниловичу, а тому, видимо, и в голову не пришло снизить мне оценку, потому что с ним я решал сотни гораздо более сложных задач.

Наконец, выпускные экзамены завершились, и стало известно, что в нашем классе четыре медалиста. Золотые медали получили Сергей, Ляся и я, а серебряную — Коля.

Наступил выпускной бал. На торжественном собрании директор школы вручал аттестаты. Я дождался своей очереди, взял аттестат и коробочку с медалью, и тут у меня дико заболел живот. Я никогда ни на что не жаловался, а тут — на тебе.

На самом деле живот у меня заболел, можно сказать, неспроста. За эти годы школа успела мне просто смертельно надоесть. Не мои одноклассники, и не любимые учителя, хоть их было не так уж и много. А сама атмосфера глубокой провинциальной «совковости». И мне просто невмоготу было в ней находиться.

Так наше тело оказывается иногда умнее нашего сознания.

Скрючившись, сидел я в углу своего уже бывшего класса и смотрел, как ребята разворачивают столы, столько лет служивших нам партами, для того, чтобы сослужить нам последнюю службу, превратившись в праздничный стол. Девушки накрыли этот стол белыми скатертями и начали расставлять тарелки с закусками и фужеры для шампанского. Боль в животе и не думала униматься, поэтому я незаметно вышел из класса и через силу поплелся домой. Был поздний вечер, и все мои уже спали. Стараясь не шуметь, я открыл дверь, прошел в свою комнату, разделся и лег в постель.

Удивительное дело, боль, не оставлявшая меня ни на минуту, тотчас прошла. Я еще успел подумать о странном характере этой боли и тут же уснул. Наутро я проснулся, как ни в чем не бывало, сбегал на зарядку и уселся за книги. После обеда отправился к приятелям узнать, как прошел выпускной. Никаких происшествий не было, хотя все гуляли до утра.

Пора нам было начинать готовиться к поступлению в институты. Последние два года на все областные олимпиады по физике и математике мы ездили с Сергеем вместе. В одиннадцатом классе, он поехал и на всеукраинскую олимпиаду по физике в Харьков. Поехал бы и я, но я проиграл на блиц-экзамене, опять забыв в простейшей задаче разделить полученное значение на два.

Впрочем, для меня это было уже совсем не важно, так как я уже определил свою судьбу, по крайней мере, на ближайшие три года.

Сергей решил поступать в Харьковский физтех, на самую, как теперь говорят, крутую специальность. После выпускных экзаменов мы еще долго занимались вместе очень модными в тот год задачами на построение, представлявшими из себя нечто среднее между геометрией и начертательной геометрией, которая была уже в институтской программе. Он как будто чувствовал, что это может ему пригодиться, а я занимался с ним, скорее за компанию, чтобы мозги не ржавели.

Вода на море была зеленой, мы часами валялись на озерке в Табурищах и с жаром обсуждали варианты решения. Задачи были сложные, иногда мы находили решение не за один день, а решение одной задачи, помню, заняло у нас две недели.

Нет, недаром у нас были такие учителя. Большинство ребят из наших классов поступили в институты, несмотря на то, что в тот год было два выпуска: одиннадцатые и десятые классы.

Разумеется, поступил и Бахусев. Он имел право торжествовать вдвойне. На устном экзамене по математике, для того чтобы «завалить», ему дали самую сложную задачу, но она оказалось той самой, над которой мы ломали голову на пляже.

— Я сделал вид, что глубоко задумался, а потом и выдал решение, и это произвело должный эффект, — рассказывал Сергей с чувством.

Конечно, было совершенно не случайным, что из двух ребят, предложивших ей дружбу, Наташа Глазкина выбрала именно его. Он был взрослее и опытнее большинства из нас, что в глазах девушки, безусловно, выделяло его из толпы юных растяп, таких как Коля Семин, да и я тоже. Однако я ни на минуту не причислял себя к числу ее воздыхателей.

Иногда Сергей буквально поражал меня своей осведомленностью о школьных делах, несмотря на то, что он много времени пробыл в своем интернате для одаренных детей.

— Ты знаешь, — сказал он, однажды, глядя на загорающую неподалеку Милу, едва ли не первую девушку, с которой я разговаривал при