Екатерина Фурцева. Любимый министр - Нами Микоян

Прошло два года…

1 июня 1958 года на стол первого секретаря МГК КПСС Е.А. Фурцевой ложится докладная записка с приложением документов об изнасиловании футболистом команды «Торпедо» Э.Стрельцовым «несовершеннолетней девушки». Вспомнив о разговоре с юношей на олимпийском приеме, Екатерина Алексеевна наверняка злорадно улыбнулась. Нет, она не собиралась мстить отказавшему ее дочери в руке и сердце дерзкому, неотесанному, зазнавшемуся мальчишке, она могла просто подумать: «Как хорошо, что они не познакомились, ведь он насильник и хулиган». Но, с другой стороны, — известный спортсмен, олимпийский чемпион, орденоносец. И на всякий случай она несет бумаги наверх. На самый верх. К Никите Хрущеву — всесильному хозяину страны. Поговаривали, что между ними были не просто дружески-служебные отношения. Фурцева преподносит своему шефу дело соответствующим образом, да еще и напоминает о свежем Указе Президиума Верховного Совета «Об усилении ответственности за изнасилование». Культ личности Хрущева набирал силу. Один за другим следовали «ударные» методы руководства: «Валютчика к расстрелу!» (о деле Рокотова), «Я вам покажу кузькину мать!» (с трибуны ООН), «Нам не нужны свиньи в чистом советском огороде» (о Б. Пастернаке), «Товарищ Семичастный, выдайте ему заграничный паспорт, пусть уезжает!» (об А. Вознесенском), «Пидарас!» (об Эрнсте Неизвестном и некоторых других художниках)…

Екатерина Алексеевна не стала сдерживать гнева первого секретаря ЦК. «Посадить и надолго!» — приказал Никита Сергеевич Генеральному прокурору Роману Руденко. Тот, может, и понимал, что обвинение трещит по швам, но это же приказ Самого и Самой… Закон в нашей стране всегда сильно буксовал.

…Когда на суде прокурор потребовал 15 лет, мать Стрельцова упала в обморок…

До сих пор миллионы поклонников таланта гениального спортсмена, равного которому так и не было в нашем футболе, пребывают в обморочном состоянии: «Виноват? — «Да, возможно. Мальчишка малость подзазнался, выпил. Да и девчонка сама хотела». — «Хотела? Сама? Тогда в чем его вина? Ах да, избил женщину. Конечно, нельзя бить женщин! Но такой срок?! Тьма египетская. Конец света!» Ничего не учли: ни молодости, ни ордена, ни оставшегося без отца полугодовалого ребенка, ни престарелости родителей, ни характеристики, ни… ни… ни… Ничего не пожалели, даже мировой репутации советского спорта, а ведь Стрельцов был бриллиантом в его короне… Эдуарда Стрельцова приговорили к 12 годам…

Мне виделся настоящий роман о Великой Екатерине

…Как ни странно, со Светланой мы подружились. Ничто не сближает так, как общее дело. А этим делом стало для нас собирание материалов для будущей книги о самобытной русской женщине, сумевшей из простой ткачихи стать не только министром, но и одной из самых влиятельных персон в стране.

Мы общались со Светланой в течение 1995–1996 годов. Встречались довольно регулярно. В номере санатория «Сосны» Управления делами Президента РФ, на ее даче недалеко от знаменитого Троице-Лыкова, в пустовавшей почему-то квартире на Кутузовском проспекте, в московских кафе… Вместе с ней мы побывали в домах известнейших деятелей культуры, которые уважительно относились к памяти Екатерины Алексеевны, знали ее лично, в частности, у Муслима Магомаева и Тамары Синявской.

На даче Светлана показывала мне книги, картины, вазы, другие подарки, преподнесенные министру культуры. Запомнились портреты Екатерины Алексеевны, написанные художниками в разные годы. С особым трепетом я перекладывал сотни и сотни редкостных фотографий — свидетелей большого периода истории советского государства. Ведь Фурцева стала партийным функционером еще в начале войны, а пост министра культуры занимала целых четырнадцать лет.

«А здесь что-то из архива Вышинского… Если вам интересно, возьмите себе», — брезгливо бросила Светлана, протянув мне ветхую папку с какими-то бумагами, записями, газетными вырезками. (Замечу, что для меня, собирателя всякого бумажного старья, это стало неожиданным подарком-сюрпризом. Дома, раскрыв папку, среди «правдинских» отчетов с заседаний Организации Объединенных Наций, каких-то статей из английских и французских газет я с жуткой дрожью обнаружил блокноты-ежедневники Вышинского и стал вчитываться в отрывочные фразы, касающиеся самых разных тем. Особенно меня поразила такая запись: «суд Линча». Что имел в виду бывший сталинский прокурор-расстрельщик? Может быть, его преследовали фантомы страшных московских процессов, участником которых он был в 30-е годы?) Как попала эта папка в архив ее матери, Светлана не знала.

— Чья это дача? — поинтересовался я.

— Была мамина, позже мы ее достроили. Но сейчас я больше живу в Испании у дочери.

Самыми, пожалуй, ценными для меня были часы наших разговоров в номере санатория «Сосны», когда Светлана подробно рассказывала о своей жизни. Возможно, впервые кремлевская принцесса так откровенно делилась воспоминаниями с чужим человеком. О свадьбе с сыном члена Политбюро Фрола Козлова, на которой присутствовали Хрущев и Брежнев, о встречах за рубежом с мировыми знаменитостями. О смерти мамы. Хотя я чувствовал, воспоминания на эту тяжелую тему Светлане даются нелегко…

Светлана рассказывала мне обо всем в мельчайших деталях. Я чувствовал, что она ничего не хочет скрывать. Даже, как бы это страшно и странно ни звучало, возможную вину мужа Фурцевой Николая Фирюбина в ее смерти. Дипломат Фирюбин, ставший вторым мужем Фурцевой, стал заместителем министра иностранных дел явно не без протекции Екатерины Алексеевны. Светлана называла его «карьеристом, трусом и служакой» и очень сожалела, что мать не ушла от этого «страшного человека», хотя и подумывала об этом.

Во время моих встреч со Светланой она как-то заговорила о том, что в доме хранилась крамольная по тем временам книга Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Я страшно удивился:

— И мама видела эту книгу?!

— Да. — Светлана разъяснила, что мама, увидев «Архипелаг», не отобрала крамолу, хотя, конечно, понимала, что она наверняка попадет в руки однокурсников Светланы, а это уже серьезно…

Этот эпизод не остановил Екатерину Алексеевну в выговоре Ростроповичу, зачем он поселил у себя на даче автора скандальной книги. Музыкант только отшучивался: «Не всякий может похвастаться, что у него в дворниках лауреат Нобелевской премии».

Еще об Александре Исаевиче. Фурцева, доложив Политбюро ЦК КПСС о письме Солженицына съезду писателей в 1967 году, назвала его «умным и властным» человеком, способным оказать идеологически вредное воздействие на шатких и неустойчивых людей и просила применить к нему строгие меры вплоть до выдворения из страны. При этом добавляла, что отдельные представители художественной интеллигенции, полагая, что Солженицыну все сходит с рук, сами начинают утрачивать чувство ответственности за творчество и за свое общественное поведение.