Одноглазый дом - Женя Юркина

мух. Тая носилась за ними по кухне, грозно размахивая полотенцем, создавая много суеты и не избавляя от назойливых насекомых. В какой-то момент она и сама стала похожей на огромную муху, что крутится вокруг и докучает всем. Вначале налетела на парня-разнорабочего, принесшего мешок овощей, а следом перевернула ведро с картофельными очистками, над которым сидела кухарка-помощница. Она и впрямь была столь неприметной, что могла сойти за выступ в стене. Охота на мух закончилась, когда посудомойка едва не снесла со стола натертые до блеска стаканы, за что получила нагоняй от румяной блондинки Солы в кружевном чепце. На кухне ее звали не иначе как стаканщицей. Вечером она курсировала по залу с подносом, а в дневное время занималась тем, что без конца драила стаканы и пересчитывала их. Всякий раз у нее получалось новое число.

В перерывах между работой Сола увлеченно о чем-то рассказывала. Сейчас, например, она перемывала косточки завсегдатаям таверны.

– Да она весь вечер пила, как рыба, а потом стала расспрашивать о хозяине. – Тут Сола перешла на медленную речь с придыханиями, изображая манеру посетительницы: – «Мы с подругами затеяли спор. Хотим знать, почему хозяин таверны скрывает запястья. Пригласите его к нам за столик». Я, конечно, ответила, что наш Десмонд – человек занятой и уж тем более не будет обсуждать свои тайны с пьяными сплетницами.

– Прям так и сказала? – хмыкнул парень-разнорабочий, точивший ножи. Сола отмахнулась от него, что и стало ответом на каверзный вопрос.

Офелии тоже было любопытно узнать разгадку, а потому она, воспользовавшись заминкой, спросила:

– А разве платки на запястьях – и впрямь тайна?

Разнорабочий издал крякающий смешок. Сола прикусила губу, как будто из последних сил держалась, чтобы не выболтать чужой секрет. Вторая кухарка по своему обыкновению промолчала, продолжив чистить картофель. А вот Тая ответила:

– Нет, конечно. Давно известно, что он прячет татуировки. Мастер был пьян, сделал все вкривь да вкось. Такое лучше не показывать.

– Ты же в прошлый раз говорила про клеймо воровской шайки, – задиристо сказал точильщик ножей. – Определись уже.

– А ты не лезь, – огрызнулась Тая. – И не отвлекайся, а то палец себе оттяпаешь!

Пока они спорили, Сола представила свою версию:

– Да здесь и дураку понятно, что за следы у него на запястьях… – тут она сделала многозначительную паузу, позволяя Офелии домыслить. – Шрамы от порезов. Видели, какие у него глаза грустные? Как у побитой собаки. То-то и оно…

– Сола, – одернула ее Тая и посмотрела с укоризной. Неизвестно, что вызвало осуждение: сама версия или сравнение работодателя с побитой собакой.

– Я даже знаю ту даму, по которой он так убивался, – не унималась стаканщица.

– Ты, что ли? – хохотнул разнорабочий. Он пока не торопился делиться своей версией, зато задирал других рассказчиц.

Сола, тряхнув головой, недовольно фыркнула и не успела ответить, как из угла донесся тихий голосок кухарки-помощницы, окруженной картофельными очистками:

– А я слышала, что он прячет безобразные швы, потому что кисти рук у него пришиты.

Все разом уставились на нее, ожидая продолжения.

– Говорят, он раньше в карты играл. Так мухлевал, что две картежные лавки разорил. Вот ему по рукам и рубанули за шулерство.

Офелия ахнула, представив жуткую сцену.

– Ну вы совсем с ума посходили, – снова не сдержался точильщик.

– Выискался тут мудрец кухонный! А сам-то что думаешь? – уперев руки в боки, спросила Тая.

– Да нет там ничего, – небрежно бросил тот. – Руки как руки. Это же на вашу глупость и рассчитано. Вы тут стоите и лопочете о нем. На то и расчет. С вами же все просто: чем жалостливее мужик, тем проще вас раскочегарить. Он этим пользуется – а вы и рады, дурехи.

– Сам дурак, – огрызнулась Сола и бросила в него полотенце, которым натирала стаканы. – Завидки берут, вот и мелешь чушь.

– Да вы тут все болтать горазды, – громкий голос появился на кухне раньше, чем его обладательница. Все разом вздрогнули и напряглись, ускорившись в работе. Однако это не уберегло их от замечаний Лу: – Дать вам бочку сливок – так вы языками масло взобьете.

Сплетницы стыдливо потупили взор. С приходом Лу все замолчали и занялись каждый своим делом. Офелия пусть и не была наемной работницей, но кухарку побаивалась и с усердием скребла морковь, пока руки не стали оранжевыми, будто их вылепили из глины. Бросив попытки отмыть ладони, Офелия улизнула на чердак, где прятала Бо после того, как Лу прогнала его, пригрозив насадить на вертел, если еще раз увидит на кухне. Несмотря на то что таверна принадлежала Десу, хозяйничала здесь Лу. Она даже запретила кормить пса местной стряпней, а Офелия в отместку дала ей прозвище: Кровожадина. И пусть о нем больше никто не знал, оно казалось более очевидным и подходящим для нее, чем имя.

Офелия скормила Бо кусок мясного пирога, умыкнутый из-под носа кухарки, а потом вывела пса на улицу, предусмотрительно воспользовавшись выходом через склад. На задворках было не разгуляться, зато тихо и безопасно. Бо приметил одиноко растущее дерево неподалеку от таверны – и бегал вокруг, словно заведенная механическая игрушка, а Офелия скучающе разглядывала неприглядную изнанку улицы. Повсюду валялись мешки с мусором, пустые ящики, вытащенные со складов, а у одной из дверей стояла полуразбитая деревянная бочка.

Мысли сами собой унеслись прочь из Хмельного квартала, из Пьер-э-Металя, прямиком в родной Лим с идеально ровными улочками, благоухающими цветами. Она путешествовала редко и прежде не задумывалась о разительных отличиях городов.

Когда-то эту территорию – от Южной гряды до Ледяных пиков – занимало одно государство. С развитием дорог и техники, позволяющей эти дороги преодолевать, путешественники стали замечать, как разнятся условия жизни в поселениях: у одних были плодородные земли, у других – полезные ископаемые, третьих спасала близость к морю, четвертым повезло оказаться на пересечении торговых путей, а кому-то приходилось довольствоваться ничем. Попытка поделить ресурсы и установить равенство привела к тому, что страна раскололась на отдельные города. Они стали злыми соседями, что рассорились из зависти, а затем обособились друг от друга – каждый на своем клочке земли.

Это была не открытая вражда, а тихая, зудящая ревность к чужим выгодам, с которой жители одних городов глядели на других. И не оказалось той объединяющей силы, способной примирить территории. Каждому соседу – своя власть. В местных управах не стремились к сплочению, поскольку в таком случае кому-то пришлось бы покинуть место на верхушке.

С фанатичной изобретательностью города старались быть особыми, не похожими ни на кого. Как рассказывал отец, даже архитектура домов подвергалась жесткой проверке, поддерживая идею придать своей территории уникальный облик.