Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старые здания, железные крыши, кафешки-кабачки. Белеет фасадом церквушка. Зайду, обязательно зайду. Сначала к Генералу, а потом – в церковь. Обещал – значит, сделаю.
22.11.2011, 14.40
И всё-таки я себя недооцениваю. К такому выводу я пришел, вернувшись от Генерала.
Встретил он меня тепло. Присесть предложил, извлёк из бара бокал и бутылку «Хеннесси».
– Ну, как ты? – спросил Генерал, разливая коньяк по бокалам.
Чуть пригубив, я сказал, что у меня всё замечательно. Главное, жив. А так, мол, похвастаться нечем.
– Что значит «нечем»? – едва не воскликнул он. – Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты был в горячей точке, Дима! Один этот факт…
Он оборвал себя на полуслове и решительно наполнил мой бокал до краёв.
– Герой! – сказал Генерал.
Я аж встрепенулся от удивления. Это он мне?
– Настоящий боевой офицер!
Точно, мне.
– За тебя пью! – сказал он. – За твоё здоровье и отвагу. За новые карьерные горизонты! Ура!
Мы чокнулись, и я опрокинул в себя налитое, приподняв локоть.
Генерал обнял меня по-отечески и поцеловал. Завтра будет большое совещание, и меня ждёт сюрприз, пообещал Генерал. А на сегодня я свободен. Никаких рапортов. Никаких отчётов. Сво-бо-ден!
…Вышагивая по коридору, глядя на спешащих по ковровым дорожкам коллег, бодреньких таких, улыбающихся, дальше МКАДа не выезжающих, я подумал: а может быть, Генерал прав?
Зашёл в кабинет. У меня отдельный кабинет, я не писал об этом? Да. Я – следователь по особо важным делам, и у меня имеется отдельный кабинет. А следователя по особо важным, знаете ли, не каждому дают. Как и отдельный кабинет не всякому особо важному.
Генерал прав. Пока они тут шуршали бумажками, я рисковал жизнью. Я находился там, куда любого из этого здания калачом не заманишь. Кроме Генерала, конечно. Он – человек исключительной порядочности. Остальные же – твари и ничтожества. Вон они, под окнами, нахлебники и паразиты. Шарфики узлом поверх пальто, стоят и посмеиваются. Посмотрел бы я на вас там, на фронте, уроды.
Ничего. Наступит завтра-послезавтра, и Генерал сделает меня начальником отдела. Будете бегать, как обоссанные олени. Каждому припомню, кто надо мной посмеивался. Последние счастливые часы у вас остались, голуби. Потягивайте, крысята, водяру в кабинетах тихонечко, чтобы начальство не запалило. А я сейчас гульну. Как следует. Как подобает настоящему офицеру!
Привычное ощущение драйва, вынужденно затаившееся на месяц в районе кишечника, возвращалось. И я был этому рад.
23.11.11
Прихожу в себя постепенно. «Антипохмелин», пять бутылок «Перье», «Супрадин».
Гульнул вчера. У корешка Пафнутия гульнул. Он вчера на Новослободской новый ресторан открывал, ну и мне после моего звонка свистнул. А я на просьбы друзей мгновенно откликаюсь. Жену, правда, пришлось на хер послать. Но это – ничего. Жена боевого офицера, она поймёт. Кавказ всё-таки, в некотором роде психологическая травма, необходима адаптация. Так ей и объяснил.
Как приехал в ресторан, водочки жахнул, бокалов шесть шампанского засадил. Побродил, с людьми пообщался. Депутаты, артисты, бизнесмены, до хера известных людей к Пафнутию пришло. А потом ко мне журналюга знакомый прицепился. Саньком зовут. Или Серёгой. Из «МК», кажется.
– Расскажи, Димон, про Ингушетию что-нибудь интересное! Боевики там, спецоперации…
– Какие спецоперации? Я же следак, мы дела уголовные раскручивали.
– Тогда про дело какое-нибудь расскажи!
Посмотрел я на харю его довольную, такое зло меня разобрало, аж вспоминать не хочется. За шкирняк схватил и – орать:
– Сука, крыса тыловая! На дармовщинку потянуло? Я там из окопов не вылазил, а ты хочешь, в Москве сидючи, статейку накропать?
Убил бы, ей-богу, убил, но спас его Пафнутий. Примирил, заставил на брудершафт выпить. А потом – ещё. И ещё.
…Сижу теперь, вот, «Перье» отпиваюсь. Через 20 минут – совещание. Крайне, крайне неприятная процедура. Особенно когда с похмелья. А что делать? Нужно привыкать. Треть, а то и половина жизни у руководителя проходит в совещаниях.
23.11.11, продолжение
Генерал всегда выступает великолепно. Что ни выступление – симфония. Голос. Интонация. Взгляд, скользящий по бумажке как бы невзначай. Прирождённый оратор эпохи нулевых. Путин, Медведев, все уважаемые люди держатся на трибуне именно так. Единостилие!
– Дмитрий Алексеевич Кабаков, – доносился из динамиков актового зала приятный баритон Генерала, – является сотрудником центрального аппарата с августа две тысячи девятого года. С самого первого дня работа стала его вторым домом. Никогда я не видел Дмитрия Алексеевича, убегающего с работы в восемнадцать ноль-ноль. Свет в его кабинете гас не раньше часа ночи. Не считаясь с личным временем, он полностью отдавался расследованию уголовных дел. Это – его жизнь, его борьба.
Хорошо сказано, подумалось мне, близко к действительности.
– …В чётком соответствии с требованиями законодательства, – продолжал мой Генерал (да что там – Генерал, в этот момент он был для меня Богом!), – Дмитрий Алексеевич бесстрашно привлекал к уголовной ответственности коррупционеров и представителей организованной преступности. А ведь не мне вам объяснять, коллеги, что такое организованная преступность! И какие у неё способы расправы! М-да… На днях Дмитрий Алексеевич вернулся из командировки по Северному Кавказу, где выполнял особо важное задание. Работая в условиях, приближенных к боевым, он продемонстрировал профессионализм, высокую жертвенность, храбрость…
Мой Бог выдержал лёгкую паузу и отпил из стакана.
– …Таким образом, – подытожил он, – учитывая солидный служебный стаж и приобретённый опыт, – стакан возвращен на край трибуны, – предлагаю назначить Кабакова Дмитрия Алексеевича, – Генерал взглянул в зал, – на должность начальника следственного отдела… ВО-ВЭ-ДЭ, – я поймал его взгляд, полный любви, – Шатойского района… Чеченской Республики…
Что?!
Зал разразился аплодисментами. Коллеги хлопали в ладоши, улыбались. Двое или трое сидели с красными лицами, еле сдерживая хохот. Кто-то крикнул «ура».
Нахмурив брови, Генерал поблагодарил всех за внимание.
– По рабочим местам, коллеги, – сказал Генерал.
В глазах моих потемнело. Я не мог поверить в услышанное. Папа, скважины, регулярная помощь, офицерская честь. Быть может, это похмелье?
Я зажмурился. Передо мной возникли старики в назранском дворе. Они, как и тогда, сидели за столом, что-то грызли, бросали на меня заинтересованные взгляды.
– Товар, хороший товар…
Подбородок непроизвольно дрогнул. Стали влажными глаза.
…Сколько так просидел – не помню. Разомкнув веки, обнаружил, что в зале никого. Лишь я да гарант Конституции. Бодрым и уверенным кажется на портрете гарант, глядит в сторону. И, к сожалению, не в мою.
Ударом колокола напомнил о себе мобильник. Пришло сообщение от жены.
«Тебя уже можно поздравить?» – спрашивала жена.
Почему же так подло, Господи, подумал я. Почему же так?
Последнее дело
1
Его звали Старым, он таким и был. Пятьдесят шесть – в этом возрасте уже не служат. Седые волосы, усталый взгляд, сутулые плечи. Разминая их после долгого сидения за бумагами, Старый ощущал противный удручающий хруст. Отложение солей или ещё что-то, точной причины не знал. На визиты к врачам у него никогда не хватало времени.
– Это моё последнее дело, – сказал Старый.
Брат усмехнулся, разлил по рюмкам водку.
Старый любил своего брата, заводного когда-то и задиристого хулигана, ныне – вальяжного и размеренного руководителя рыбного бизнеса. Любил, хотя это и было не совсем по его правилам. С детства привитый вакциной социализма, Старый испытывал патологическую ненависть к богачам. Нет среди отечественных буржуев людей порядочных. Все сплошь подлецы и воры. И только для брата он делал исключение. Одинок был Старый. Родители умерли, семьёй не обзавёлся, и не было в этом мире человека роднее, чем брат. Двоюродный брат Павел.
– За встречу! – провозгласил брат.
Чокнулись.
Ровесники Старого давно выбились в большие начальники. Они обложили данью таких, как Павел, обеспечили достойную старость себе и стабильное будущее детям. Ушлые ровесники. Себя баловали, жён и любовниц. Хорошо жили, умели жить. А он?
Когда-то Павел надеялся, что брательник вырастет в чинах и соорудит ему прочную «крышу». Будет защищать, отмазывать, информировать о грядущих наездах. Но тот не вырос. Увлечённый борьбой, смысл которой был ведом только ему (если и был ведом), «крыши» он не соорудил, и свои проблемы Павел решал сам. Осуждал ли? Нет. Он тоже любил своего брата.
– Забил бы ты на это дело, братик. – В состоянии подпития толстенький Павел, ослепляющий белизной воротник, дорогие запонки, становился необычайно добродушен и иначе, как «братик», Старого не называл. – Дался тебе этот дурень? Одним больше, одним меньше. Иди на пенсию, отдыхай. Не будет хватать денег, подкину. Захочешь поработать, пристрою. В чём проблема, братик?