Режиссер. Дилогия (СИ) - Яманов Александр

— Может ещё Солженицына напечатать? — опять усмехнулась министр.

— Именно так, — этим меня точно не смутить, — Не просто напечатать, а устроить полемику в обществе, в том числе с участием реально сидевших людей. Мы же развенчали культ личности и вынесли Сталина из мавзолея. В 1956 году были реабилитированы тысячи казнённых. Так чего это замалчивать? Никто же не заставляет виновных каяться или оправдываться. Это определённый этап нашей истории, не самый позорный, кстати. Если вражина по фамилии Солженицын хочет об этом написать, так флаг ему в руки. При этом пусть Варлаам Шаламов или подобный ему товарищ напишет правдивую рецензию на все эти писульки. И не будет более такого ажиотажа вокруг этого графомана и афериста. Только придётся самого Шаламова напечатать и ещё много кого. Здесь могут возникнуть проблемы. Солженицын просто паяц, а вот реально отсидевшие люди могут сильно повлиять на сознание людей.

Фурцева вздохнула, встала и начала медленно ходить по кабинету. Наконец она пришла к какому-то знаменателю и села напротив.

— Ты не представляешь, сколько раз я пожалела, что связалась с тобой. Куда ты лезешь?

— Запретами вы ничего не добьётесь, — продолжаю гнуть свою линию, — Я же не предлагаю разрешить тиражировать фашизм, что-то человеконенавистническое, порнографию или какие-то извращения. Но человек должен иметь право писать про историю своей страны, декларировать странные стихи и даже рисовать идиотские картины. Когда он поймёт, что неинтересен широкой публике, то просто канет в лету. И самое главное спадёт искусственно созданный ажиотаж. Не удивлюсь, что он сознательно подогревается с Запада. Мы выбьем у них огромный пласт влияния на нашу молодёжь. Запретный плод всегда сладок, этим и пользуются буржуи. Так давайте разрешим им творить и выставляться. А разного рода шероховатости должны регулироваться уголовным кодексом. Если в стране запрещена порнография, то человек её распространяющий должен ответить по закону. Но подходить ко всему с точки зрения нынешнего поветрия, запретив всё непонятное — крайне опрометчиво. Мы можем создать целое поколение равнодушных людей, держащих фигу в кармане. Ведь люди понимают, что им искусственно не дают возможность узнать правду. Вопрос это глобальный, я вам набросал общие тезисы только про литераторов и художников. Моё предложение — возглавить процесс, но аккуратно, и зарабатывать на этом деньги для страны. Заодно снять напряжение в некоторой части общества, которое в будущем выльется в гораздо большие проблемы.

Пользуясь очередным затянувшимся молчанием, продолжаю.

— Тоже самое касается музыки. Зачем притеснять Высоцкого, если его слушает вся страна? Или тот же Окуджава, не может записать пластинку со своими песнями. Вот и будут такие авторы уходить в подполье, записываться на непонятных аппаратах, а пластинки пойдут через левых распространителей. А государство при этом станет терять деньги за непроданные записи. Но самое главное — это потеря умов людей, которые должны верить своей стране. Взять тех же Битлз и прочих Ролинг Стоунзов. Насколько я знаю, СССР не подписывал никаких документов по защите авторских прав. Так завалите вы магазины пластинками и катушками с мировыми группами. Зато вы сразу выбьете почву из-под ног всяких спекулянтов и особенно манипуляторов из-за рубежа. Понятно, что человек скотина неблагодарная и ему всегда будет мало. Ну так и над этим надо работать. Не стесняться и обсуждать животрепещущие темы. Я вот съездил в Минск и был просто очарован нашей молодёжью. Из них можно лепить кого угодно, лишь бы не испортить. Только если вы упустите момент, то и они через несколько лет будут держать фигу за спиной. Говорить будут то, что кому-то надо, а думать совершенно иное. Равнодушие общества — это страшный диагноз. Его надо лечить, как вариант через культурные мероприятия. Одно дело говорить о самом прогрессивном обществе и совсем другое доказать собственным гражданам на деле, что мы им являемся.

Фурцева далеко не дура. Назвать её какой-то уж жутко прогрессивной неверно, но мадам реально работала. Она сама пыталась в своё время брать под мягкий контроль разного рода молодёжные движения, вроде битников. И подходила к этому отнюдь не формально, давая поручения помощникам. Сама вникала в ситуацию, разговаривала с людьми и по итогам этого принимала решение. Я же полез со своими советами, потому что больно смотреть на весь этот идиотизм. Никто же не требует завтра свободы слова, которой в реальности не существует. Но зачем самим давать повод всяким вражинам раскачивать лодку и перехватывать влияние над собственной молодёжью?

— Ты понимаешь, что сейчас наговорил на полноценную статью? Ещё и меня под монастырь подведёшь.

— Могу произнести свою речь хоть Генсеку, но сомневаюсь, что он поймёт. У нас же всё хорошо и скоро наступит коммунизм.

Поняв, что я глумлюсь, Фурцева изменилась в лице. Мда, чего-то товарищ Мещерский перегнул.

— Вон! — прошипела Екатерина Алексеевна.

Товарищи в серых костюмах на выходе из министерства меня не встречали, поэтому я поехал на киностудию. Захожу в кабинет, а там сидит совершенно разобранная Пузик. Надо сказать, что если касается работы, то Оксана реально сильна. Это у неё видать от белорусских предков. Работает как робот и никогда не жалуется. Сам иногда от неё в шоке. Трудолюбивый народ наши белорусы.

— Ну и чего сидим? По кому скучаем? — начинаю издалека.

— Сергей сегодня сделал мне предложение, — как-то вяло ответила рыжая.

— Так совет вам и любовь! — произношу совершенно искренне.

Надо кого-то за пузырём послать или самому сбегать. Событие же знаковое. Не каждый день лучший друг женится. Но белорусский комсомол обломал мои порывы.

— Я взяла время на раздумье. Серёжа обиделся и ушёл. Но самое главное — мне стало понятно, что я его не люблю. А люблю я одного хамоватого и наглого подлеца, который плевать хотел на чувства других людей, ещё и издевается постоянно.

Взгляд васильковых глаз, устремлённых в сторону этого самого подлеца, не предполагал иных кандидатур. Как же всё сложно. А ведь это только начало.

— Ты для меня как сестрёнка, она умерла в 1951 году от коклюша, — отвечаю Пузик, у которой глаза полезли на лоб, — Машка была такой же рыжей, непосредственной и глупой. Я просто не могу воспринимать тебя иначе, даже забыв о жене и детях. А Самсон для меня важнее родного брата. Тот предал меня ради нескольких квадратных метров, пусть в этом виновата его жена. Вот такая у нас проблема, Оксана Ивановна. Я и фильм снимал частично в память о сестрёнке. Только об этом никому не говорил.

— И как же быть?

— А надо решать вам, — начинаю злиться на эту детскую непосредственность, — Я вас просто познакомил и жениться не заставлял, хотя к этому подталкивал. Но вы люди взрослые и сами себе на уме. Объясни ему честно ситуацию, другого выхода я не вижу. Сергей взрослый человек, хотя немного витает в облаках. Но он поймёт, хотя это станет для него ударом. Главное — не приплетай меня к вашей ситуации. А то ведь рассоришь нас всех навечно.

— Ты бесчувственный, самовлюблённый и чёрствый человек! — бобруйская принцесса не думала сдаваться и бросилась к вешалке.

— А ну, стоять! — ору так, аж штукатурка полетела, — Ты напечатала обещанную главу? Если нет, то марш за машинку и работать! Это я могу себе позволить спокойно пойти домой. Но некоторым товарищам ещё работать.

— Чурбан! Ты не человек, а какой-то робот, который не замечает чувств других людей! — глотающая слёзы Оксана плюхнулась на свой стул.

Одеваюсь и выхожу из кабинета под треск клавиш. Похоже, наша валькирия сегодня выдаст не одну, а несколько глав. На самом деле всё не так смешно. Я даже близко подобного не ожидал. Тем более после поездки в Минск, где Пузик познакомила Самсона с отцом. И вдруг такой коленкор. Даже беседа с Фурцевой не стала для меня таким потрясением. Это я сейчас иду, под ногами хрустит снег и есть возможность спокойно порассуждать. А ведь я кабинете не знал, что делать. Но для меня нынешнего Самсон гораздо важнее кино и прочих приблуд. Он друг детства, которых более не будет. Про разговор с министром я вообще стараюсь не думать, так как можно довести себя до нервного срыва. Наговорил я там немало.