Режиссер. Дилогия (СИ) - Яманов Александр

Сегодня Фурцева опять была в образе строгого начальника, а не доброй тётушки. Произнеся фразу, она начала молча сверлить меня взглядом. Мне в принципе всё равно. Сижу и рассматриваю новые занавески в её кабинете. Со мной разного рода психологические уловки не пройдут. Я здесь сам могу лекции читать на эту тему.

— Внешторговцы обещали в феврале доставить новую камеру и оборудование для монтажа, — министр сделала глоток чая, снова строго на меня посмотрела и продолжила, — На большее пока не рассчитывай. Оборудование по звуку дорогое и его закупать не будут. Нужен твой новый проект, уже с него пойдут другие закупки.

Крохоборы хреновы. Ну вот чего мелочиться из пары тысяч долларов или марок? Но на безрыбье и рак рыба.

— Камера должна использоваться исключительно оператором Акмурзиным. Это моя принципиальная позиция. Что касается монтажки, то пусть Бритиков сам решает. Но в очередь я становиться не собираюсь и для меня оборудование предоставляется по первому запросу.

— Не много и на себя берёшь?

— Кто-то из советских деятелей культуры зарабатывает для страны валюту? — отвечаю вопросом на вопрос, — А я планирую делать это дальше. Но следующей вопрос по оборудованию и использованию моих денег, буду обговаривать напрямую с Внешторгом или с тем, кто принимает решение. Мне деньги нужны не для личных благ, а на дело. Откажутся — переживу.

— Не слишком ли много на себя берёшь? — усмехнулась министр.

Раз советская номенклатура ведёт себя подобным образом, фактически обворовав человека, то и я не собираюсь церемониться. Они же не просто так вцепились в валюту, да и Фурцева наверняка тему продумала.

— У меня есть несколько интересных идей, в том числе для полиграфической продукции. Думаю, что при правильном подходе, государство может на этом заработать. Я не тяну одеяло в свою сторону, а пытаюсь договориться. И хочу, чтобы люди держали своё слово. Все эти лозунги, что стране необходима валюта и прочее, не моя проблема. Если вам необходимы доллары, то начинайте их зарабатывать, оставив словоблудие в сторонке. Не умеете — освободите уютные кабинеты другим товарищам, кто сможет выполнять поставленную задачу. Оборудование мне нужно для съёмки качественного кино, а не какой-то блажи. Работать буду только на таких условиях. С нашим итальянцем или с кем-то другим, это вопрос вторичный. Только обманывать себя я более не позволю.

Лицо Фурцевой не изменилось, но судя по глазам, она была жутко зла. Пришёл понимаешь какой-то щегол и начинает ей условия выдвигать. А ведь он должен по первому приказу бежать выполнять работу, радостно ожидая какой-нибудь премии и медальки. Я же привык работать в ином формате и менять его не собираюсь. Наконец министр нарушила молчание.

— Тяжело с тобой Алексей. Понимаешь, что завтра ты можешь начать крутить гайки на каком-нибудь заводе? И никакие хорошие отношения с белорусскими товарищами тебя не спасут?

— На завод я не пойду. У нас вроде нет принудительного труда. Я могу писать и рисовать, чем спокойно займусь. Не будете печатать — значит подумаю о другой профессии. Только бегать как собачонка, подбирая объедки, я не буду.

На этот раз молчание длилось ещё больше.

— Хорошо, — вдруг улыбнулась Фурцева, — Предлагай свои варианты, а я донесу их до Внешторга. Далее сам будешь с ними договариваться. И показывай, чего принёс.

Я ещё не успел переварить, что фактически одержал победу. Передаю министру новые эскизы Самсона, а сам чувствую, что не готов сосредоточиться. Понимаю, что этот бой я выиграл. Другой вопрос, что общая победа останется за моими противниками, здесь у меня нет никаких иллюзий. Но пока надо продвигать новые плакаты.

— Неплохо, — резюмирует Екатерина Алексеевна, улыбнувшись, — Выдерживаете свой стиль и добавили много остросоциального. Только вот про женщин не перебор?

Мы с Серёгой затронули некоторые вещи насчёт дамочек, озабоченных финансовой составляющей. Зоя хорошо так меня завела, что я подкинул Самсону идею про подобных алчных девок. На плакатах всё было более целомудренно, но мотив понятен. Так же мы хорошо прошлись по несунам, назвав их откровенными ворами и предателями. Странное вообще явление, которое уже цвело в Союзе махровым цветом. Воровали же не только гайки, но и стройматериалы с продовольствием. В общем, порезвились на славу. И делали вид, что это почти нормально, критикуя ворьё в Крокодиле. Я считаю, что несунов надо сажать и перестать делать попытки их перевоспитывать. Но гуманная советская власть считает иначе. А этих воришек фактически не наказывают, разбирая дела в товарищеских судах. Просто какой-то сюр.

Фурцевой плакаты явно понравились, она ещё несколько раз их пересмотрела. И вообще, она как-то сразу подобрела. Это навело меня на мысль, что победы над системой не было. Просто если бы я дал слабину, то пахал на некоторых товарищей бесплатно.

— Что во второй папке? — спрашивает министр, всё ещё разглядывая плакаты.

— Мои мысли по некоторым вещам нашей культуры. Про всяких неформалов, запрещаемых писателей и художников.

— Зачем тебе это? — от былого благодушия Екатерины Алексеевны не осталось и следа.

— Мне кажется, что государство совершает огромную ошибку. Народ всё равно читает запрещённую литературу, в квартирах устраиваются выставки и даже концерты. Какой смысл загонять всё это в подполье? Ведь на этом можно заработать неплохие деньги, грамотно возглавив сам процесс.

— Алексей, ты меня иногда пугаешь своей меркантильностью. Не знаю, откуда это взялось у подмосковного мальчишки, но для советского человека такой подход ненормален. Ты пытаешься всё перевести в деньги. Но продолжай про неформалов, как ты их обозвал.

Собираюсь с мыслями. Уж очень специфический вопрос я поднял. Но мне действительно хочется помочь своей стране избежать детских ошибок, на которых её ловила иностранная разведка. Когда я читал про ситуацию с некоторыми товарищами, которым запрещали работать или выдавливали за рубеж, то диву давался. Складывалось впечатление, что всем процессом руководил какой-то вредитель, предатель и идиот в одном лице.

— Начну с художников. По их собственным же словам картины покупают иностранцы и в разных городах Европы устраиваются выставки. Как можно допустить подобное? Пусть это авангардисты или прочие кубисты, но картины имеют хороший спрос. При этом государство бьётся за каждый цент, — я чуть не сказал давиться, — А сотни тысяч или миллионы в валюте уходят непонятно куда. Если сейчас советская школа авангардизма в моде и имеет большой спрос в Европе, то его нужно продавать. Тот же Зверев очень интересно пишет, хотя я не любитель подобного стиля. И таких непризнанных талантов в стране немало. У этой ситуации есть и обратная сторона. Заодно проверим это действительно оценка творчества наших людей западным зрителем или специально провоцируемая ситуация. Мол проклятые коммунисты гнобят очередного «гения». И гений тоже сразу поймёт, что он из себя представляет в плане творчества. Мне кажется, что больше половины этих товарищей бездари и даром никому не нужны. Но из-за жёсткой реакции властей и запретов из них искусственно лепят героев.

Выдыхаю и откидываюсь на спинку стула. Делаю глоток уже остывшего чая и смотрю на Фурцеву. Та сидит с непроницаемым лицом. Ведь я сейчас хорошенько критикую и её епархию. Но надо продолжать.

— Почему не организовать для этих неформалов свою студию или мастерскую, пусть хоть кружок. Заодно всерьёз взяться за продажу их работ. Обратите внимание на Оскара Рабина. Как художник он весьма спорен, но это готовый импресарио. Вот пусть и продаёт работы своих коллег иностранцам, если у него это получается. Тоже самое касается поэтов из недавно закрытого СМОГа и иных оригиналов. Народ тянется к их творчеству и нецелесообразно это запрещать. Наоборот, дать им площадку в той же Литгазете. Пусть массовый читатель ознакомится с Губановым и сам решит для себя является ли тот новым Есениным. Я считаю, что ему до Сергея Александровича, как до Луны. Вот и наш народ, должен сам в этом убедится. Как вариант дать всем площадку в Политехе, если не решитесь на издание стихов.