История Крестовых походов - Жан Жуанвиль

А теперь я вернусь к началу повествования и повторю, что, когда река входит в пределы Египта, она разделяется на широкие рукава. Один из них идет к Дам и етте, другой к Александрии, третий к Танису (древний Аварис, развалины Таниса находятся на северо-востоке дельты, у канала Сафт и городка Сан-эль-Хагар. — Ред.), а четвертый к Розетте (совр. Рашид. — Ред.). Вот к этому последнему рукаву и вышел король со своей армией. Он поставил лагерь между тем притоком, что течет к Дамиетте, и тем, который идет к Розетте. На дальнем берегу последнего, напротив наших войск стояли многочисленные войска султана, дабы помешать нашему переходу, что они могли без труда сделать, потому что никто не мог форсировать поток и напасть на врага, разве что вплавь.

Чтобы добраться до сарацин, король решил насыпать через реку небольшую дамбу. Чтобы защитить ее во время работы, он приказал сделать две передвижные башни. Они служили для охранников укрытием от камней из катапульт сарацин. Всего с их стороны стояло шестнадцать метательных машин, постоянно готовых к действию.

Когда мы подошли к реке, король тут же приказал сделать восемнадцать баллист и назначил Жоселинаде Корно главным инженером. Наши машины обстреливали вражеские, а те, в свою очередь, метали камни в нас; но я никогда не слышал, чтобы нашим был причинен серьезный ущерб. Братья короля охраняли прокладываемую дорогу днем, а мы, все остальные, — по ночам. Так мы подошли к неделе перед Рождеством.

Как только насыпная дорога была закончена, наши люди стали прокладывать гать — но не раньше, потому что король не хотел, чтобы сарацины, которые постоянно выцеливали нас из-за реки, ранили кого-то из тех, кто носил землю.

Чтобы помешать королю, сарацины стали выкапывать глубокие ямы в земле на той стороне, где стояла их армия, и, когда поток затапливал их, образовывались глубокие канавы с водой. Так получилось, что задень они сводили на нет плоды наших трехнедельных трудов: как бы быстро мы со своей стороны ни прокладывали дамбу через протоку, они расширяли эту протоку своими ямами и канавами.

На место султана, который умер от болезни во время осады Хомса, сарацины тут же поставили некоего Сцедедина,[11] который был сыном их шейха. Говорилось, что император Фридрих посвятил его в рыцари. Он приказал отряду своих людей напасть на наш лагерь у Дамиетты; те немедленно выступили и подошли к городу Шаримшах, который стоял на протоке у Розетты.

В день Рождества я и мои рыцари обедали у Пьера д'Авалона. Когда мы сидели за столом, сарацины на полном скаку ворвались в наш лагерь и убили нескольких бедняг, которые отправились прогуляться в поле. Мы все выбежали, чтобы успеть вооружиться, но, как бы мы ни спешили, все же не успели вернуться, чтобы примкнуть к нашему хозяину, потому что он уже был за пределами лагеря и вступил в схватку с сарацинами. Мы помчались за ним и успели спасти его от врага, который сбросил его на землю. Мы доставили его обратно в лагерь вместе с его братом дю Валом. Храмовники, которые, услышав сигнал тревоги, вступили вдело, умело и мужественно прикрывали наш отход. Сарацины устремились вслед за нами, едва не ворвавшись в лагерь. Из-за этого король приказал закрыть лагерь со стороны Дамиетты.

Сцедедин, которого я уже называл вождем сарацин, пользовался наибольшим уважением в языческом мире. На своем полосатом знамени он нес цвета герба императора,[12] который даровал ему рыцарство. На другом знамени был герб султана Алеппо, а на третьем — султана Каира. Он был известен как Сцедедин, сын шейха, о котором говорили «почтенный и сын почтенного». Эти слова были символом того престижа, которым он обладал среди сарацин, ибо они принадлежали к тому миру, где с большим уважением относятся к старикам, неизменно считая, что всю жизнь Бог уберегал их от следов бесчестия.

Сцедедин, этот отважный сарацин, хвастался — как сообщили шпионы короля, — что в День святого Себастьяна (20 января) будет обедать в шатре его величества. Услышав это, король подготовил свои силы. Его брату, графу д'Артуа, было поручено охранять проложенную дорогу и машины; сам король и граф д'Анжу — позже он стал королем Сицилии и Неаполя — взялись охранять лагерь со стороны Каира; графу де Пуатье и нам, людям из Шампани, было сказано охранять лагерь со стороны Дамиетты.

Между тем Сцедедин приказал своим воинам переправиться на остров между рукавами Нила у Дамиетты и Розетты, где наша армия стояла лагерем, и выстроил свои силы в линию от одного рукава до другого. Граф д'Анжу атаковал их и обратил в бегство. Многие утонули и в одном рукаве, и в другом, тем не менее осталось так много вражеских воинов, что наши люди не рискнули атаковать их, потому что метательные машины сарацин продолжали засыпать камнями пространство между двумя рукавами.

Во время атаки воинов графа д'Анжу граф Гью де Форе верхом проложил себе путь сквозь вражеские ряды. Он и его люди сошлись с отрядом вооруженных сарацин, которые повергли его на землю. Он сломал себе ногу, и двум его рыцарям пришлось выносить графа на руках. Граф д'Анжу с большим трудом высвободился из того опасного положения, в которое сам себя поставил, но этот день увенчал его большими почестями. Точно так же сарацины (египтяне и мамлюки, среди последних в это время действительно доминировали тюрки. — Ред.) выступили против графа де Пуатье и нас, но мы пошли в контратаку и долго преследовали их. Часть их людей были убиты; мы же вернулись без потерь.

В одну из ночей, когда мы несли охрану у сторожевых башен, сарацины выдвинули вперед машину, называвшуюся баллистой, чего они раньше не делали, и стали с ее помощью метать «греческий огонь». Когда добрый рыцарь Готье д'Эсир, стоявший при мне, увидел это, он сказал нам: «Друзья мои, нам угрожает величайшая опасность, с которой мы только сталкивались, ибо если они подожгут наши башни, а мы останемся здесь, то сгорим заживо. С другой стороны, если оставим пост, на который нас поставили, то покроем себя бесчестием. Таким образом, никто, кроме Господа, не может защитить нас. Я советую всем, как только в нас будут метать огонь, опускаться на локти и колени и молить Спасителя уберечь нас в этот час опасности».

И как только враги запустили первую ракету, мы все опустились на локти и колени, как указал добрый рыцарь. Первый язык пламени пролетел между двумя башнями и упал на землю перед нами, как раз там, где наши войска прокладывали дамбу. Люди, отряженные тушить пламя, уже были готовы приступить к делу, когда сарацины, увидев, что не могут напрямую целиться в них, начали запускать стрелы прямо в облака, чтобы они падали на головы тех, кто боролся с огнем.

«Греческий огонь», каким он виделся, когда летел в нас, походил на огромную бочку с уксусом, за которой тянулся огненный хвост длиной с древко копья. Звук, который он издавал в полете, напоминал раскаты грома с неба; казалось, что это дракон прорезает воздух. Свет, который шел от этой огромной пылающей массы, был так ярок, что весь лагерь представал как на ладони, словно днем. В эту ночь враг трижды посылал на нас «греческий огонь» из своих баллист, и три раза он обстреливал из своих тяжелых арбалетов.

Каждый раз, как наш праведный король слышал, как сарацины обрушивают на нас греческий огонь, он садился на свое ложе, молитвенно складывал руки и со слезами говорил: «Боже милостивый, убереги моих людей!» Я искренне верю, что именно его молитвы сослужили нам добрую службу. Всю эту ночь, каждый раз, когда на нас обрушивался огонь, он присылал одного из своих камергеров спросить, как у нас дела и не причинили ли нам вреда огненные ракеты.

Как-то одна из них упала рядом с башней, которую охраняли люди Пьера де Куртене, и обрушила берег рукава. После этого рыцарь л'Обигуа добрался до меня и сказал: «Мессир, если вы не придете к нам на помощь, мы все сгорим, потому что сарацины так неотступно обстреливают нас стрелами с горящими наконечниками, что кажется, будто к нашим башням подступает огненная ограда». Торопливо кинувшись к этому месту, мы убедились, что он говорил правду. Мы раскидали пламя, но прежде, чем мы окончательно справились с ним, сарацины осыпали нас стрелами с другого берега рукава.

Братья короля охраняли башни днем и с их верхушек обстреливали из арбалетов людей в лагере сарацин. Король решил, что, поскольку граф д'Анжу стоит на страже днем, мы должны охранять башни по ночам. И как-то днем, когда граф д'Анжу занимал свой пост, а мы готовились в сумерки сменить его, все мы были поражены до глубины души, потому что сарацины едва не снесли наши башни. На этот раз они пустили в ход свои метательные машины при свете дня и стали обстреливать наши башни греческим огнем, хотя раньше бомбардировали их только по ночам.

Они подтащили баллисты вплотную к дороге, которую мы прокладывали по дамбе через протоку, и стали закидывать ее таким количеством камней, что никто не осмеливался приблизиться к башням. Естественно, обе башни сгорели. Граф д'Анжу был так близко к ним, что попытался броситься в огонь и вытащить их. Но если даже он был вне себя от ярости, я и мои рыцари благодарили Господа, что он уберег нас, ибо, будь мы ночью на страже, то сгорели бы живьем.