Меня нашли в воронке - Алексей Ивакин

— Целуй!

Вини встал на колено и поцеловал знамя, пахнущее пылью, как будто его не разворачивали уже давно-давно.

— Распишись тут. А Теперь ты!

Андрей Ежов вышел из строя и тоже прочитал текст присяги вслух. На этот раз обошлось без швыркания носом и прочих Ежиных выходок. Осознал важность момента.

— Отлично, боец. А ты, старик, что стоишь?

Кирьян Васильевич аж оробел немного:

— Мне тоже можно?

— Нужно дед, нужно. Вся страна в строю, ты чем хуже?

Унтер кивнул как-то судорожно, а потом полез мелко дрожащими руками за пазуху. Вытащил оттуда тряпицу, развернул ее… И прицепил на грудь два Георгиевских креста.

— Ого! — с уважением сказа полковник. — Бывалый вояка?

— Так точно, ваше бла… товарищ полковник.

— Где? — кивнул тот на кресты:

— В великую войну немцев погонял маленько.

— Ну эта война тоже великая. И к тому, же отечественная. Звание-то какой имел?

— Унтер-офицер.

— Пока в рядовых походишь. А там видно будет. Принимай, унтер-офицер рабоче-крестьянскую присягу.

Когда дед читал текст и целовал знамя — в уголках глаз блестели слезинки. Но этого никто не заметил.

— А теперь, товарищи бойцы, поступаете в распоряжение командира второго батальона лейтенанта Костяева. — Полковник развернулся и пошел в избу.

— Подождите, товарищ полковник, а как же мы? — воскликнула Маринка — Мы-то куда?

Полковник развернулся, посмотрел на них:

— Куда, куда… В сарай обратно. Старший лейтенант приедет — разберется.

Рита подбежала к полковнику и вцепилась в рукав:

— Товарищ полковник, не оставляйте нас в сарае одних. Страшно же!

— Чего бояться, мышей что ли? Эвон, какой гигант мысли вас охраняет, — махнул он в сторону Сердюка.

А потом чуть подумал и сказал:

— В госпиталь шуруйте. Там лишние руки никогда не помешают.

Глава 13. Атака

На горе на горушке стоит колоколенка,

А с неё по полюшку лупит пулемёт,

И лежит на полюшке сапогами к солнышку

С растакой-то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу хапаем скрючеными пальцами.

Пули как воробушки плещутся в пыли…

Митрия Горохова да сержанта Мохова

Эти вот воробушки взяли да нашли.

Оружие им вернули. Выдали новое обмундирование. Новое, конечно, относительно — застиранное до белизны и штопанное не раз. Но, все же, лучше, чем те обноски, в которых были партизаны. Выдали еще и каски, лопатки, котелки, фляжки. Причем, Ежу досталась стеклянная фляжка, которую дед тут же отобрал, мотивируя, что Еж непременно ее сломает и отрежет себе, как минимум, палец.

Когда дошли до позиций роты стало уже смеркаться — солнце тихонечко садилось в мутную дымку.

Еж заметил, что дождь ночью будет.

— Оно и к лучшему, — кивнул дед.

— Почему?

— Похоже ночью в атаку пойдем. Сердцем чую.

Добравшись до второй линии окопов, нашли свою роту, где им тут же набили щедрой рукой повара полные котелки гречневой каши с мясом. И по буханке хлеба в руки.

Еж удивился:

— Куда мне столько, я ж маленький, много не ем.

— Сунь в мешок, пригодится. Да заверни во что-нибудь.

— Эй, боец, где газету можно взять? — дернул за штаны проходящего мимо бойца в телогрейке.

Тот остановился, внимательно посмотрел на Ежа и спросил:

— Кому боец, а кому сержант Прощин. Кто такой?

Еж вытер рот рукавом, встал и заорал во всю дурь:

— Боец Ежов по Вашему приказанию прибыл!

— Господи, ты чего орешь? Куда прибыл? По чьему приказанию? Я тебе ничего не приказывал!

— Сюда прибыл. Во второй батальон определили, первая рота.

— Взвод какой?

— Не знаем мы еще, товарищ сержант. Ротного вот ждем. Куда определит, — подал голос Кирьян Васильевич.

— Ко мне и определит. У меня от всего взвода двенадцать бойцов осталось. Ладно, кушайте.

— Погодите, товарищ сержант, а может быть будет газетка, а?

— Приспичило, что ли?

— Не… Хлеб завернуть.

— В тряпку заверни.

— Нету тряпки!

Сержант вздохнул и вытащил откуда-то из-за пазухи газету.

— На, старая уже. Пользуй, — и ушел по своим делам.

— Нам каждая газета сейчас свежая. Спасибо, товарищ сержант!

Еж снова уселся и, жуя кашу, принялся читать газету вслух:

— Девятое мая тысяча девятьсот сорок второго года… Сейчас посмотри, чего у нас тут новенького… В смысле старенького…

— Еж, прожуй сначала, а то подавишься. Я тебя спасать не буду! — сказал дед.

— Да ладно… — отмахнулся Андрей. — О! Макаки янкам наваляли! «Последний оплот американского сопротивления на Филиппинах — крепость Коррехидор капитулировала перед японцами. В плен попало 12 тысяч солдат». А бритты в Мадагаскаре высадились. Ну, блин. А чего им там надо?

— Там безопасно и не стреляют, — ответил Вини. — Про Киров есть что-нибудь?

— Неа. Список награжденных… Стихи… Сводка…

— Чего пишут?

— В течение восьмого мая на фронте ничего существенного не произошло. А почему восьмого? Газета же от девятого?

— Еж, тут технологии немного другие. Чего еще?

— Да ничего, сотни уничтоженных гитлеровцев, десятки танков, тридцать шесть немецких самолетов. Наши потери — шестнадцать самолетов. Вот это прикольно: «Пленный солдат второй роты одиннадцатого мотополка Гейнц Ветер сообщил: «Во Франции я служил в составе восемьдесят первой дивизии, которая сейчас находится на центральном участке советско-германского фронта. Незадолго до отправки в Россию в частях дивизии вспыхнули волнения. Солдаты потребовали, чтобы их отпустили домой. Командование жестоко расправилось с зачинщиками волнений и расстреляло сто двадцать пять человек. Среди расстрелянных — двадцать пять человек из моей роты». Правда, что ли?

— Вряд ли, — подал голос дед. — Это тебе не семнадцатый год, когда братания были.

— И я не слышал, чтобы в вермахте бунты были, — сказал Вини.

— Прибыли? — внезапно раздался голос сверху. Вини поднял голову.

Наверху стоял лейтенант Костяев:

— Богатырев! За мной. Вы оба — в расположение первого взвода. Там вас уже знакомец дожидается…

— Какой еще знакомец? — удивились в один голос Еж и Вини.

— Скоро узнаете…

Знакомцем оказался… младший политрук Долгих.

— Эй, Долгих! Чего такой унылый? — крикнул ему Еж.

— Под трибунал отдали, — мрачно сказал тот.

— О как… За что?

— За то, что без документов и знаков различия.

— А тут тогда, что делаешь?

— Полковник выпустил. Сказал, что ему каждый штык нужен. После боя, мол, разберемся.

— Ну… Повезло тебе, брат, — похлопал его по плечу Вини.

— Эй, махновцы! — раздался голос взводного. — Ну-ка, геть в землянку. Посмотрю, оружие в каком состоянии…

А дед скромненько сидел у самого выхода из блиндажа комбата. Лейтенант Костяев объяснял командирам рот боевую задачу:

— Итак… Задача батальона — с наступлением темноты обойти высоту с левого фланга. Там, где в наше расположение вышел партизанский отряд — пятьсот метров по полю до леса. Там по краю нужно выйти за высотку. Дождаться атаки полка в лоб. Через пять минут после начала атаки полком — бьем их с тыла. Партизаны утверждают, что немцы лес не прикрыли. А вот разведка утверждала, что немцы там есть. Разведка, так?

— Лейтенант, да пробовали мы там ползать! — воскликнул здоровый как медведь старлей с медалью «За отвагу» и орденом «Боевого красного знамени» на широченной груди. — Немец на немце — дозоры сплошные.

— Не горячись, Семен. Сейчас мы у командира партизанского и спросим как там дела. Кирьян… эээ… Васильевич?

Дед кивнул.

— Расскажите товарищу Гырдымову и нам, в том числе, — как вы там прошли и почему на немцев не наткнулись?

— Так это, товарищи командиры. Мы же перед этим у них шорох в тылу не маленький устроили. Командира ихнего в плен взяли. Правда, шлепнуло его…

— А мины, заграждения?

— Специально не искали, но вроде как нету.

— Вроде как… Вы десятком человек прошли, а у нас тут двести пятьдесят душ. Если лес заминирован — хана батальону. Гырдымов, что скажешь? Ты — разведка, хитромудрым должен быть.

— На мины тоже не натыкались. Завалов тоже нет. Лес, конечно, исковеркан — то там, то тут деревья побиты. Но пройти по-тихому можно. Правда, малыми группами. Если весь батальон пойдет — шум обязательно будет.

— Думаем, мужики, думаем…

— Чего тут думать… Надо приказ выполнять! — воскликнул комиссар батальона Рафаевич.

— Оно понятно, товарищ комиссар. Как?

— Как сказано в уставе, товарищ лейтенант. А в уставе сказано, что никаких сложных маневров в ночной атаке оборонительной полосы не допускается. Войска наступают прямо перед собой.