Северная звезда - Татьяна Недозор

Проснувшись, она не обнаружила рядом Николая. Лениво потянулась под теплым, мягким одеялом и почувствовала, что ее переполняет бесконечное, сладостное изнеможение.

Устюжанин, насвистывая, вернулся в палатку с ведром ледяной воды из озера. Он внимательно посмотрел на Марию, поставил ведро и медленно произнес:

– Маша, ты знаешь, я не думал, что все так обернется этой ночью. Хотя, наверное, вру, – думал. Но это не важно. Как бы то ни было, это случилось, и я прошу простить меня. Больше этого не повторится.

«Пожалуйста, пусть это повторится. Я хочу, чтобы это повторилось. Я люблю тебя!» Но вслух Маша этого не произнесла. Вместо этого она опустила глаза, которые мгновенно наполнились слезами…

Они успели сесть на пароход «Нора» – двухпалубную колесную посудину, все уголки которой были завалены дровами. Мария, как-никак дочь кораблестроителя, не преминула отметить, что, несмотря на неуклюжие обводы, «Нора» была оснащена парой разгрузочных стрел со множеством блоков и канатов, предназначенных для разгрузки парохода на диких берегах, и широкой аппарелью на корме, чтобы, пристав к берегу, открыть её и по сходням опорожнить трюм.

Каждый билет до Доусона обошелся им в четыреста долларов. Весь путь должен был занять пять дней. Это был один из последних рейсов до Доусона – река вот-вот должна была стать.

– Это если ничего не случится, – уточнил билетёр, худой малый со следами обморожения на лице.

– А что может случиться?

– А что может быть на реке – пороги, перекаты, мели, льдины и водовороты на стремнинах.

На борту «Норы» находилось полсотни пассажиров, большинство из них – торговцы, переправляющие вверх по реке свой товар. Один такой торговец, чернявый, добродушный человечек со смешным для русского уха именем Полтини («Джузеппе Полтини к вашим услугам, синьорита!»), доверительно сообщил Марии, что везет в Доусон партию апельсинов и редиски, а также пятьдесят ящиков шампанского. Женщин было всего трое: сама Воронова и изящная блондинка по имени Эллин Хардакер со своей маленькой дочкой Анни. Она ехала к своему мужу, который открыл в Доусоне гостиницу и вызвал ее к себе для помощи по хозяйству.

Они снялись с якоря ясным, солнечным июньским днем. Ослепительная белизна гор, окружающих озеро Бэннет, делала их похожими на груду мороженого, выложенного на благородной чистоты столовом серебре.

Между тем зима приближалась. Притоки Большой и Малый Лосось несли в реку лед, и уже начал всплывать блестевший, как хрусталь, донный лед. С каждым часом росла кромка льда у берега; там, где течение замедлялось, она достигала уже более десятка аршинов. Похоже, что этот рейс будет последним.

Мария и Николай прогуливались по палубе. Семь долгих дня прошли среди нагромождения прибрежных скал, отвесных берегов, речных перекатов и клубов черного дыма, вырывавшихся из пароходной трубы. Река не была одинаковой, с каждым поворотом русла менялся ее облик. Хуталинга, Биг-Зэлмэн, Беби-Зэлмэн, пороги Файф-Фингер, которые больше всего напоминали исполинские столбы, установленные для не менее исполинского моста какими-нибудь циклопами в незапамятные времена.

Они миновали Оленью переправу – мелководный ручей, соединяющий реку с озером Бэннет. На следующее утро «Нора» вошла в Винд-Бей озера Тагисс – узкой котловины, зажатой со всех сторон отвесными скалами. Залив действительно был ветреным, так что экипажи маленьких суденышек должны были часто лавировать, чтобы хоть как-то продвигаться вперед. Большая часть лодок осталась далеко позади, некоторые не избежали столкновения с глыбами льда, которые еще довольно часто встречались на реке, и разбились вдребезги. На глазах у Марии за борт лодки свалился человек, издав высокий, пронзительный крик. Когда его вытащили, дрожащего и перепуганного насмерть, с синими от холода губами, русская отдала должное благородству его конкурентов.

Спустя несколько часов они подошли к каньону Майлс. Это был самый неприятный участок пути. Он пролегал среди высоченных гранитных скал и имел такое быстрое и опасное течение, что в его центре образовался водоворот, с которым мог справиться только очень умелый лоцман.

Потом они плыли через Хэлл-Роуд – узкий тоннель, который сама река пробила в скале в поисках русла. Сразу за ним находился поселочек Сэлкирк, дальше на многие версты тянулась стена высоких скал. И снова перекаты, отмели, острова. Множество рек – Стьюарт, Белая, Индейская – впадали в Юкон, затопляя и размывая его берега, так что деревья уходили под воду по самые верхушки, а течение становилось песочного цвета.

Но вот, наконец, они добрались до Доусона.

Город напомнил девушке какой-то экзотический восточный порт из романов Луи Жаколио или Эмилио Сальгари. Вдоль его береговой линии вплотную друг к другу в несколько рядов были пришвартованы лодки, многие с натянутым поверху брезентом, и Маша в изумлении заметила, что в них жили люди. Доусон, на её взгляд, соединил в себе черты всех палаточных стоянок и речных городков, мимо которых они проплывали. Так же повсюду суетился народ. Люди прогуливались по берегу, таскали с места на место свои пожитки, слонялись без дела по улицам, пили виски в кабаках. Её поразило великое множество собак, которые охраняли груды провианта, спали, дрались и чуть что – поднимали такой оглушительный лай и визг, что впору было затыкать уши.

Николай улыбнулся и сказал:

– Ну вот, мы и добрались до конца твоего многотрудного пути. Бьюсь об заклад, твой Дмитрий где-нибудь здесь. Я надеюсь, ты довольна, Мэри.

– Да… Да, конечно.

От волнения она с трудом могла говорить. Чувствовала, что ею снова овладевает отчаяние, как и тогда, по прибытии в Дайю. Доусон казался таким огромным, хаотичным, что Мария растерялась. Что она здесь будет делать? Где будет жить? Как ей теперь искать Дмитрия? Вдруг его здесь нет?

– Когда мы окажемся на берегу, надо будет первым делом подыскать тебе жилье. Если ты остановишься в гостинице, то потратишь все свои деньги. Я думаю, мне удастся найти тебе какую-нибудь приличную комнату.

– А как же ты?

К горлу подкатил комок, сердце сжалось от боли.

«Николай… О боже, Николай…»

Ей хотелось закричать, броситься к нему в объятия, вцепиться в него руками и никуда от себя не отпускать, никогда. Вместо этого она отвернулась от Устюжанина и смотрела на ставшую уже совсем близкой и отчетливой панораму Доусона, который казался унылым и безрадостным, как и мысли Маши.