Северная звезда - Татьяна Недозор

Молодые люди помолчали.

Вдруг она непонятно почему спросила:

– Скажите… Николай Максимович, вы меня считаете разумной женщиной?

Он удивленно поднял на неё глаза:

– Ну, наверное, да.

– Но… мое появление тут… Вы же сами говорили…

– А, вот вы о чем! Так ведь людям вообще свойственно безумствовать из-за любви. Вот когда я жил в Калифорнии, одна старуха, у которой я снимал угол, рассказала мне историю на тему любви и смерти.

Как-то вышло так, что дети двух соседних, но враждующих в нескольких поколениях семейств, а кровная месть в Америке в иных местах не хуже, чем у вас на Кавказе или у мексиканцев, полюбили друг друга… Как это бывает, он полюбил без памяти её, а она его… Ну да, как у Шекспира, я его не читал, но «Ромео и Джульетту» в театре довелось посмотреть.

Бесспорно, о свадьбе и прочем речи не было, и они решили бежать. На краденых конях. Ну и, в общем, гнев отцов обоих семейств был таким, что и те и другие, временно отложив ссоры, дружно погнались за влюбленными и настигли их неподалеку от Каньона Дьявола – если бы бедняги добрались до него, искать их было бы бесполезно…

Началась перестрелка, в которой девушка помогала парню перезаряжать револьверы, а когда его ранило, продолжила вести огонь, пока её не сразила шальная пуля. Но к тому моменту её возлюбленный истек кровью, так что даже линчевать почтенным джентльменам было некого, а они это дело любят. Там их и похоронили… Вот такая вот история.

– И семьи, конечно, помирились над могилой несчастных влюбленных? – съязвила Маша.

– Нет, еще крепче возненавидели друг друга, – пожал плечами Николай. – Собственно, по этой причине от них к тому моменту, когда я услышал эту историю, уже ничего не осталось. Можно сказать, что их наказал Бог за гордыню, хотя здешний пуританский Бог как раз подобную суровость одобряет. Это не русский Иисус. Местный американский Бог – это ветхозаветный Иегова, он, знаете, так и высматривает, кого бы молнией угостить.

– А вы атеист? – хмыкнула девушка.

(Надо ж такое придумать – местный американский Бог!)

Он промолчал в ответ.

– А почему все-таки вы спрашиваете насчет своего здравого ума? – продолжил он минуту спустя.

Она лишь вздохнула.

Не рассказывать же про то, как обуревают её сомнения и страдания: чем дальше, тем сильнее она сомневается. Не в своем решении, а в своих чувствах, к нему приведших.

Это произошло однажды ночью…

Они ужинали при свечах. Николаю удалось подстрелить утку, и Мария приготовила ее с рисом. Она собиралась мыть посуду, когда вдруг заметила, что Николай странно и пристально смотрит на нее. Маша бессознательно оправила серый свитер, туго обтягивающий ее грудь. Блондин улыбнулся:

– Свежий воздух и моя стряпня пошли вам на пользу, сударыня. Вы выглядите как наливное яблочко…

Воронова смотрела на него, пораженная несоответствием между насмешливыми словами и странной дрожью в его голосе.

Так они стояли минуту или две.

– Мэри, – наконец, выдавил он, – не смотрите на меня так, а то я могу не сдержаться и… случится то, о чем мы потом будем жалеть. Я ведь совсем не святой…

– Николай Максимович!

Оловянная тарелка, которую она рассеянно держала в руках, выскользнула и задребезжала по полу. Их взгляды встретились, девушка не могла оторвать глаз от завораживающей, небесной синевы его глаз.

– Молчите, Маша. Не говорите ничего. Только поцелуйте меня. Бог свидетель, я не хотел этого… Хотя, нет, вру. На самом деле хотел очень давно.

Николай обнял ее.

У неё перехватило дыхание от этого поцелуя. Она почувствовала, с какой готовностью откликается ее тело на его близость. И ей страстно хотелось, чтобы это объятие длилось вечно, хотелось открыться навстречу ему, соединиться с ним…

– Машенька… любимая… ты нужна мне…

– Да, Коленька…

Их голоса слились в сладкий любовный шепот, в то время как Николай раздевал ее. Сначала свитер, потом штаны, потом белье. Потом Устюжанин сбросил с себя одежду и приник к горячему, возбужденному телу Марии, каждой своей клеткой ощущая его.

Он коснулся языком сосков, сначала мягко, затем со все возрастающей страстью. Мария застонала от желания, по ее телу волнами расходилась чувственная нега. Она выгнула спину, теснее прижимаясь к нему.

– Маша… Мэри… Любимая…

Сердце ее учащенно забилось. А губы Николая прижались к ее губам, ласковые, настойчивые и теплые. Не задумываясь, она потянулась к нему.

Она и не знала, что бывают такие поцелуи, исступленные и нежные, заставляющие трепетать все тело.

Блондин оторвался от ее губ и прижался щекой к ее щеке. Он шептал ей на ухо ласковые слова, и каждое слово еще сильнее разжигало поднимавшуюся в ней страсть.

Их губы снова соединились, а его ладони блуждали, лаская теплые возвышенности ее грудей. Когда пальцы Николая коснулись ее сосков, не испытанное прежде ощущение мгновенно разлилось по низу живота, наполняя сладкой смесью наслаждения и испуга.

Маша застонала. С обреченным восторгом начала расстегивать одежду. И вот уже их обнаженные тела прижались друг к другу. До чего же сладка ее кожа! Пальцы его ласкали мгновенно набухшие и затвердевшие соски, сжимали грудь. Желание разгоралось нестерпимым пламенем. Рука его скользнула на талию, прошла по крутому изгибу бедра, по гладкой коже ноги…

Когда все кончилось, молодой человек пробормотал:

– Я же говорил тебе, что я не святой. Ты простишь меня, Машенька?

Она только вздохнула, поцеловала его и уткнулась ему в сильное мускулистое плечо. Прощать было нечего.

Потом они заснули, завернувшись в одно одеяло, около остывшей печки. Их все еще разгоряченные тела сплелись умиротворенно и нежно. Все это было так не похоже на то, что она испытала с Дмитрием. Даже в мечтах она не могла вообразить, что можно достичь такого… И даже во сне Машу не покидало ощущение неизмеримого, необъятного счастья.

Проснувшись, она не обнаружила рядом Николая. Лениво потянулась под теплым, мягким одеялом и почувствовала, что ее переполняет бесконечное, сладостное изнеможение.

Устюжанин, насвистывая, вернулся в палатку с ведром ледяной воды из озера. Он внимательно посмотрел на Марию, поставил ведро и медленно произнес:

– Маша, ты знаешь, я не думал, что все так обернется этой ночью. Хотя, наверное, вру, – думал. Но это не важно. Как бы то ни было, это случилось, и я прошу простить меня. Больше этого не повторится.