Молодая гвардия - Александр Фадеев

Олег, понимавший то, что говорит денщик, и молча смотревший на его палевые веснушки, вдруг сделал испуганное лицо, быстро присел на корточки, ударил себя по коленкам и вскричал:

- Генерал идет!

В то же мгновение денщик был уже на ногах. На ходу он успел вырвать изо рта сигаретку и смять ее в кулаке. Ленивое лицо его мгновенно приняло подобострастно-тупое выражение. Он щелкнул каблуками и застыл, вытянув руки по швам.

- То-то, холуй! Развалился на диване, пока барина нет... Вот так и стой теперь, - сказал Олег, не повышая голоса, испытывая наслаждение оттого, что он может высказать это денщику без опасения, что тот поймет его, и прошел в комнату к матери.

Мать, закинув голову, стояла у двери, с бледным лицом, держа в руках шитье: она все слышала.

- Разве так можно, сынок... - начала было она.

Но в это мгновение денщик с ревом ворвался к ним.

- Назад!.. Сюда!.. - ревел он вне себя.

Лицо его так побагровело, что не видно стало веснушек.

- Не об-обращай внимания, мама, на этого ид-диота, - чуть дрожащим голосом сказал Олег, не глядя на денщика, словно его тут и не было.

- Сюда!.. Свинья! - ревел денщик.

Вдруг он ринулся на Олега, схватил его обеими руками за отвороты пиджака и стал бешено трясти Олега, глядя на него совершенно белыми на багровом лице глазами.

- Не надо... не надо! Олежек, ну, уступи ему, зачем тебе... - говорила Елена Николаевна, пытаясь своими маленькими руками оторвать от груди сына громадные красные руки денщика.

Олег, тоже весь побагровев, обеими руками схватил денщика за ремень под мундиром, и сверкающие глаза его с такой силой ненависти вонзились в лицо денщика, что тот на мгновение смешался.

- П-пусти... Слышишь? - сказал Олег страшным шепотом, с силой подтянув денщика к себе и приходя в тем большую ярость, что на лице денщика появилось выражение не то чтобы страха, но сомнения в том, что он, денщик, поступает достаточно выгодно для себя.

Денщик отпустил его. Они оба стояли друг против друга, тяжело дыша.

- Уйди, сынок... Уйди... - повторяла Елена Николаевна.

- Дикарь... Худший из дикарей, - стараясь вложить презрение в свои слова, говорил денщик пониженным голосом, - всех вас нужно дрессировать хлыстом, как собак!

- Это ты худший из дикарей, потому что ты холуй у дикарей, ты только и умеешь воровать кур, рыться в чемоданах у женщин да стаскивать сапоги с прохожих людей, - с ненавистью глядя прямо в белые глаза его, говорил Олег.

Денщик говорил по-немецки, а Олег по-русски, но все, что они говорили, так ясно выражали их позы и лица, что оба отлично понимали друг друга. При последних словах Олега денщик тяжелой, набрякшей ладонью с такой силой ударил Олега по лицу, что Олег едва не упал.

Никогда, за все шестнадцать с половиной лет жизни, ничья рука - ни по запальчивости, ни ради наказания - не касалась Олега. Самый воздух, которым он дышал с детства и в семье и в школе, был чистый воздух соревнования, где грубое физическое насилие было так же невозможно, как кража, убийство, клятвопреступление. Бешеная кровь хлынула Олегу в голову. Он кинулся на денщика. Денщик отпрянул к двери. Мать повисла на плечах у сына.

- Олег! Опомнись!.. Он убьет тебя!.. - говорила она, блестя сухими глазами, все крепче прижимаясь к сыну.

На шум прибежали бабушка Вера, Николай Николаевич, повар-немец в поварской шапочке и белом халате поверх солдатского мундира. Денщик ревел, как ишак. А бабушка Вера, растопырив сухие руки, с развевающимися на них пестрыми рукавами, кричала и прыгала перед денщиком, как наседка, вытесняя его в столовую.

- Олежек, мальчик, умоляю тебя... Окошко открыто, беги, беги!.. - жарко шептала Елена Николаевна на ухо сыну.

- В окошко? Не буду я лазить в окошко в своем доме! - говорил Олег, самолюбиво подрагивая ноздрями и губами. Но он уже пришел в себя. - Не бойся, мама, пусти, - я и так уйду... Я пойду к Лене, - вдруг сказал он.

Он решительными шагами вышел в столовую. Все отступили перед ним.

- И свинья же ты, свинья! - сказал Олег, обернувшись к денщику. Бьешь, когда знаешь, что тебе нельзя ответить... - И неторопливым шагом вышел из дому.

Щека его горела. Но он чувствовал, что одержал моральную победу: он не только ни в чем не уступил немцу, - немец испугался его. Не хотелось думать о последствиях своего поступка. Все равно! Бабушка права: считаться с их "новым порядком"? К чертовой матери! Он будет поступать так, как ему нужно. Посмотрим еще, кто кого!

Он вышел через калитку на улицу, параллельную Садовой. И почти у самого дома столкнулся с Степой Сафоновым.

- Ты куда? А я к тебе, - живо сказал маленький белоголовый Степа, очень радушно, обеими руками встряхивая большую руку Олега.

Олег смутился.

- Тут в одно место...

Он хотел даже добавить: "по семейному делу", но язык у него не повернулся.

- Что у тебя такая щека красная? - удивленно спросил Степа, отпустив руку Олега. Он точно подрядился спрашивать невпопад.

- С немцем подрался, - сказал Олег и улыбнулся.

- Что ты говоришь?! Здорово!.. - Степа с уважением смотрел на красную щеку Олега. - Тем лучше. Я к тебе, собственно говоря, и шел немножко по этому делу.

- То есть по какому делу? - засмеялся Олег.

- Пойдем, я тебя провожу, а то, если будем стоять, кто-нибудь из фрицев привяжется... - Степа Сафонов взял Олега под руку.

- Луч-чше я тебя провожу, - сказал Олег заикаясь.

- Может быть, ты вообще можешь отложить на некоторое время свое дело и пойти со мной?

- Куда?

- К Вале Борц.

- К Вале?.. - Олег чувствовал угрызения совести оттого, что он до сих пор не навестил Валю. - У них немцы стоят?

- Нет. В том-то и дело, что нет. Я, собственно, и шел к тебе по поручению Вали.

Какое это было счастье - вдруг очутиться в доме, в котором не стоят немцы! Очутиться в знакомом тенистом садике все с той же, точно отделанной мехом, клумбой, похожей на шапку Мономаха, и с той же многоствольной старой акацией с ее светло-зеленой кружевной листвой, такой неподвижной, будто она нашита на синее степное небо.

Марии Андреевне все ученики ее школы еще казались маленькими. Она долго тискала, целовала Олега, шумела:

- Забыл старых друзей? Когда вернулся, а глаз не кажешь, - забыл! А где тебя больше всех любят? Кто сиживал у нас часами, наморщив лоб, пока ему играли на пианино? Чьей библиотекой ты пользовался, как своей?.. Забыл, забыл! Ах, Олежка-дролежка! А у нас... - Она схватилась за голову. - Как же - прячется! - сделав страшные глаза, сказала она шепотом, вырвавшимся из нее, подобно паровозному пару, и слышным на всю улицу. - Да, да, даже тебе не скажу - где... Так унизительно и ужасно прятаться в собственном доме! И, кажется, ему придется уйти в другой город. У него не так ярко выражена еврейская внешность, - как ты находишь? Здесь его просто выдадут, а в Сталино у нас есть верные друзья, мои родственники, русские люди... Да, придется ему уйти, - говорила Мария Андреевна, и лицо ее приняло грустное, даже скорбное выражение, но в силу исключительного здоровья Марии Андреевны скорбные чувства не находили на ее лице соответствующей формы: несмотря на предельную искренность Марии Андреевны, казалось, что она притворяется.

Олег насилу освободился из ее объятий.

- И правда, свинство с твоей стороны, - говорила Валя, самолюбиво приподымая верхнюю полную губу, - когда вернулся, а не зашел!

- И т-ты ведь могла зайти! - сказал Олег со смущенной улыбкой.

- Если ты рассчитываешь, что девушки будут сами заходить к тебе, тебе обеспечена одинокая старость! - шумно сказала Мария Андреевна.

Олег весело взглянул на нее, и они вместе засмеялись.

- Вы знаете, он уже с фрицем подрался, - видите, какая у него щека красная! - с удовольствием сказал Степа Сафонов.

- Серьезно, подрался? - Валя с любопытством смотрела на Олега. - Мама, - вдруг обернулась она к матери, - мне кажется, тебя в доме ждут...

- Боже, какие конспираторы! - шумно сказала Мария Андреевна, воздев к небу свои плотные руки. - Уйду, уйду...

- С офицером? С солдатом? - допытывалась Валя у Олега.

Кроме Вали и Степы Сафонова, в садике присутствовал незнакомый Олегу паренек, худенький, босой, с курчавыми жесткими светлыми волосами на косой пробор и с чуть выдавшимися вперед губами. Паренек молча сидел в развилине меж стволов акаций и с момента появления Олега не спускал с него твердых по выражению, пытливых глаз. В этом его взгляде и во всей манере держать себя было что-то внушавшее уважение, и Олег тоже невольно посматривал в его сторону.

- Олег! - сказала Валя с решительным выражением в лице и в голосе, когда мать вошла в дом. - Помоги нам установить связь с подпольной организацией... Нет, ты подожди, - сказала она, заметив, как в лице Олега сразу появилось отсутствующее выражение. Впрочем, он тут же простодушно улыбнулся. - Ведь ты же, наверно, знаешь, как это делается! У вас в доме всегда бывало много партийных, и я знаю, что ты больше дружишь со взрослыми, чем с ребятами.