Легкая рука - Роман Подольный

В анналы истфака вошли баталии Нейстрина на семинарах; причем больше всего поражало коллег умение Нейстрина в ходе дискуссии опровергнуть собственную точку зрения — не для того, чтобы принять чужую, но с тем, чтобы и той и другой противопоставить третью.

Безнадежность дела была сильнейшим аргументом в пользу занятий им. Приметы не сбываются? Но ведь только то, что они имеют некую опору в реальности, могло, по мнению Юрия, объяснить поразительную живучесть этих мини-пророчеств.

Скажем, встреча с попом, как широко известно, сулит несчастье. Так, между прочим, и Пушкин с друзьями считал. А в проповедях XII века древнерусский священник изобличал в сем языческом суеверии своих прихожан… Сколько людей и сейчас полагает, что спотыкаться на левую ногу к счастью, на правую — наоборот. Но так же думали и древние греки! Так почему бы не предположить, что после спотыкания на левую ногу удача приходит к человеку почаще, чем после того, как он споткнется на правую; почему не предположить, что за многие тысячелетия люди неосознанно выделили среди множества мелких случайностей те, которые связаны с вещами тоже более или менее случайными, но чрезвычайно важными? Тогда остается лишь установить, насколько часто проявляется такая связь, попытаться выяснить ее механизм и роль в развитии общества.

Но даже негативисты (вот подходящее слово для обозначения людей с такими наклонностями, как у Нейстрина) нуждаются порою в поддержке. И она пришла — вместе с первым союзником. Случай заставляет ждать себя лишь тех, кто в него не верит. Нейстрин же встретился с ним в первой же после-отпускной командировке.

…Кассирша была до того хороша собой, что Юрий, сгорбившись, в чем был виноват рост, перед ее окошечком, на несколько секунд словно забыл, о чем именно следует спрашивать и просить. Видимо, такая реакция была для красавицы достаточно привычной. Ее лицо вдруг оказалось у самого отверстия в стеклянной загородке. Позволив остолбеневшему пассажиру заглянуть себе в глаза, девушка встряхнула волосами и спросила:

— Вам, конечно, купейный, това-арищ командировочный?

— Езжу только в международном. Эсвэ, пожалуйста!

Денег было в обрез, но ситуация требовала своего. Негативист в такой ситуации не мог согласиться, человек эффекта не мог признать свои действия предсказуемыми, ловелас (пусть скорее в теории, чем на практике) должен был оставить в девичьей памяти след хотя бы на несколько часов.

Впрочем, все это Юрий обдумал позже, а тогда ответ слетел с его уст прежде, чем был придуман. Ну и ладно. Может, еще заглянет на вокзал по возвращении, и кассирша его вспомнит…

Ну зато сосед оказался вполне приличным малым, тоже лет тридцати, может быть без малого, только вот серьезен уж очень. Но узкое лицо его под явно поредевшей шевелюрой все-таки расширилось в улыбке, когда Юрий рассказал свой любимый анекдот XVIII века: о том, как британский вельможа, по случаю устроенного им бала, расстелил на тротуаре у двери своего дома широкий ковер, на коий ступали прибывающие в каретах гости; а два лакея по обе стороны ковра сгоняли прохожих с тротуара на мостовую — те ругались, но подчинялись; и лишь один какой-то оборванец сбивает с ног первого лакея, проходит по ковру, новым ударом кулака укладывает на землю второго и идет, как ни в чем не бывало, дальше; лакеи поднимаются, и первый из них, держась за челюсть, с уважением говорит другому: “Да, этот джентльмен знает свои права”.

Выяснилось, что им есть о чем поговорить; Сергей Елисеев был астрономом, но тоже, во-первых, увлекался музыкой, а во-вторых, помнил, что муза астрономии Урания и муза истории Клио родные сестры.

— Все, что возникло на прекрасной греческой почве, хранит память о древнем родстве, — радостно поддержал его Юрий. — Так слава же искусствам мусическим и благородному звездоведению!

В ближайшие часы они обсудили проблемы объединения астрономии и истории, живописи и музыки, искусства в целом и жизни, а также выяснили цвет волос и глаз уже знакомой нам кассирши (впрочем, Сергей Елисеев ее не видел, хотя охотно подавал реплики), определили расстояние между своими домами в Москве, нашли по крайней мере трех общих знакомых, и еще столько же людей каждый из них жаждал познакомить с другим.

Когда-то путешествия длились месяцами, и за это время спутники успевали сблизиться настолько, чтобы доверить друг другу самые жгучие свои тайны. Теперь, вместо этого, люди оказываются вместе лишь на дни, а то и часы; но и их во исполнение древней традиции хватает для прихода к душевным признаниям. Но поскольку Сергей всего лишь подавал реплики — и не только при обсуждении кассиршевой внешности, — то первым начал изливаться Юрий. И слава богу. Думаю, окажись он не главным оратором, а прежде всего слушателем, вряд ли смог бы завоевать доверие своего куда более сухого — в прямом и переносном смысле — соседа.

Правда, когда речь зашла о коллекционировании Юрием примет, то улыбка собеседника, словно бы даже не изменившись, все-таки перестала нравиться Юрию. Поэтому он довольно неуклюже оборвал разговор замечанием, что уже утро и стоит немного поспать.

А проснулся — судя по циферблату “Полета” на запястье — часа через два, разбуженный довольно громким щелчком двери. Быстро засыпать Нейстрин не умел, да и стоило переждать неизбежный щелчок двери при возвращении соседа. Того, однако, не было уже десять минут… пятнадцать… двадцать две! Что с ним случилось?

Юрий поспешно натянул лыжные штаны В нынешнее десятилетие всевозможных дорожных одежд иностранного происхождения Нейстрин сохранял, чуть ли не единственный, верность этой одежке казавшихся уже дальними студенческих лет. Выйдя же в коридор, увидел в другом конце вагона соседа. Тот наклонял свое длинное и сейчас чрезвычайно унылое лицо к проводнице и что-то упорно ей втолковывал вполголоса. Она отрицательно качала головой, потом громко засмеялась и ушла в служебное купе.

Сергей постоял, глядя в пол, потом махнул рукой и кинулся в тамбур. Тяжело стукнула дверь. Вернулся он в купе только через час, мрачный, с остановившимся взглядом и поджатыми губами.

Еще час приходил Сергей в себя, а потом сказал Юрию, которому так и не удалось заснуть:

— Через десять минут станция. Прогуляемся? Хочется подышать свежим воздухом.

— По вас видно, — грубовато, но заботливо отметил Юрий.

— Стоянка поезда — пять минут, — объявил хриплый баритон.

— Не верьте, — почти прошептал Сергей. — Я у проводницы справлялся, здесь будут тепловоз менять, меньше двадцати минут не простоим. Давайте дойдем до газетного киоска.