Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

Епифань он оставил в конце первой декады апреля. Уже было тепло. Снег сошёл, было сухо. Но по лесам дороги ещё были топкими. Он двинулся на Дедилов, высек его и разграбил. Через три дня он уже взял Кропивну. В мае он пошёл на Новосиль, обошёл крепость стороной, двинулся к Ливнам. Взять Ливны ему не удалось, тогда он пошёл на Лебедянь. После этого он резко изменил маршрут своего войска и направился на запад, как обещал Марине, сначала на Воронеж. Но под Воронежем ему не повезло. Он столкнулся с войском князя Ивана Одоевского, посланного из Москвы для борьбы с ним, с мятежным, бывшим тушинским боярином. Два дня прошли в жёстких столкновениях двух войск и ничего не дали ни той, ни другой стороне.

Там Заруцкий потерял много казаков не только убитыми. Вечером, во второй не удачный для них день сражения, Бурба сообщил ему и другую неприятную новость.

– Иван, казаки с атаманом Ворзигой да ещё иные побежали на Дон, а может, на Волгу!

Заруцкий обозлился. Он понял, что те не захотели идти под короля.

– Всё, уходим и мы туда же! Идём на Волгу! – изменил он обещанию Марине идти к границам Посполитой, понимая, что туда он может вообще прийти без войска. И никому не нужен будет там…

И он двинулся на восток, к Волге, в знакомые ему по прошлому места, перелез через Дон и направился к Медведице. На Медведицу его казачьи полки вышли в конце июля.

Там, на берегах Медведицы, в двухстах верстах от её устья, он расположился станом и дал отдых своим полкам. Здесь-то наконец после Воронежа, он впервые провёл смотр всем казачьим отрядам. Положение оказалось безрадостным. Теперь у него были почти одни черкасы, запорожцы. Боярские дети, приставшие было к нему ещё под Москвой, уже давно разбежались. Ушли и многие казаки, из тех, которые были из таборов Трубецкого.

Отсюда, из временного лагеря, он двинулся вниз по Медведице, конным ходом по её берегу. До Волги, до Царицына городка, полки Заруцкого шли по степям.

Заруцкий не стал тратить время на этот городок. Нужно было идти до Астрахани. Встать крепко там.

«А Царицын никуда не денется… Потом!» – решил он.

Царицын – городок небольшой. Взять его не представляло труда. Но у него, у Заруцкого, было какое-то странное отношение к тому же Годунову, и вот к этому городку, который Годунов заложил в честь своей сестры, царицы Ирины. И он не тронул городок.

Там, под Царицыном, они достали струги. Часть из них купили, а какие-то просто отняли у купцов и местных рыбаков. Они погрузились на суда и пустились вниз по Волге. Лошадей же сторожевые казаки сбили в табун и погнали берегом.

И вот только теперь, на судах, у них выдалось время отдохнуть.

Прошёл день, два, минул третий. По берегам же всё так же шли на конях казаки. А вечерней порой, причалив к острову, они разбивали стан, и всю ночь шумела, гремела вся округа. И веселился безудержно казак. Носились в темноте, как призраки, над Волгой песни, протяжные, тоскливые, его, бродяги-казака. Не в силах был устроиться он на земле, вот в этом мире скоротечном…

Поплыли дальше… Плывешь, плывешь, а города всё нет. Когда же он появится-то? А может, спрятался за тем вон тальником?..

Но вот ещё один, уже последний, поворот реки великой… И сразу крепость показалась. Чуть-чуть возвысилась она над водной гладью, как будто пряталась до времени за тальником. А тут вдруг голову оплошно подняла и выдала себя нечаянно.

– Ну вот, кажется, дошли, – проворчал Бурба.

Скосив глаза, он посмотрел на Заруцкого. Тот сидел у мачты их судна, около Марины и её дам, и что-то обсуждал с ней, слегка кивая головой в знак согласия с чем-то.

Под чей-то вскрик: «А вон и городок!» – на всех судах ожили казаки. И крики над рекою раздались. Шум, смех, потеха началась.

Заруцкий, резко вскинув голову на этот шум, обернулся в сторону Бурбы, затем туда же, куда устремили взоры казаки.

Да, там показался город. Туда они стремились, шли большой ратью судовой.

Заруцкий поднялся с ковра, на котором сидел рядом с царицей, прошёл на нос струга. Задумчивым взглядом он окинул своё войско, свои суда, которые стали выходить из-за высокой песчаной косы. И всё выходили и выходили. Рать судовая, расплываясь в стороны, казалось, едва вмещалась на речном просторе.

Затем он стал внимательно рассматривать плывущую навстречу им крепость.

Издали, да ещё с воды, крепость не гляделась. Казалось, там было какое-то неказистое сооружение, хотя и угадывалось, что она сложена из камня.

– Вон тот первый бугор, где крепость, Шабазг! По-татарски значит «высокий»! – показал проводник Заруцкому в сторону города, расплывчато, силуэтом наплывающего на них. – А второй – хрен его знает как его зовут! Пониже его – Парабучев! А между ними-то болото, солончаки… Ты, атаман, случаем, здесь раньше-то не бывал ли? Лицо твое больно знакомо! Кхе-кхе! – заискивающе поглядел он на Заруцкого.

– Не твое собачье дело: бывал я тут или нет! – зло отшил Заруцкий его.

Проводник растерялся от его непонятного злого напора, хотя не так давно тот говорил с ним приветливо, пробормотал:

– Да я же ничо, – отошёл от него…

Волга, река великая, катит свои воды на юг, всё на юг, на юг. Разошлась она поймой далеко вширь. И вот здесь-то, в пойме, в Ахтубе, на острове, встала крепость, в глубине степей, чтобы держать здесь имя русское. И не простая, из дерева и тына частоколом, какие ставили по всей степи на скорую руку в ту пору воеводы, так исполняя волю государеву. А встала каменная, и башни были с амбразурами. С испода [27]камень ложен. Выше тоже камень. И слухи [28]были у неё. Все стены сложены из камня, добытого в развалинах известного в краю вот этом Сарай-Бату, что значит по-татарски «Старый Сарай». Так город древний дал жизнь новому.

Тут место оживлённое. Торговая широкая дорога по реке. Сюда плывут на стругах сверху и снизу тоже, из-за моря, Хвалынского. Так говорят о море том предания старинные. Простор, бесчисленные острова. Уму непостижимое число проток, заросших камышом. Засижены песчаные все берега кустарником и тальником. И даже лес тут можно встретить…

Но вот, рассеивая так мираж от мыслей романтических, ударил колокол на церкви русского Николы. И звон его в степи звучит уже привычно для уха тонкого кочевника. Так подаёт он голос каждый день, отсчитывая время московского государя на этой дальней окраине его.

Татарский базар под Астраханью