Сборник 'ИЗБРАННОЕ' - Теодор Гамильтон Старджон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты прав, теперь ты в силах это сделать, – проговорила она, медленно, старательно подбирая слова. – Можешь хоть завтра отправиться туда, получить адрес и найти этот дом, который ты ищешь. Только поверь мне: все, что ты узнаешь, ничего не скажет тебе. Поверь мне, Гип, я знаю это!
Он рванулся к ней, схватил за руки, поднял на ноги лицом к себе.
– Ты знаешь! – завопил он. – Ей-богу знаешь, ты знаешь все во всех подробностях, так ведь? Все до последней подробности! Я теряю рассудок, пытаясь выяснить, а ты сидишь и наблюдаешь, как я корчусь!
– Гип! Гип, мои руки…
Он стиснул их еще сильнее, тряхнул.
– Значит, ты действительно знаешь, так ведь? Знаешь все обо мне?
– Пусти меня, пожалуйста, пусти! Ох, Гип, ты не ведаешь, что творишь!
Он бросил ее на постель. Джейни подтянула ноги, повернулась на бок, подперла голову локтем, и посмотрела на него сквозь слезы, немыслимые слезы, слезы, которые не могли принадлежать тем Джейни, с которыми он был знаком. Она протянула к нему помятую до синяков руку.
– Ты не знаешь, – задохнулась она, – чего добиваешься…
А потом, еще тяжело дыша, притихла, посылая ему сквозь немыслимые слезы какую-то огромную мучительную и раздвоенную весть, которую он не мог прочитать.
Гип неловко опустился на колени возле постели.
– Ах, Джейни, Джейни!
Губы ее шевельнулись. Получившуюся гримасу сложно было назвать улыбкой, однако она хотела ею стать. Прикоснувшись к его волосам, Джейни вздохнула:
– Все хорошо.
Она уронила голову на подушку и закрыла глаза. Гип, скрестив ноги, уселся на пол, положил руки на край кровати и опустил на них голову.
Не открывая глаз, она проговорила:
– Я понимаю тебя, Гип, понимаю и хочу помочь тебе, я хочу и дальше помогать тебе.
– Это не так, – возразил он не с горечью, но из глубин чувства, чем-то похожего на горе.
Он ощущал – быть может, по ее дыханию, – что снова заставил ее плакать. Но сказал:
– Ты знаешь обо мне все. Знаешь и то, что я ищу.
Слова его прозвучали обвинением, и он пожалел об этом. Он хотел всего лишь высказать свои аргументы.
– Разве не так?
Не открывая глаз, она согласно качнула головой.
– А значит…
Тяжело поднявшись, он вернулся в кресло. Когда ей от меня что-нибудь надо, она садится и ждет, подумал он не без ехидства. И опустившись в кресло, посмотрел на нее. Джейни не шевельнулась. Сделав над собой усилие, он постарался изгнать горечь из своих мыслей, оставив только смысл и совет. Настал его черед ждать.
Она вздохнула и села. Растрепанные волосы и зардевшиеся щеки пробудили в нем нежность. Он сурово одернул себя.
Джейни проговорила:
– Тебе придется верить мне на слово. Придется поверить мне, Гип.
Он медленно покачал головой. Она потупилась, сложила руки. Потом подняла ладонь, прикоснулась к краешку глаза тыльной стороной кисти.
– Видишь этот кусочек кабеля? – спросила она.
Трубочка оставалась на полу, там, где он ее выронил. Гип поднял ее.
– Ну и что?
– Когда ты впервые вспомнил, что она принадлежит тебе?
Он задумался.
– Около дома… когда я пришел к тому дому и спросил.
– Нет, я не про то, что было до твоей болезни.
– Ах так. – Он ненадолго зажмурил глаза, нахмурился. – Окно. В тот миг, когда я вспомнил про то, как разбил окно. Я вспомнил об этом. А потом он… Ох! – отрывисто воскликнул он. – Тогда ты положила кабель мне в руку.
– Правильно. Восемь дней я вкладывала его тебе в руки. Один раз – в ботинок. Подкладывала на тарелку, в мыльницу. Щетку зубную в него однажды поставила. Каждый день не менее полдюжины раз, Гип!
– Я не…
– Правильно, не понимаешь. Я не могу тебя в этом винить.
– Да я не про это, а про то, что не в силах поверить тебе.
Она наконец поглядела на него, и тут он осознал, насколько привык к этим обращенным на него внимательным глазам.
– Это действительно так, Гип. Так оно и было.
Он нерешительно кивнул.
– Хорошо. Раз ты так говоришь. Но какое отношение это имеет к…
– Подожди, – попросила она. – Сейчас поймешь… каждый раз, прикасаясь к этому куску кабеля, ты отказывался признать его существование. Просто разжимал пальцы, не хотел даже видеть, как он падает на пол. Наступал босой ногой и не ощущал этого. Гип, однажды я положила его тебе в тарелку вместе с фасолью. Ты поднес эту штуку к губам, положил в рот, а потом просто выплюнул. Ты не хотел ощущать ее.
– Ок… – начал он с некоторым усилием, – это окклюзия. Так это называл Бромфилд.
А кто такой Бромфилд? – но мысль ускользнула – ведь Джейни еще не договорила.
– Правильно. Слушай теперь внимательно. Когда настало время, окклюзия начала исчезать и исчезла, а ты остался с кусочком кабеля в руке, уже зная, что он существует. Однако я ничего не могла сделать ради этого момента до того, как он самостоятельно вызрел!
Он задумался.
– Так. А почему же это наконец случилось?
– Ты вернулся.
– В магазин, к стеклянной витрине?
– Да, – отозвалась она и тут же поправилась: – Нет. Я хочу сказать вот что: в этой комнате ты ожил, ты и сам говорил: твой мир начал расти, вместил сперва комнату, потом улицу, потом город. То же самое происходит с твоей памятью. Сначала она сумела принять вчерашний день, потом неделю, а потом тюрьму и то, что было до нее. Смотри теперь сам: до тюрьмы кабель означал для тебя нечто потрясающе важное. Но потом что-то произошло, и с тех пор он вовсе перестал что-либо значить. Пока новая твоя память не сумела дотянуться и до этого времени. И тогда кабель вновь сделался реальным.
– Ого, – только и мог воскликнуть он.
Она посмотрела вниз.
– Я знала об этой оплетке. И могла бы сама все тебе рассказать. Но ты не был к этому готов. Да, ты прав: сейчас я знаю о тебе много больше, чем ты сам. Но разве это не понятно: если я тебе все расскажу, ты не сумеешь услышать меня.
Он покачал головой не с недоверием, но как бы завороженно.
– Но я ведь уже не болен!
Он прочитал ответ на ее выразительном лице.
– Опять мимо? – гнев снова зашевелился в его сердце. – Ладно, валяй дальше. Кстати, я не оглохну, если услышу от тебя, какой институт окончил.
– Конечно, нет, – нетерпеливо продолжила она. – Просто все это ничего в тебе не разбудит, никаких ассоциаций, воспоминаний. – Она закусила губу. – Вот и пример. Ты успел с полдюжины раз
