СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА В РОССИИ Клубничка на березке - Игорь Кон

Для возникновения очередной волны моральной паники нужны, в сущности, только два условия: а) наличие ситуации социального кризиса и б) наличие социальной группы или организации, готовой и способной спровоцировать общественное негодование и направить его по нужному адресу. Сексуальность или какие-то специфические ее проявления, вызывающие общественные страхи, как нельзя лучше годятся на роль козла отпущения.[149]

В русской истории так было в начале XX в., до и после революции 1905 года, в середине 1920-х и, возможно, в середине 1930-х годов, хотя в борьбе с врагами народа сексуальные обвинения играли подчиненную роль. В эпоху "перестройки и гласности" значение сексуальных страхов резко выросло.

Люди, привыкшие к тотальной всезапрещенности, неожиданно для себя столкнулись с появлением на теле- и киноэкране обнаженного тела и откровенных сексуально-эротических сцен. В Москве, а потом и в других городах, начались конкурсы красоты, победи тельницы которых получали дорогие подарки и престижную работу манекенщиц за рубежом; между тем в сознании пуритански воспитанных советских людей демонстрация даже полуобнаженного тела мало чем отличалась от проституции, да и на самом деле эти мероприятия тесно связаны с коммерциализацией секса. Один за другим стали открываться легальные и нелегальные, но одинаково бесконтрольные видеосалоны, в которых все желающие, включая подростков, могли смотреть эротические и откровенно порнографические пиратские видеофильмы. Проституция, которую раньше стыдливо скрывали и замалчивали, стала явной и даже наглой. Молодежная пресса начала - сначала как бы с осуждением, а затем со смаком - писать о групповом сексе, изнасилованиях, похищении детей. Стали видимыми и слышимыми гомосексуалы и лесбиянки, о существовании которых многие даже не подозревали или представляли их себе исчадиями ада, а теперь вдруг услышали, что они тоже люди и надо признать их гражданские права. Юноши и девушки начали открыто целоваться и обниматься в метро и на улицах. Старшему поколению было от чего растеряться и испугаться.

Советскую общественность сексуально-эротический бум застал врасплох. При отсутствии специальных социологических исследований и ненадежности официальной статистики никто не мог с уверенностью сказать, что тут было действительно ново, а что существовало всегда и только вышло на поверхность. К лицемерию - что можно и даже должно, хочешь ты того или нет, думать одно, говорить другое, а делать третье, - советские люди привыкли, оно касалось не только секса и никого не шокировало. Теперь же происходило явное крушение всех и всяческих устоев.

Новое, неизвестное всегда вызывает страх, особенно у людей, не привыкших к переменам. Конформистское общество, привыкшее к единообразию и жесткому внешнему контролю и в силу этого не выработавшее индивидуальных, внутренних, дифференцированных и иерархизированных нравственно-эстетических ориентиров - в них практически не было нужды, потому что

партия, сама себя скромно провозгласившая "умом, честью и совестью эпохи", думала и решала за всех вместе и за каждого в отдельности, - оказалось в состоянии морального шока и аномии, отсутствия каких бы то ни было общезначимых норм и правил поведения.

По старому советскому анекдоту, человеческие общества делятся на 4 типа:

 те, в которых разрешено все, что не запрещено;

 те, в которых запрещено все, что не разрешено;

 те, в которых разрешено даже то, что запрещено;

 те, где запрещено даже то, что разрешено.

До 1987г. Советский Союз явно относился к четвертому типу, а теперь внезапно, без всякой подготовки, перешел в третий. Было чего испугаться!

Сексуальная свобода и эротика прочно ассоциировались в советском массовом сознании с насилием и преступностью, которых и в самом деле с каждым днем становилось все больше. Станции метро и подземные переходы заполонили продавцы примитивной эротики и полупорнографии, которая выглядела еще грязнее от того, что была напечатана плохим шрифтом на серой бумаге. Бесконтрольность этого базара удивляла и шокировала даже ко всему привычных иностранцев, на родине которых подобные вещи продаются свободно, но не на каждом перекрестке, а в специально отведенных местах, и не так бросаются в глаза, потому что тонут в массе других, более привлекательных, товаров, которых в обнищавшей России не было. На полупустых прилавках Москвы и Ленинграда эти жалкие листки, которых на Западе никто бы просто не заметил, выглядели вызывающе голыми и непристойными. Старшее поколение с ужасом беспомощно наблюдало, как их листают подростки.

Проблема водораздела между "приличной" эротикой и "грязной" порнографией и между сексуальной свободой и эксплуатацией секса в коммерческих целях стала необычайно острой и актуальной. Между тем серьезно отвечать на эти вопросы было некому, а слушать охранительные благоглупости люди не желали.

Сначала власти по привычке применили репрессивные меры. Особенно сильно пострадали от них владельцы видеоаппаратуры, которая в СССР была доступна только весьма состоятельным людям. Художественно и сексологически безграмотные следователи, прокуроры и судьи, опираясь на столь же безграмотную "экспертизу" случайных людей (врачей-гинекологов и сексопатологов, учителей, партийных чиновников и других) в середине 1980-х годов развернули форменный террор против видеокультуры, признавая порнографическими или пропагандирующими культ насилия и жестокости многие классические произведения мировой кинематографии, даже такие, которые шли на советских экранах или демонстрировались на Московском кинофестивале, например, фильмы Федерико Феллини "Сатирикон", "Амаркорд", "Казанова", "Сладкая жизнь".

При проверке в 1989г. уголовных дел, рассмотренных судами Украинской ССР, Узбекской ССР, Киргизской ССР, Литовской ССР, а также ряда областей и краев Российской Федерации, Прокуратура Союза установила, что почти 60 процентов осужденных по этим делам были привлечены к уголовной ответственности без всяких законных оснований.[150]По оценке ведущих советских киноведов, девять десятых фильмов, признанных судами порнографическими или пропагандирующими насилие и жестокость, вовсе таковыми не были. Чтобы избежать подобных случаев в будущем, прокуратура постановила, что "по предмету исследования и характеру решаемых задач экспертиза видеофильмов является искусствоведческой и должна производиться с обязательным участием специалиста в области киноискусства, имеющего соответствующие образование и опыт работы".

Но много ли таких специалистов и всегда ли безупречны их суждения? Чтобы облегчить эту работу, группа московских киноведов во главе с Владимиром Боревым сформулировала целый ряд формальных и содержательных признаков, отличающих порнографию от эротики. Но, как всем хорошо известно, это разграничение работает только на философском уровне или в крайних, предельных случаях. Остальное - дело вкуса и эстетической (а отчасти и сексуальной) культуры. В свое время "Завтрак на траве" Эдуарда Манэ, изображающий обнаженную женщину в обществе двух одетых мужчин, казалась верхом непристойности.

Пока власти некоторых городов, по собственному почину или по требованию консервативной общественности, снимали с киноэкранов шедевры итальянской и японской кинематографии (особенно много скандалов вызывала "Легенда о Нараяме"), подростки жадно смаковали дешевые американские ленты, где было меньше обнаженного тела, но неизмеримо больше крови и насилия.

Не лучше обстояло дело и с оценкой литературных произведений. В конце 1980-х гг. в Москве судили за распространение порнографии молодого человека, который ксерокопировал "Лолиту" Владимира Набокова. Эксперты-сексопатологи дали официальное заключение, что книга Набокова является порнографической, потому что у них, сексопатологов, имеется специальный термин "синдром Лолиты". Неофициальные заключения противоположного характера троих очень известных и очень разных русских писателей Андрея Вознесенского, Фазиля Искандера и Владимира Солоухина суд проигнорировал. Парня спасло от тюрьмы только вмешательство патриарха русского литературоведения, всеми уважаемого академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, который не только откликнулся на отчаянное письмо преступника, но и не поленился по собственному почину позвонить из Ленинграда в Москву, благодаря чему спасительный отзыв поступил вовремя.

После серии скандальных провалов, прокуратура и милиция стали действовать осторожнее. Но тогда их начали критиковать за бездействие. Тон в этом деле задавала партийная печать.

Вот, например, что писал журналист "Правды" Николай Волынский в статье "Цена клубнички" ("Правда", 11 октября 1989г.):

Учеными, особенно зарубежными, замечена одна весьма опасная закономерность: созерцание порнографических сцен или того, что часто скрывается под словом "эротика", неуклонно ведет к импотенции - как мужской, так и женской... И если, скажем, у нас это дело будет развиваться столь же бурными темпами, скоро придется прибегать к услугам новых врачей - специалистов по искусственному осеменению женщин... Надо бы, считаю, крепко подумать и о создании полиции нравов- "Кто туда пойдет работать? - спрашивают меня. - Откуда брать людей?" При желании найдутся. Предстоит же устраивать хотя бы часть из 18 миллионов наших управленцев. Опыт запретительной деятельности у них есть. И если во многих сферах их усилия оказывались по существу во вред обществу, то теперь могут быть во благо.