Патрик Кензи - Деннис Лихэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я покачал головой:
— Я смотрю только «Ежедневное шоу» с Джоном Стюартом.
— А откуда же тогда новости узнаете?
— Из газет.
— Ясно, — проговорила она, и глаза ее остекленели. — В любом случае он довольно известная личность.
— О’кей, — сказал я. — И его дочь?..
— Софи. Они с Амандой как близнецы были.
— Настолько похожи?
Стефани Тайлер слегка склонила голову.
— Нет, но мне приходилось постоянно напоминать себе, кто из них кто. Странно, да? Аманда была пониже ростом и более светлокожая, Софи — более загорелая и значительно выше, но мне приходилось держать эти различия в уме.
— Значит, они были не разлей вода.
— С первого дня первого семестра первого года.
— И что же их так объединяло?
— Ну, они обе были нонконформистками, хотя для Софи это скорее был вопрос моды, чем убеждений. Аманда была белой вороной просто потому, что не умела вести себя иначе, и дети это уважали. Ну а Софи… она сама выбрала для себя эту роль, и для нее это было…
— Позерством?
— Да, в какой-то степени.
— Значит, другие дети уважали Аманду?
Мисс Тайлер кивнула.
— Любили ее?
— Ну, никто ее не ненавидел.
— Но?
— Но они и не знали ее толком. Ну, кроме Софи. Во всяком случае, больше никто на ум не приходит. Аманда — что остров в океане, сама по себе.
— Блестящая ученица, — сказал Том Даннал.
Даннал преподавал продвинутый курс макроэкономики, хотя выглядел скорее как тренер по футболу.
— Таких, как она, — одна на миллион, честно скажу. Именно такими нам всем хочется видеть своих детей, понимаете, о чем я? Вежливая, сосредоточенная, схватывает все на лету. И при этом никаких истерик, никаких конфликтов.
— Вот все мне это говорят, — сказал я. — Идеальный ребенок.
— Так и есть, — сказал он. — Вот только кому такое счастье всралось?
— Томми! — одернула его Май Нгьем.
— Нет, я серьезно. — Он поднял ладонь. — Я хочу сказать, Аманда — да, очень хорошая ученица. Вежливая, приятная в общении, если этого требует ситуация. Знаете фразу про маску без лица? Вот это как раз про Аманду. В прошлом году она у меня училась, и в этом тоже, и тогда, и теперь — лучшая в своем классе. И при этом спросите меня о ней, а мне и сказать нечего. Вообще. Спросишь у нее что-нибудь о ее жизни, а она обернет все на тебя. Спросишь, как у нее дела, она ответит: «В полном порядке. А у вас?» И всегда выглядела так, словно у нее все в порядке, словно она всем довольна. Но посмотришь ей в глаза, и кажется, что она только прикидывается. Как будто изучает человеческие повадки, учится говорить и вести себя как окружающие, но при этом сама — не часть этого общества, а существует где-то вне его.
— Хотите сказать, что она вела себя странно?
— Я хочу сказать, что более одинокого, чем она, человека еще не встречал.
— А что насчет ее друзей?
— Софи? — Он горько усмехнулся. — Друзья — это громко сказано.
Я взглянул на директора Нгьем. Та пожала плечами.
— Одна из учительниц сказала мне, что Аманда и Софи были не разлей вода.
— А я этого и не отрицаю. Я просто хочу сказать, что «друзья» — это не то слово, каким бы я описал их взаимоотношения. Тут скорее что-то в духе фильма «Одинокая белая женщина».
— С чьей стороны?
— Со стороны Софи, — сказала Май Нгьем, кивая самой себе. — Да, вот Том об этом сказал, похоже на то. Думаю, Аманда этого даже не замечала, но Софи явно ее боготворила.
— И чем меньше Аманда это замечала, — добавил Том Даннал, — тем выше Софи ее превозносила.
Я вздохнул:
— Ну, думаю, теперь настало время для вопроса на миллион долларов.
Том кивнул:
— Где Софи, да?
Я взглянул на директора Нгьем.
— Она бросила школу.
Глаза мои округлились.
— Когда?
— В начале школьного года.
— И вам не показалось, что между этими двумя событиями есть связь?
— Между тем, что Софи Корлисс решила бросить школу в сентябре, и исчезновением Аманды Маккриди после Дня благодарения?
Я оглядел пустой класс, стараясь не выдать собственного раздражения и разочарования:
— С кем-нибудь еще говорить есть смысл?
В школьной комнате отдыха собрали семерых одноклассниц Аманды и Софи. Директор Нгьем и я сидели в центре, школьницы — полукругом перед нами.
— Аманда была, ну, такая вся, — сказала Райли Мур. — Понимаете?
— Нет, не понимаю, — сказал я.
Хихиканье.
— Ну, ваще такая вся, понимаете, да?
Закатывание глаз. Снова хихиканье.
— А, — сказал я. — Ваще такая вся. Теперь понятно.
Пустые взгляды. Никакого хихиканья.
— Ну, типа, когда говоришь с ней, — сказала Бруклин Дун, — она такая вся типа слушает, да? Но если типа ждешь, чтоб она тебе чё-нить сказала, типа, ну, кто из парней ей нравится, или там какие приблуды у нее на айфоне, все такое? Ну, типа долго ждать придется, да?
Сидевшая рядом с ней девочка — то ли Корал, то ли Кристал — закатила глаза:
— Типа ваще до фига.
— Ваще да, — изрекла еще одна одноклассница, и все остальные дружно закивали, соглашаясь.
— А что насчет ее подружки, Софи? — спросил я.
— Буээ!
— Эта швабра?
— Да она ваще лохушка-точка-ком.
— Точка-орг.
— Реально ваще.
— Я слышала, она типа пыталась тебя зафрендить на Фейсбуке, да?
— Буэээ!
— Реально ваще, да?
Когда родилась моя дочь, я подумывал купить дробовик — чтобы лет этак через четырнадцать отгонять ее поклонников. А теперь, слушая этих девиц и представляя, что когда-нибудь и Габби будет говорить точно так же, корежа и бездумно обрекая английский язык на медленную и мучительную смерть, мне снова пришла в голову мысль купить дробовик. Чтобы засунуть его ствол себе в рот и вышибить к хреновой матери себе мозги.
Примерно пять тысяч лет цивилизации. Две с лишним тысячи со времен библиотек Александрии. Больше сотни лет с момента изобретения самолета. Невесомые, крохотные и доступные компьютеры, позволяющие каждому приобщиться к мировой сокровищнице знания. Но, судя по сидевшим в этой комнате девочкам, единственным нашим достижением со времен обретения огня было превращение «ваще» в универсальное слово, которое можно применять и как существительное, и как прилагательное, и как артикль, а порой и как все предложение в целом.
— То есть никто из вас толком ничего о них не знает? — поинтересовался я.
