Властелин Колец: Две Крепости (Две башни) (др. перевод) - Толкин Джон Рональд Руэл

Теперь на него глядели все в зале.

– Песню! – крикнул кто-то из хоббитов.

– Песню! Песню! – подхватили другие. – Что-нибудь новенькое или из старенького, чего никто не слышал!

Фродо на миг растерялся. Потом припомнил смешную песню, которую очень любил Бильбо (и очень гордился ею – должно быть, потому, что сам ее сочинил). Вот она – целиком, а то нынче из нее помнят только отдельные строки:

Под горой стоит трактир.Но не в этом диво.Дивно то, что как-то встарьСоскочил с луны лунарь,Чтобы выпить пива.Вот зашел в трактир лунарь,Но не в этом дело.Там был пес, и этот песХохотал над ним до слез —Видимо, за дело.Вот лунарь спросил пивка,Но не это странно.Там был кот, и этот котНа дуде играл гавотВесело и рьяно.А корова у дверей,Подбочась вальяжно,Под дуду пустилась в плясИ плясала целый час,Но не это важно.И неважно, что ножи,Ложки и тарелкиСтали весело скакать,В огоньках свечей сверкатьДа играть в горелки.А корова поднялась,Гордо и отважно,Да как встанет на дыбы,Как пойдет бодать дубы! —Это все не страшно.Вот испил пивка лунарь,Но беда не в этом.Худо то, что он под стулЗакатился и уснулИ не встал с рассветом.Начал кот опять дудеть,Но не в этом штука.Он дудел что было сил,Тут и мертвый бы вскочил.А лунарь – ни звука.Спит лунарь – и ни гугу,Как в своей постели.Ну, подняли старину,Зашвырнули на луну —В самый раз успели.Дунул кот в свою дудуГулко и беспечно —Лопнула его дуда,А была ведь хоть куда!Но ничто не вечно.Тут корова вдруг взвиласьВ небо, будто птица.Долетела до луны,Поглядела с вышины —Ох, не воротиться!На луне она живет,Но не в том потеха.На заре веселый песЗубы скалить стал всерьез —Озверел от смеха.Убралась луна с небес,Быстро и устало:Дождалась богатыря,Выпивоху-лунаря, —Тут и солнце встало.Огляделось – день как день,Небо – голубое,Но в трактире не встает,А ложится спать народ —Это что ж такое?!

Хлопали громко и долго. У Фродо был неплохой голос, да и песня понравилась. Потребовали еще пива и захотели послушать песню заново. Поднялся крик: «Еще разок! Просим!» Фродо пришлось выпить кружку-другую и спеть песню сначала. Ему подпевали: мотив был знакомый, слова подхватывали на лету. Теперь уж ликовал Фродо. Он беззаботно скакал по столу, а когда дошел до слов «Тут корова вдруг взвилась», подпрыгнул и сам, только чересчур высоко – так что угодил в поднос с пивными кружками, поскользнулся и хлопнулся со стола. Слушатели приготовились дружно захохотать во всю глотку – и замерли с разинутыми ртами: певец исчез. Как в подпол провалился и даже дырки не оставил!

Наконец местные хоббиты позакрывали рты, вскочили на ноги и во весь голос призвали Лавра к ответу. Вокруг Пина и Сэма мгновенно образовалась пустота; их оглядывали угрюмо и неприязненно. Из компанейских ребят они превратились в пособников приблудного колдуна, который пожаловал в Пригорье невесть зачем. Один чернявый пригорянин щурился на них так злорадно-понимающе, что им стало и вовсе не по себе. А тот кивнул косоглазому южанину, и они вышли вместе (Сэм вспомнил, что весь вечер они вполголоса переговаривались, поглядывая на хоббитов). Следом за ними поспешил и привратник Горри.

Фродо клял себя на чем свет стоит. Раздумывая, как бы загладить промах, он прополз под столом в темный угол к Бродяжнику, который сидел совершенно спокойно, будто ничего не случилось. Фродо откинулся к стене и снял Кольцо. Как оно оказалось у него на пальце – это была загадка. Разве что он во время песни держал руку в кармане, а когда падал, руку выдернул и случайно подхватил его – разве что так… Уж не само ли Кольцо, подумал он, сыграло с ним эту шутку и обнаружило себя по чьему-то желанию или велению – но по чьему? Те, которые сейчас вышли, были ему очень подозрительны.

– Так, – сказал Бродяжник, заметив его, но не поворачивая головы. – Ну зачем это вам понадобилось? Молодежь и та не могла бы навредить больше. Да, прямо ногой в капкан. Ногой – или, может, пальцем?

– Не понимаю, о чем вы толкуете, – раздраженно отозвался Фродо.

– Понимаете, как нельзя лучше понимаете, – усмехнулся Бродяжник, – только вот пусть шум уляжется. А тогда если позволите, господин Торбинс, я с вами и правда хотел бы потолковать.

– О чем же это нам с вами толковать? – спросил Фродо, как бы не заметив, что его назвали настоящим именем.

– О делах довольно важных – и для вас и для меня, – ответил Бродяжник, поймав взгляд Фродо. – Впрочем, не бойтесь, ничего страшного.

– Ну что ж, послушаем, – сказал Фродо, стараясь не поддаваться собеседнику. – Потом, попозже.

А у камина горячо пререкались. Лавр Наркисс, отлучившийся на кухню, подоспел к шапочному разбору и выслушивал теперь сбивчивые и несогласные между собою рассказы о диковинном деле.

– Я его своими глазами видел, господин Наркисс, – утверждал один хоббит. – Я своими глазами видел, как его видно не стало. Растворился в воздухе, да и все тут.

– Не скажите, господин Стародуб! – поспешно остерегал хозяин.

– А вот и скажу! – утверждал господин Стародуб. – И что скажу, на том стою!

– Нет, тут что-то не так! – говорил трактирщик, сомнительно качая головой. – Чтобы господин Накручинс, с его комплекцией, растворился в воздухе? Тем более какой уж здесь воздух!

– А тогда где же он? – крикнули несколько голосов.

– Мне-то почем знать? Его дело; по мне, лишь бы утром не забыл заплатить. А куда же он денется, если господин Крол – вот он, нигде не растворился.

– Ну а я сам видел, как его стало не видно! – упрямился господин Стародуб.

– Какая-то вышла ошибка, – не сдавался Лавр Наркисс, собирая на поднос разбитую посуду.

– Конечно, ошибка! – сказал Фродо. – Никуда я не исчез. Вот он я! Просто надо было перекинуться парой слов с Бродяжником.

Он шагнул вперед, и его озарило каминное пламя, но от него отпрянули, как от призрака. Напрасно он объяснял, что просто-напросто быстро отполз под столами. Оставшихся хоббитов и пригорян как ветром сдунуло – ни пива, ни разговоров им больше не хотелось, а в дверях один-другой обернулись и мрачно поглядели на Фродо. Замешкались только гномы и два или три чужедальних человека: они распрощались с хозяином, даже не покосившись на Фродо и его друзей. Вскоре в зале остался один Бродяжник, почти незаметный у стены.