Беседы о животноводстве - Юрий Новиков

Уверенность в силе подобных универсальных средств далеко не всегда спасала заболевший скот. Жалобы на массовые эпидемии домашних животных — эпизоотии — раздаются так же давно, как жалобы на неурожаи и прожорливую саранчу. Так, в VII веке франкский летописец сообщал, что в окрестностях Бордо начался падеж лошадей. Испытанные способы лечения животных путем клеймения их раскаленным ключом от часовни святого Мартина эффекта не дали, и все лошади сдохли. «На то воля божья», — заключает летописец.

Прошло чуть более тысячелетия… Насколько прогрессировало за это время ветеринарное обслуживание, видно из журнала «Алтайский крестьянин». В 1916 году его корреспондент писал из села Большереченского: «У нас в деревне скота пало более чем наполовину, а в настоящее время скот валится точно мухи — как лошади, коровы, так и свиньи. А тут еще один человек предложил разложить на всех концах деревни „деревянные огни“; мужики рады такому научению, целый день терли бревно о бревно, чтобы достать благодатного огня. Какими-то силами вечером достали деревянного огня и разложили костры. Задымилась наша деревня, точно вулкан, а скот валится еще больше, деревянный огонь не помог, а помог было выжечь нашу деревню при помощи ветра».

Накануне Великой Октябрьской социалистической революции ветеринарных врачей «по списочному составу» насчитывалось на всю страну менее четырех тысяч. Это означало, что один врач приходился на площадь в шесть тысяч квадратных километров или на 50 тысяч животных. Но это только в среднем! Удаленные области имели врачей еще меньше. Например, в Тургайской работало всего 22 ветеринарных врача — по одному на 20 тысяч квадратных километров (Швейцария имеет площадь 41 тысячу) и на 150 тысяч голов скота! Не мудрено, что, как свидетельствует статистика, относительный падеж скота в России начала XX столетия существенно превышал «естественную убыль» его во Франкском государстве времен Карла Великого.

Причинами подобного «прогресса» является не только сохранение с указанных времен вышеописанных методов лечения скота и малая численность подготовленного ветеринарного персонала, но и… развитие промышленности и рост городов.

Значительная концентрация животных под одной крышей прежде всего увеличивает опасность быстрого распространения случайно вспыхнувшей эпизоотии. Здесь бывает достаточно простой случайности, одного заболевшего животного, чтобы зараза охватила всех — подобно тому, как когда-то от одной искры сгорала вся деревянная Москва. Это приводит к необходимости не просто вешать на дверях комплексов традиционные таблички «Посторонним вход строго воспрещен», но и свято соблюдать запреты. Рабочие, приходящие на свои рабочие места, при входе в помещения комплекса проходят через санпропускник, где оставляют всю одежду и после основательного дезинфицирующего душа переодеваются в спецовки. Теперь они не имеют права покинуть комплекс ни на минуту, пока не кончится смена: обед готовится либо на месте, либо передается со стороны с соблюдением всех возможных предосторожностей. Тем же путем, через дезинфекционную камеру, вынуждены следовать и все гости, хотя бы и самые высокопоставленные (лучше, если гостей не будет — слишком велика опасность, чтобы рисковать).

Современный свинарник или коровник — это замкнутый мир, своего рода маленькая изолированная планета со своими особыми жизненными условиями. А вы, вероятно, читали фантастические рассказы о том, что произойдет, если на такую изолированную планету, как Земля, из космоса попадет неведомый болезнетворный микроб. Замкнутый равновесный мир живых очень быстро превратится в мир мертвых.

Статистика показывает, что при соблюдении всех описанных и многих неописанных мероприятий в крупных промышленных комплексах удается свести на нет вероятность падежа животных от заразных заболеваний. К сожалению, это достигается не только строгим санитарным контролем, но и частыми поголовными профилактическими прививками. А это слишком дорого. Во-первых, потому, что многие вакцины стоят дорого. Во-вторых, потому, что на проведение подобных процедур приходится затрачивать много времени. В-третьих, потому, что животные, как и мы, не слишком любят уколы. Реагируют же они на них по-своему — снижая продуктивность. И, наконец, очень часто введение вакцины, дающей устойчивость против какого-либо одного заболевания, снижает сопротивляемость организма к другим болезням.

Одним словом, борьба с «возможными» заболеваниями обходится очень дорого. И, безусловно, было бы куда лучше, если бы животные от рождения были невосприимчивы к наиболее «ходовым» болезням, если бы они имели врожденный иммунитет. Но это уже забота не ветеринаров, а селекционеров. Именно они должны думать о выведении таких пород животных, которые «от природы», а не от прививок были бы пригодны для интенсивного промышленного использования.

Здоровое стадо — начало начал индустриального животноводства. Ну а если животное все же заболело, у современного ветеринарного врача есть в распоряжении такая техника, уровень которой вполне сопоставим с уровнем медицинской техники. «Методика» лечения скота деревянным огнем теперь уже далекое прошлое. Сегодня ветеринар вооружен самыми разнообразными инструментами и приборами — от специальных пистолетов для введения внутрь капризничающим животным невкусных порошков и микстур до лазеров. Ведь многие проблемы, которые ему приходится сейчас решать, куда сложнее тех, с которыми сталкивался пятьдесят с лишним лет назад алтайский мужик. Конечно, ему тоже было нелегко — и от ящура, и от сапа, и от безграмотности. Зато ему и слыхивать не приходилось, например, о метаболизме гербицидов в организме коровы. Или накоплении ртути в тканях овец…

Развитие промышленности, прогрессирующее загрязнение среды и эрозия почв — эти грозные призраки опасны не только для человека. Они угрожают и окружающим его животным. Но это уже предмет другого разговора…

— Ну а поскольку наш, по-видимому, идет к концу, я хотел бы задать последний вопрос: что вы, собственно, хотели всем этим сказать?

— Другими словами, вас мучает некоторая противоречивость нашего рассказа о животноводстве? И вы настаиваете на выводах?..

Итак, наше собеседование подошло к концу. Пришла пора заключать — значит, делать выводы. Однако выводы — всегда суждение категорическое. А имеем ли мы право на категоричность? Слишком уж часто мешала она человеку — и в те далекие времена, когда он едва успел появиться на планете, и теперь, когда освоил ее не хуже собственной кладовки. Между тем последствия его категоричности в разные времена были далеко не одинаковы: ведь сила приговора не только в авторитетности судей, но и в том, могут ли они привести его в исполнение.

Представьте, что случилось бы с человечеством, если бы оно продолжало упорно цепляться за первый изданный им же закон о правилах уличного движения… Провозглашен он был во Франции 14 августа 1893 года и основывался на преступлении некой мадам д’Юзес, которая ехала в собственном автомобиле по Булонскому лесу с устрашающей скоростью 13 километров в час, чем и подвергала, естественно, громадной опасности жизнь гуляющей публики…

Кстати, еще по поводу экипажа означенной мадам. Вряд ли она разъезжала бы в нем, если бы в незапамятные времена люди послушались одного из своих первых изобретателей (имя его не дошло до наших дней). Он настаивал на внедрении в практику своего изобретения — ходулей, заменяющих круглые куски дерева, на которых его сородичи уже к тому времени перекатывали всякие тяжелые грузы! А ведь указанная личность настаивала на практическом воплощении своего аппарата лишь потому, что он основывался на естественных методах передвижения. Кругляшки же (потом — колеса) являли собой способ неестественный.

Из всего, о чем мы говорили, вы могли бы сделать заключение, что современное (и тем более будущее) промышленное животноводство базируется на создании для домашних животных и птицы искусственных условий содержания, независимых от непостоянства природно-климатических условий, а также ориентируется на искусственные методы селекции. Означает ли все это, что будущее принадлежит исключительно такому «неестественному», полностью технизированному животноводству?

Вглядитесь как-нибудь в пейзаж за окном вагона. Кругом зеленые моря засеянных полей, темнеют вспаханные участки… Но то тут, то там мимо вас мелькают и луга, и степные участки, и просто пустоши, почему-либо неудобные для земледелия. Вы замечаете, что на всех этих пространствах скота почти не видно? Означает ли это, что мы уже полностью распростились с пастбищным животноводством?

В недавнее время принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР». В нем, между прочим, приводится любопытная цифра: из 52 миллионов гектаров сельскохозяйственных угодий нечерноземной зоны только 32 миллиона занимает пашня. А это означает, что еще 20 миллионов могут быть превращены и в пашню, и в первую очередь в культурные луга. Это позволит не только возродить, но и в значительной мере упрочить славу северного молочного скотоводства и романовского овцеводства. Именно эта задача и ставится постановлением.