Адольф Гитлер (Том 2) - Иоахим Фест

Идея тактики Гитлера, а также и вся её рискованность и все её трудности самым наглядным образом воплощались в СА. Согласно запутанной концепции Гитлера его коричневая партийная армия должна была соединять в себе законность с романтикой политического воинства, отказ от оружия — с культом оружия. Именно на этом парадоксальном требовании, в частности, споткнулся фон Пфеффер. В начале 1931 г. его на посту начальника штаба сменил Эрнст Рем. Он сразу же стал вновь ориентировать СА в первую очередь на военный образец. Вся территория страны была разделена на пять обергрупп (корпусов) и 18 групп, штандартам (полкам) СА были присвоены номера бывших кайзеровских полков, а целая система специальных подразделений СА — лётных, морских, инженерных, медико-санитарных — ещё больше высвечивала армейскую структуру организации. Одновременно Рем приказал свести все многочисленные отдельные инструкции фон Пфеффера в единый «Устав СА». Словно подчиняясь какой-то механической воле, он всеми своими планами стремился превратить СА в армию гражданской войны. В отличие от 1925 года Гитлер предоставлял ему свободу действий, но не только потому, что теперь больше уверовал в свой авторитет. Дело было в том, что концепция Рема поддерживала его собственный неоднозначный курс. Если посмотреть в целом на реформы в СА, начатые после снятия фон Пфеффера, то нельзя не заметить в них все признаки фиктивных гитлеровских реформ: решение основных вопросов подменялось сменой некоторых руководящих деятелей, клятвами верности и созданием конкурирующей структуры[191]. Ибо под давлением не прекращавшихся трудностей в отношениях с СА Гитлер исподволь, все более независимо от Рема начал расширять СС, которые до этого хоть и были элитой, ударным кулаком и «внутренней охранкой» партии, прозябали на задворках и к началу 1929 года насчитывали всего 280 человек. Позднейшее окончание этой реформы походило на окончание всех остальных: тенденции, непреодолимо ведущие к конфликту, нашли своё разрешение в диком, кровавом и внезапно нанесённом ударе. Под руководством Рема СА впервые превращались в ту массовую армию, которая благодаря необычайному организаторскому дару нового начштаба к концу 1932 года насчитывала в своих рядах уже более полумиллиона человек. Привлечённые общежитиями и кухнями СА, в коричневые отряды потянулись бесчисленные безработные. Их ненависть к обществу и подспудные обиды активистов-авантюристов на то же общество слились в агрессивный потенциал беспримерной силы. Сам Рем немедленно занялся основательной чисткой командного состава от офицеров фон Пфеффера, а на место убранных поставил своих друзей-гомосексуалистов. За ними потянулась целая банда тёмных личностей, и вскоре уже заговорили о том, что Рем, дескать, создаёт свою «личную армию внутри личной армии». Ярую оппозицию этому Гитлер приструнил своим знаменитым приказом, в котором он «решительно, со всей строгостью и принципиальностью» отклонял донесения об уголовных делишках высшего командования СА. Эта организация, говорилось в приказе, является «объединением людей ради политических целей, …а не институтом благородных девиц»; главное в ней — насколько каждый из её членов выполняет свой долг. «Частная же жизнь может быть предметом рассмотрения только в том случае, если она противоречит основополагающим принципам национал-социалистического мировоззрения»[192].

Эта охранная грамота окончательно утвердила господство беззакония внутри СА. Наперекор всем клятвам в любви к легальности гитлеровская армия вскоре распространила атмосферу неслыханного, парализующего страха, который в свою очередь служил обоснованием для непрерывных требований диктатуры. По сведениям полиции на оружейных складах СА можно было найти все типичные виды оружия преступного мира: кистени, кастеты, резиновые шланги, а пистолеты в случаях угрозы разоблачения носили «девочки»-оруженосцы, совсем как в преступных шайках. Жаргон этих людей также выдавал их родство с преступным миром. Так, в мюнхенских отрядах пистолеты называли «зажигалками», а резиновые дубинки «ластиками для стирания». Берлинские штурмовики с извращённой гордостью, достойной обитателей социального дна, заводили себе клички, которые разоблачали все пропагандистские уверения о якобы революционных устремлениях этих «боевых сообществ». Один из штурмов СА (соответствует роте) в Веддинге так и назывался — «Разбойный штурм»; отряд в центре Берлина именовал себя «Танцевальной гильдией», один из его членов носил кличку «Пивной король», другой — «Мюллер-выстрел», а третий — «Револьверная рожа»[193]. «Песня берлинских штурмовиков» точно отражает всю эту характерную смесь пролетарского чванства, культа силы и жалкой идеологии: «Пот на рабочих лбах, желудок же пустой — винтовку держим чёрной, мозолистой рукой; так мы стоим в колоннах, готовые к борьбе, и только с кровью евреев свобода придёт и к тебе».

Но эта страшная оборотная сторона картины проступала только на краткие мгновения. Зато фасад — это были стройно марширующие колонны, униформа штурмовиков и зычные команды, являвшиеся для нации близким и привычным символом порядка. Впоследствии Гитлер говорил, что Германия в те годы хаоса жаждала порядка и готова была заплатить за его восстановление любую цену[194]. Все чаще на странно пустынных улицах появлялись коричневые колонны, шагающие, словно на параде, с развёрнутыми знамёнами под музыку собственных духовых оркестров. Их организованность и дисциплина разительно отличала их от бесцветных маршей нищеты, устраиваемых коммунистами, когда они под раздражающе визгливые звуки волынок беспорядочной толпой тянулись по улице и, подняв сжатые кулаки, выкрикивали: «Голод!». Это был, однако, лишь патетический образ, вызывающий в сознании картину лишений бедняков, но не указывающий никакого выхода. О том, сколько в подобных стычках все стороны проявили в те годы и самоотверженности, и отчаянного бескорыстия, свидетельствует письмо одного 34-х летнего штандартенфюрера СА Грегору Штрассеру:

«…Во время своей работы в пользу НСДАП я больше 30 раз был судим и восемь раз осуждён за нанесение телесных повреждений, оказание сопротивления полиции и прочие проступки, сами собой разумеющиеся для любого наци. До сегодняшнего дня я всё ещё выплачиваю наложенные на меня денежные штрафы, а тем временем против меня возбуждено ещё несколько дел. Кроме того, не меньше двадцати раз я был более или менее тяжело ранен. На затылке, левом плече, на нижней губе и правом предплечье у меня множество шрамов от ножевых ран. Я ни разу не просил и не получал ни пфеннига из партийных денег, но зато сам жертвовал своим временем в пользу нашего движения, часто в ущерб своему процветающему магазину, завещанному мне отцом. Сейчас я буквально на пороге разорения…»[195]