Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони - Франсуаза Декруазетт

К привилегированным корпорациям относилась также корпорация гондольеров. Согласно общепризнанному литературно-театральному топосу, каждый гондольер является поэтом, певцом и сводником. В 1786 г. Гёте был покорен «чарующей красотой» пения гондольеров:[431] к этому времени гондольеры перестали декламировать стихи Тассо, как это было принято в XVI в., и принялись на несколько голосов, с «едва заметным, но волнующим до слез акцентом», исполнять арии (aria per i barcaroli), которые композиторы стали специально для таких случаев вставлять в свои оперы. И хотя «песенные услуги» удваивали стоимость поездки, и без того обходившейся от 3 до 6 лир, восторги путешественников от этого нисколько не уменьшались. Тем более что гондольеры оказывали и другие милые одолжения:

Однажды вечером я, будучи в полумаске, забрел в «Кафе литераторов»; неожиданно вошел гондольер, увидев меня, он сделал мне знак следовать за ним. Я вышел, он поманил меня за собой, привел на берег соседнего канала и предложил сесть в гондолу. Полагая, что в ней меня ожидает моя давняя приятельница, знавшая, что я нередко посещаю сие кафе, я без лишних вопросов вошел в гондолу и сел рядом с ней. Ночь была очень темная… Когда я устроился, гондольер задвинул занавеску на входе в каюту.[432]

Дама оказалась вовсе не той особой, за которую ее поначалу принял Да Понте; вскоре он обнаружил, что его попутчица молода, хороша собой и, очевидно, принадлежит к высшему обществу. Но как бы то ни было, гондольер исполнил данное ему поручение. Во время своего бурного романа с актрисой Ла Пассалаква Гольдони не раз имел возможность наблюдать, как гондольер скромно задергивает «занавеску на входе в каюту»; эти наблюдения побудили его сделать гондольера героем своей первой комической интермедии «Венецианский гондольер» (1732) и сорвать аплодисменты всей корпорации, обеспечившей полный зрительный зал. Тем не менее профессиональная деятельность гондольеров была строго регламентирована. Будущий гондольер должен был зарегистрироваться у квартальных старшин, а также получить согласие цензоров. Независимость гондольеров была понятием относительным. Часть из них служила «за жалованье» у владельца гондолы и была обязана почтительно относиться к хозяину.[433] Часть гондольеров состояла на Службе у знатных семейств или же у иностранных граждан. Эти гондольеры, несмотря на запрет, носили ливреи (после 1709 г. ношение ливреи стало практически обязательным). Запретив носить ливреи, власти хотели сохранить дистанцию между гондольерами и слугами дома, так как опасались, что, получив поддержку в лице гондольеров, неугодные кланы упрочат свое влияние. До тридцати лет гондольер не имел права работать самостоятельно; после тридцати ему разрешалось купить место у причала, где он мог пришвартовать свое транспортное средство.[434] Только после этого он становился barcarolo a guadagno — независимым владельцем собственной лодки; свободный лодочник (barcarol) набирал полную лодку пассажиров и за 30 сольдо перевозил их из Риальто в Местре, а когда Казанова пожелал, чтобы его перевезли только вдвоем с приглянувшейся ему красавицей, пришлось выложить 40 сольдо.[435] Несмотря на запреты, штрафы и строгие правила, гондольеры по-прежнему играли важную роль в венецианском обществе, ибо без них жизнь в городе останавливалась. Гондольеры, как состоявшие на службе у патрициев, так и занимавшиеся перевозками, имели возможность близко общаться с самыми знатными людьми города, и это выделяло их в особую категорию слуг. Они пользовались множеством привилегий, как, например, правом бесплатного посещения театра. «Гондольеров впускают в театр, когда партер не совсем полон», — писал Гольдони.[436] Нередко гондольеры позволяли себе некоторые вольности со своими пассажирами. Однажды после спектакля в театре Сан-Самуэле синьора Катерина Чиконья, садясь в гондолу синьора Франческо Паруты, упала в воду, увлекая за собой синьора Стефано Бальди, протянувшего ей руку помощи, — полагают, здесь не обошлось без умысла со стороны гондольеров.[437] А если какой-нибудь бродяга в драке причинял увечье гондольеру, служащему знатному дому, его тут же хватали и приговаривали к наказанию кнутом.[438]

Трактирщики и продавцы вина, с 1355 г. также объединенные в союзы, процветали благодаря постоянному потоку коммерсантов, путешественников, актеров и прочего непоседливого люда, прибывавшего в Венецию на время или проездом. Постоянные обновления и перестройки дворцов, театров, казини обеспечивали работу скульпторам, позолотчикам, кузнецам, резчикам по камню, ковровщикам, художникам, зеркальщикам, хотя некоторые и утверждали, что патриции не слишком любили раскошеливаться.[439] Нарасхват были шляпники: здесь свою роль играло женское кокетство, а также качество шляпок, которое мастера постоянно старались улучшать.[440] Огромным спросом пользовалась продукция изготовителей масок: они снабжали масками не только Венецию, но и всю Италию; мастера-«масочники» приравнивались к художникам.

В других секторах производства, напротив, наблюдается значительный спад активности. В 1764 г. стеклодувы вынуждены были сократить число печей и уволить работников.[441] Портные и торговцы тканями страдают от пристрастия к иностранным модам и процветающей контрабандной торговли, поощряемой патрициями. Производство шелка, одна из наиболее важных отраслей венецианской промышленности, в которой в подчиненном Венеции регионе было занято почти тридцать тысяч человек, идет на убыль: патриции, являвшиеся основными потребителями шелка, теперь покупают его за границей. То же самое можно сказать и о сапожниках и башмачниках.[442] Они сделали состояние на ботинках на сплошной толстой подошве, которые носили все женщины без исключения, однако мода изменилась, и женщины стали носить легкие изящные туфли из яловой кожи, украшенные резными пряжками и инкрустированные бриллиантами; моду на эти туфли ввели туринцы и французы. Вдобавок падает качество продукции, что снижает конкурентоспособность и замедляет товарообмен. Мастерство золотопротяжников — ремесленников, изготовляющих золотые нити, предназначенные для производства шитых золотом тканей, по-прежнему высоко ценится на текстильных мануфактурах; однако французские наблюдатели замечают, что «трощёный шелк для основы из Бергамо значительно хуже по качеству, чем тот же шелк, поставляемый из других городов Италии».[443] Негативная оценка подтверждается и инквизиторами, которым поручено наблюдать за работой ремесленников и качеством их изделий: в 1776 г. они отмечают, что ткачи, число коих и без того сократилось, бросают свое ремесло, оставляя заниматься им женщин и детей, а сами идут искать другую работу.[444]

На протяжении века протекционистская политика корпораций становится все более жесткой. В 1748 г. корпорация продавцов воды понизила возрастной порог приема в ученики детей старшин до десяти лет. Мастера, похоже, перестали соблюдать правила найма учеников, конкуренция со стороны иностранной рабочей силы становится все сильнее. В 1758 г. в корпорации каменщиков «мастера без зазрения совести привлекают к строительным и реставрационным работам чужаков, оставляя, таким образом, многих своих сотоварищей без работы, и те, пребывая в праздности, не знают, как прокормить свои несчастные семьи, и не могут уплатить взносы в корпорацию».[445] Положение работающих женщин также ухудшается. Ремеслом могли заниматься только дочери и жены старшин. Даже в текстильном секторе, где использовался труд надомниц (в частности на материке), работа была сезонной (с октября по февраль) и сводилась к изготовлению определенных тканей — небеленого полотна или же алого сукна (scarlatto), бывшего в те времена в большой моде. Вместе с евреями, обвиненными в том, что они «коварно проникли в ремесленные мастерские и на государственные фабрики, ускорив тем самым их разорение»,[446] женщинам приходится расплачиваться за кризис. В 1754 г. Сенат решил открыть женщинам доступ к художественным ремеслам: их считают «более усидчивыми, менее подверженными порокам и менее требовательными в отношении зарплаты». Но когда в 1770 г. в рамках назревшей реформы художественных ремесленных мастерских хотят открыть мануфактуры по производству золотой нити, предназначенной для изготовления парчи и шитой золотом ткани, и нанять на работу женщин, предложение встречает яростные протесты со стороны рабочих-мужчин, оказавшихся под угрозой безработицы, и приходится устанавливать квоты найма на работу женщин.[447]