Наглый. Дерзкий. Родной - Ульяна Николаевна Романова

были закатаны, а потом заботливо привезены Матвеем?

В просыпающийся мозг вихрем ворвалась мысль, что этот чугастрик вчера свободно разгуливал по моему дому.

Точно больше не пью!

Я взяла чашечку с кофе, сделала глоток и отвлеклась на мобильный.

– Привет, – хрипло ответила Наташе.

– Ты жива? – страдальчески провыла подруга.

– Не так чтобы очень. А ты?

– Катя, а ты помнишь все, что вчера было?

– Нет, – призналась я, – что случилось?

– Кать, а где мы вчера белку взяли? – нервно хохотнула подруга.

– К-какую белку? – не поняла я.

– Из мультфильма «Ледниковый период». Помнишь, там белка была, которая все серии желудь прятала?

– Мультик помню, а вчерашнюю белку нет, – честно призналась я. – А что? Тебя обокрали?

– Обокрали, только наоборот. Я проснулась утром, а у меня в прихожей лежит белкин костюм. Пустой. Деньги и украшения на месте, я одетая, значит, меня не обокрали и не изнасиловали. Не хотелось бы думать, что изнасиловать белку хотела я – настолько, что он без костюма сбежал, но мысль не покидает.

Я села на стул и обалдело хлопала глазами, пытаясь вспомнить белку.

– Нат, я только пожарных помню.

– Угу, таких коней забыть нельзя, хуже твоих миланских.

– Не напоминай, – скривилась я. – А точно ничего не пропало?

– Точно, я налик дома не храню, а мои скромные украшения в шкатулке, я дважды перепроверила.

– Может, Авроре позвонить? – предположила я и пожаловалась: – Я ничегошеньки не помню.

– Я наберу ей. Ты там как?

– Жива, и это главное, – оптимистично заверила я. – Сейчас попробую адвокату позвонить, которого мне Дэн посоветовал, может, он поспособствует открытию салона? Если мы чисты перед законом и доказательств наших противоправных действий нет, обязаны открыть. Иначе это какой-то полицейский произвол получается.

– Я на телефоне, если что – звони.

– Спасибо, – от души поблагодарила я и поспешила разговор закончить.

Мне звонили по другой линии.

– Да, – проворчала я.

– Катя, твою мать! – душевно поприветствовал меня бывший муж.

– И твою тоже, – вежливо ответила я.

– Где Федя?

– У моей мамы ночевал. Что-то случилось?

– Случилось то, что я четыре дня не могу дозвониться до матери своего сына, – с укором заметил Стас.

– Ну прости. Мы ездили на выходные в деревню, там не было связи, я тебя предупреждала.

– Про деревню – да, а вот то, что там не будет связи, ты не говорила.

– Ты чего взбесился?

– Хотел к вам приехать, – сбавил обороты бывший.

Вот только его там не хватало!

– Ну прости, – совершенно не испытывая вины, пробурчала я, – следующие выходные Федор может провести с тобой.

– Договорились. Как отдохнули?

– Отлично. И, Стас, если Федор будет умолять купить ему живую лошадь – не удивляйся.

– Понял. Ты как? – сменил тон бывший.

– Терпимо, – сморщила я нос так, словно Стас меня видел. – Федя телефон с собой не взял, но если хочешь с ним поговорить – позвони моей маме.

– Пока, – выдохнул Стас и отключился.

Я потянулась за кофе, на полпути передумала, взяла банку с огурцами и спрятала в холодильник, чтобы глаза не мозолили.

Сняла с головы полотенце, вывесила его в ванной и сделала несколько дыхательных упражнений. Потому что головная боль прошла, а вот тошнота и слабость – нет.

Еще белка эта Наташина. Господи, где мы умудрились ее найти? И куда она сбежала, теряя костюм в прихожей подруги? Или внутри костюма был он?

Звонок в дверь так ударил по и без того напряженным нервам, что я снова подпрыгнула, быстренько записала себе в диагноз невроз и отправилась выяснять, кого с утра принесло.

Заглянула в глазок и увидела недовольную тетю Тому, соседку, клумба которой недавно пострадала от набега Матвея.

Везде Матвей!

Я открыла дверь и уже было открыла рот, чтобы поздороваться, как тетю Тому деликатно подвинули, а мою прихожую оккупировали. Один наглый, вороватый, харизматичный и артистичный миланский конь.

Он возился с замком с таким выражением лица, что кот из «Шрека» обливался бы горючими слезами от зависти.

– Пошел вон! – рявкнула я.

– Катя, я уже сходил. Всю ночь ходил по всем направлениям, куда ты меня вчера вечером послала. Тебе, Катерина Романовна, надо пособие писать, как придумать оригинальный мат.

– Я сейчас еще добавлю, хочешь? Разворачивайся и уходи немедленно!

– Не уйду, пока мы не поговорим! – уперся Матвей.

– Я устала от твоих сказок, – топнула я ногой. – Все разговоры только в отделении полиции. Если есть что спросить – шли повестку!

– Катерина, не искушай меня, – улыбнулся он.

– Слушай, мент…

– Мент позорный, врун бессовестный, сундук со сказками, конь бестолковый, гарцуй обратно в Милан и меня оставь в покое. Было, Катя, повторяешься.

– Как у тебя только наглости хватает…

–…хватает смотреть тебе в глаза после того, что я дурак, кретин неумный, чтоб меня блохи покусали, тебе соврал. Тоже было.

Я вдохнула поглубже и зарычала:

– Пошел вон! Иначе я…

–…вызовешь полицию. Ты меня вчера пыталась сдать, еле тебя от вытрезвителя отмазал.

– Я? – округлила я глаза.

– Ага. Не помнишь?

– Да иди ты!

– Не могу, Кать. Хреново без тебя. Ругайся, я заслужил, но выслушай!

– У тебя пять минут. Потом ты разворачиваешься и уходишь! – я скрестила руки на груди и зло на него посмотрела.

Зараза, что ж так сердце бьется, словно я стометровку спринтером пробежала? И он, уставший, небритый, с темными кругами под глазами и такой виноватый, что мое предательское сердце в груди сжималось от жалости.

– В квартиру не пригласишь?

– Нет! – отрезала я.

– Несколько месяцев назад мы поймали кое-кого. В общем, разведка донесла, что в одном из салонов красоты в вашем районе кто-то толкает наркоту. Ты была в разработке.

– Я? – от возмущения я подпрыгнула на месте.

– Все, Кать. Не только ты. Я следил за тобой, долго. Наблюдал со стороны и… Сам упустил момент, когда запал на тебя. Выходные ненавидел, потому что тебя не увижу, ждал дни, когда снова хоть со стороны на тебя посмотрю. Подойти не мог, Кать, вообще никак. Ты официально подозреваемая, а я официально придурок. И я… В общем, чтоб еще несколько месяцев вокруг тебя не гарцевать и не облизываться, план придумал. Эда. Официально, для начальства, мы дело ускорили, сблизились, так сказать, работали под прикрытием, а я, Кать, с катушек слетел от тебя. Хотел поближе быть, доказать всем, что ты не такая. Я уже тогда понял, что ты ни при чем, клянусь. Жизнью клянусь, Кать. Сейчас вся правда.

А в деревне счастлив был как тот конь, ты мне шанс дала, а я снова все похерил.

– Почему ты мне там не сказал, кто ты?

– Статья потому что, – он низко опустил голову, – уголовка, Кать. Все