Московский упырь - Андрей Посняков

– Телеша! Эй, Телеша! – обернувшись к двери, громко закричал сторож.

– Чего, дядюшка Джон? – Выскочивший на зов парнишка на вид лет четырнадцати – светленький, темноглазый, шустрый – с любопытством уставился на гостей.

– Лети наверх, доложи господину – пришли с Земского двора, двое, покойного Андрея Петровича сослуживцы…

– Не надо никуда бежать. – На опоясывавшую светлицу галерею вышел осанистый седобородый старик в теплом бархатном кафтане, накинутом поверх потертого камзола, вполне европейского по покрою, и сурово посмотрел вниз. – Андрея, говорите, люди? Пошто пожаловали? Что, Овдеев ваш послал?

– Нет, у нас дело личное.

– Личное? – Старик махнул рукой и закашлялся. – Ну, дьявол вас раздери, поднимайтесь!

Парни вошли и тут же застыли, удивленно выкатив очи, – все стены просторной светлицы были увешаны парсунами… впрочем, какими там парсунами? Парсун – сиречь портретов – как раз было немного… Картины! Самые настоящие картины в резных рамках! Пейзажи, несколько напоминающие нормандские, море, целые морские сражения. Вон какой-то огромный корабль – галион – с испанским красно-желтым «крепостным» флагом повернулся высокой кормой к целой своре юрких суденышек, на мачтах которых трепетали леопарды, золотые королевские лилии и красный крест Святого Георгия на белых, рвущихся ветром полотнищах. И – здесь же, в углу – замок-гора, французское рукотворное чудо!

– Красиво как! – восхищенно прошептал Митрий. – Господи, это ж Мон-Сен-Мишель!

– Бывали в иных странах? – Хозяин хором окинул гостей пристальным взглядом.

– Бывали, – кивнул Иван. – Ну, брате ваш, Андрей Петрович, верно, про нас рассказывал…

– Андрей про свою службу никогда не рассказывал. – Старик нахохлился, сразу сделавшись похожим на какую-то хищную птицу. – Да и не должен был, все ж не его – государевы тайны. Впрочем, про вас я, кажется, слышал… Ну-ко, назовитеся!

Парни торопливо представились.

– Так-так, – покряхтел хозяин. – Значит, ты – Иван, а ты – Митрий… Постойте-ка, кажется, у вас еще третий должен быть?

Митька тряхнул головой:

– Ну да – Прохор. Только он сейчас не пошел – дела.

– Ну, присаживайтесь, коли так, – милостиво кивнув, старик покричал: – Телешка! Телеша!

Чуть скрипнув дверью, возник шустроглазый отрок:

– Звал, господине?

– Звал, звал… Вина гостям принеси… Впрочем, нет – рому!

Усадив гостей на широкую лавку, старик отодвинул от стены резной столик и с видимым облегчением уселся в широкое кресло:

– Сейчас выпьем… Расскажете, зачем пришли. Что-то не верю я, что просто навестить старика да о брате убиенном вспомнить.

– Убиенном?! – едва не опрокинув столик, разом вскочили оба. – Так Андрей Петрович, что…

– Вот именно, – грустно оборвал их старик. – Кашлял он, правда, сильно, что верно, то верно, но умер быстро, можно сказать, в един миг. Едва проснулся – и сразу умер. Думаю – яд.

Ребята переглянулись:

– А он что-нибудь ел с утра или пил?

– Ну, пил, конечно. И квас всегда на ночь брал, малиновый, из сушеных ягод.

– В доме были чужие?

– А-а-а, – отмахнулся Гермоген. – Вот и мы с Джоном на слуг подумали. Не сразу, конечно, уже потом, когда разбираться стали. Я уж говорил Овдееву – дескать, странно брат умер, а он лишь усмехался да отмахивался – хоромы, говорит, на пустом-то месте не стройте. Какие, мол, доказательства? А какие у нас доказательства? Так, одни домыслы. Ну, вот чувствую я – не сам по себе умер брат, царствие ему небесное!

Хозяин, а следом за ним и гости перекрестились.

– На Троицу заезжали на погост… помянули, – тихо произнес Иван. – Хороший человек был Андрей Петрович, земля ему пухом.

– Так вы что-то говорили о доказательствах? – встрял Митька.

– Скорее – об их отсутствии, – грустно засмеялся старик.

А Митрий не отставал:

– И все же? Ведь что-то ваше подозрение вызвало? Окромя внезапности смерти.

– Да вызвало… – Хозяин задумался, поглаживая бороду. Бесшумно вошел Телеша, слуга, расставил чарки и нехитрую снедь. Выпили. Ром оказался крепок, Иван с Митрием схватились за горло.

– И где только вы такое питье достаете, Гермоген Петрович? – отдышавшись, поинтересовался Митька. – Чай, иноземные корабли в Москву не ходят.

– Корабли-то не ходят, – посмеялся Гермоген. – Да англичан – аглицких немцев – хоть пруд пруди. Вот приносят по старой памяти. Я ведь у них, при Елизавете еще, много служил…

– Ага, – задумчиво протянул Иван. – Так это, значит, вас царь Иоанн в Англию направил?!

– А ты откель знаешь про царя-то?

– Да слышал. И про посольство ваше – тоже.

– Гляди-ко! – Старик покачал головой. – А я-то думал – все в тайне глубокой было. Ох-хо-хо… Сказать по правде – теперь уж можно – государь Иоанн Васильевич убежище себе присматривал в Англии… все бояр своих же пасся! Что смотрите? Я уж теперь что хочу, то и говорю – возраст позволяет. И так уже зажился на этом свете… хотя вполне мог бы висеть на какой-нибудь испанской рее!

– Вы про доказательства обещали сказать, – поспешно отставив чарку, напомнил Митрий.

– Да не про доказательства, – Гермоген с досадою тряхнул бородой. – Про сомнения – лучше так сказать.

– Сомнения, – еле слышно повторил Иван. – Потому-то Овдеев вам не поверил. Все время твердит – не верьте чувствам, ищите прямые доказательства.

– Ну, так что за сомнения? – нетерпеливо дернулся Митька. – Расскажите, Гермоген Петрович, чего уж… Раз уж начали…

– Да, – поддержал дружка Иван. – И в самом деле, расскажите! Может, и мы засомневаемся…

Неожиданно поднявшись, Гермоген прошелся по светлице, и показалось, что в выцветших глазах старика на миг мелькнула слеза. Впрочем, повернувшись к друзьям, он заговорил уже совершенно спокойно и строго.

– Брат вернулся в тот день поздно, после вечерни, – усевшись обратно в кресло, Гермоген пригладил бороду. – На дворе уже было темно, мела метель, и в горницах стоял холод: ветер быстро выдувал тепло. Брат быстро прошел в свои хоромы – в левую часть дома, даже не спустился трапезничать, хотя любил посидеть на ночь со мной и моим старым слугой Джоном. Джон, кстати, варит отличный глинтвейн – сим глинтвейном Андрей лечился от кашля, причем довольно успешно. Обычно мы так и сидели – пили, разговаривали, грелись у печки… А в тот вечер было не так, совсем не так – слишком уж быстро брат поднялся к себе… Потом прислал служку, Телешу, попросил свинцовый карандаш и лист бумаги… знал, конечно, что я рисую, да и сам, бывало, делал наброски, весьма даже недурственные… Ночью я выходил во двор, видел – в горнице брата до утра горела свеча. А утром он внезапно умер! О мой бедный брат…

Горестно вздохнув, старик перекрестился.

– Посмотрите, – встав, он подозвал ребят к увешанной картинами стене, – вот это я потом нашел среди других рисунков. Портрет – парсуна, – только не поймешь: человек или зверь?

Парни подошли ближе и вздрогнули: на небольшом – в четверть листа – карандашном рисунке был изображен сидевший за столом человек, судя по одежке и перстням на пальцах – боярин или богатый купец, в домашнем зипуне с узорчатым шнуром-канителью и накинутом поверх кафтане. Коренастый, сильный, мускулистый – так можно было охарактеризовать весь, так сказать, экстерьер, но вот старый был человек или молодой, угадать было невозможно – вместо лица, распахнув пасть, скалилась жуткая медвежья морда!

– Ошкуй! – переглянулись ребята. – Ошкуй.

– Что? – старик обернулся. – Узнали, что ли?

– Да нет, – почесав голову, усмехнулся Иван. – Разве ж тут узнаешь? А поближе посмотреть можно?

– Да смотрите. – Гермоген пожал плечами и, подойдя, распахнул дверь. – Жалко, что ли. Только вот, извиняйте, с собой не дам – последняя о брате память. – Выглянув в сени, он тут же прокричал: – Телеша! Телешка! Давай, неси квасу.

И квас был тут же доставлен. В сей же миг.

А парни, не торопясь, рассматривали парсуну, стараясь не упустить малейшие подробности. Точно так же, как когда-то Ртищев учил проводить обыск – слева направо, от краев к середине. Скупыми мазками был изображен интерьер – угол изразцовой печи, небольшой иконостас с лампадой, оконце. А на стене, наполовину закрытая головой сидевшего за столом ошкуя, картина… пейзаж с ветряными мельницами. Вообще, подобное в русских домах пока было редкостью… исключая, конечно, Тихвин, Новгород и прочие приграничные городки.

– Картинку запомнил? – шепотом осведомился Иван.

Митька кивнул:

– Угу. И изразцы смотри какие – с фиалками.

– Это тюльпаны, Митя.

– Ну, значит, с тюльпанами.

Гермоген Ртищев приглашающе махнул рукой:

– Ну что, насмотрелись?

Они еще попили квасу и, выспросив у хозяина сведения обо всех, ближайших его покойному брату, слугах, откланялись, обещав вскоре зайти.

– Да, – уже на крыльце опомнился вдруг Иван. – О деле-то мы забыли спросить!