За линией Габерландта - Вячеслав Пальман

Весной отряд решил пройти через Колымское нагорье с северо-запада на юго-восток, чтобы выйти к морю где-нибудь около поселка Олы и попытаться бежать морем на юг к далеким чужим островам, где можно найти судно и перебраться дальше на Аляску.

Появиться в советском поселке запросто они, конечно, не могли. Даже если там ничего не известно о катуйской трагедии, все равно они вызовут подозрение: кто такие, откуда? Там каждый человек на виду. Оставалась лишь надежда на счастливый случай. Вдруг пристанет к берегу чужое судно или удастся силой взять моторный баркас и переплыть на нем Охотское море? Дождаться своего судна они вряд ли могли.

Путь банды оказался извилистым. Никамура и его люди шли по лесам, куда уже проникли предприимчивые золотоискатели. То в одном месте, то в другом они натыкались на дымок старательского костра. Горели леса, подожженные случайной спичкой неосторожного человека. Им уже дважды приходилось убегать от пожаров. Но они не шарахались от старателей. Все-таки их было семеро, с оружием. Каждая такая встреча обогащала Никамуру. Савелий Каюк был пятым несчастным, кого они посетили.

Чем больше золота «скупал» Джон Никамура, тем нетерпеливее становился, когда дело касалось старателей. В его заплечном мешке лежали тяжелые кожаные сумки с золотым песком. Это было куда интереснее торговли шкурками, тем более что все золото доставалось ему даром. Он вручал деньги доверчивым старателям, а Кин с Петровым и Конахом через несколько часов приносили ему те же самые червонцы, которые он отдавал золотоискателям. Они ничем не пахли, эти червонцы. Золото тоже не пахло. Кровь не на его руках.

Его спутники стали послушными, как овцы. Это и понятно. Судьба их целиком зависела от Никамуры. Только он один мог вывести убийц из страны, где им уже не было больше места. Даже Белый Кин, в свое время пытавшийся как-то отстаивать самостоятельность, олицетворял теперь само послушание: после катуйского побоища и встреч со старателями он полностью отдал себя в распоряжение предприимчивого купца. Жизнь его тоже зависела от Никамуры.

Ни Белый Кин, ни остальные спутники не знали, о чем думает их хозяин, сидя по вечерам у таежного костра. Они слепо верили ему: выведет, увезет за море, а там...

Джон Никамура действительно хотел уехать и увезти этих людей за море. Но в то же время он разрабатывал все новые и новые планы. Честолюбивые замыслы зрели в голове купца. Огромный край, где дремлют под землей почти нетронутые неимоверные богатства, лежал вокруг него. Старая власть не сумела найти средства и силы для добычи золота. Новая еще не успела. Он должен воспользоваться этим переходным временем и снять хотя бы сливки. Он должен это сделать! Что там Клондайк и Аляска, где в свое время разбогатели сотни предприимчивых людей! Колыма в сотни раз богаче и заманчивее золотого Севера на американском континенте. Уходить отсюда? Да он проклянет себя, если сделает такой опрометчивый шаг! Разве только уехать на короткое время, чтобы вернуться вновь уже с кораблем, с людьми, с товарами, первым из первых прибрать к рукам всех этих старателей, раскиданных на тысячу верст от моря. Пока молодое Советское государство повернется да раскусит, что к чему, Джон Никамура станет единственным скупщиком на русском Клондайке и золото — много золота! — потечет в его собственный карман. В конце концов, не он ли одним из первых узнал о золоте? А теперь вот проходит через весь край, изучает его, своими шагами меряет немереные версты. Как это называется по-русски? Первооткрыватель... Жаль, что он не может дать заявку на золотоносные участки, — он остолбил бы всю Колыму. Собственность Джона Никамуры. И — точка!

— Идем прямиком на Олу, — сказал он после расправы с несчастным Савелием Каюком. — Будем идти все лето. Возможно, что в поселке окажется какая-нибудь посудина. Олени у нас теперь есть, продукты тоже есть, так что сердце ваше может быть спокойно. Доберемся: Позади осталось больше, чем впереди.

Они шагали через тайгу еще четыре дня без остановки, пока не встретили Бориску. Здесь снова задержались.

Этот черный, как цыган, старатель пробрался в одиночку на реку Средникан и где-то в верхнем притоке реки нашел небывало богатую россыпь. Молчаливый, угрюмый, чертовски сильный, он вцепился в удачу, как клещ в загривок лося, и работал по семнадцать часов в сутки, не вылезая из шурфа. Одичал в тайге, словно зверь.

Первым его заметил Белый Кин. Взобравшись как-то на сопку, он усмотрел в густом тополевом лесу дымок костра и, не предупредив остальных, подкрался ближе.

Белый Кин долго лежал в кустах, откинув с лица сетку от комаров, и следил за каждым шагом осторожного, как волк, Бориски. Под вечер, шатаясь от усталости, Бориска вылез из шурфа и проделал странный путь: он обошел всю свою территорию, чуть не угодив при этом на мушку винтовки Кина, потом вернулся к шалашу и вдруг пошел прямо на Кина. Не доходя шагов тридцати, Бориска присел у камня, разгреб осколки и вынул из ямы мешок. «Тайник с золотом!» — догадался Кин. Сердце у него застучало. Это же клад...

Бориска высыпал в мешок дневную добычу, положил в яму и завалил камнями.

Кин улыбнулся. Вот как бывает! Богатство, можно сказать, само идет к нему в руки. Этим золотишком он уже не поделится с Никамурой. Хватит тому...

Вернувшись к стану, Белый Кин сказал:

— Еще один старатель. Сиднем сидит в шурфе. Оружия при нем вроде нет. Одиночка.

— Пошли, — скомандовал Никамура. Глаза у него жадно вспыхнули.

Бориска не испугался, когда из темноты к костру вышли семеро. Кивнув, словно старым знакомым, он сказал:

— Давай к огоньку, потолкуем о жизни, ребята.

— А вы храбрый человек, — усмехнулся Никамура, усаживаясь. — Чужие люди, с оружием, а вам хоть бы что. Иль не боитесь? Вдруг грабители явились?

— Чего с меня возьмешь, — засмеялся Бориска. — Мешок сухарей... Так я поделюсь сам.

— А золото?

— Где оно, то золото! Вон, в земле. Его еще намыть надо, будь оно трижды проклято.

— Плохо?

— А ни черта нет. Сколько копаю, все без толку.

Бориска отвечал зло, резко. Черные глаза его быстро бегали по лицам. Страшный человек.

Никамура долго, странно глядел на старателя. Тот выдержал взгляд, мастерски сплюнул в темноту.

— Петров, — сказал вдруг Никамура, — возьмите лоток, отмойте две-три пробы из шурфа.

Бориска сжал зубы. Глаза у него сузились, рысьим взглядом он посмотрел на купца.

— Это зачем еще?

— Проверим вашу честность.

Бориска вдруг встал, сжал жилистые кулаки.

— Иди-ка ты знаешь куда... — сказал он Никамуре и, шагнув к Петрову, добавил: — А ну не тронь, не тобой положено, парень.