Два романа об отравителях - Агата Кристи

— Да. Насколько мы смогли понять, весь этот спектакль был основан на серии трюков…

— Там было нечто большее, — глядя ему прямо в глаза сказал профессор. — Я знаю, что целью его было показать, каким образом конфеты в лавочке мисс Терри могли быть отравлены так, что никто не видел, как убийца это сделал.

Второй взгляд сквозь очки

Чтобы скрыть от остальных новые соображения, возникшие у него, Эллиот направился в кабинет прежде, чем кто — либо успел высказаться. Включив лампу с зеленым абажуром, стоявшую на секретере, он погасил лампу для съемок. Обычный свет казался теперь совсем слабым, хотя и позволял ясно видеть скорчившуюся в кресле фигуру Марка Чесни.

Вот, значит, как… По словам Боствика, за два дня до смерти Марк Чесни приходил в полицию, чтобы; спросить о точных размерах коробок конфет из лавочки миссис Терри. Обычная коробка конфет лежала сейчас на столе и должна была играть какую — то роль в «спектакле». Но какую?

Эллиот вернулся в салон, где майор начал уже обсуждать ту же самую проблему.

— Каким же, однако, образом, — спрашивал майор, — он мог продемонстрировать способ, которым были отравлены конфеты миссис Терри, позволив этому пугалу, кто бы оно там ни было, сунуть ему в рот ту зеленую капсулу?

Профессор Инграм чуть пожал плечами. Каждый раз, когда его взгляд падал на двери кабинета, в глазах появлялось выражение предельного напряжения.

— Объяснить вам это я не могу, — сказал он, — но, если вас интересует мое мнение, то мне кажется, что по плану Чесни эпизод с зеленой капсулой должен был быть лишь несущественной деталью — просто одной из многих частей спектакля. Я считаю, что главное, ради чего он собрал нас, должно было быть как — то связано с лежащей на столе коробкой конфет.

— Пожалуй, — сказал майор после паузы, — я не стану разбираться во всем этом. Предоставляю это удовольствие вам, инспектор.

Эллиот показал на один из стульев и профессор неторопливо сел.

— Хорошо, сэр. Мистер Чесни прямо сказал вам, что истинная цель этого представления в том, чтобы показать, как могли быть, незаметно отравлены конфеты миссис Терри?

— Нет. Однако он намекнул на это.

— Когда?

— Незадолго до представления. Сказал, что бросит кому — то обвинение. «Я брошу обвинение прямо в лицо!» Так буквально прозвучала его фраза, несколько театрально, надо сказать. — Профессор выпрямился и в его открытом взгляде появился хитрый оттенок. — Послушайте, инспектор. Я еще за обедом подумал о том, что в неожиданном желании Чесни сыграть перед нами эту комедию есть что — то странное. Разговор на эту тему возник совершенно случайно и окончательный вызов был брошен после спора, в котором приняли участие все присутствующие. Однако Чесни готовил его все время — даже еще до того, как мы сели за стол. Я это понял, да и Эммет все время скалил зубы, когда думал, что никто его не видит.

— И что из этого, сэр?

— Что из этого? Именно потому я так и возражал против того, чтобы представление было отложено, так протестовал против тех трех роковых часов, которые он потерял между концом обеда и началом своего спектакля. Я не из тех, кто противится проявлениям человеческого тщеславия, но на этот раз похоже было, что дело заходит слишком далеко. Я прямо спросил: «Куда ты метишь? К чему все это?», а он сдержанно ответил: «Внимательно наблюдай и, может быть, откроешь, как были отравлены конфеты миссис Терри, хотя я готов держать пари, что этого не случится».

— У него была какая — то теория на этот счет?

— Очевидно.

— Теория, которую он собирался продемонстрировать перед вами?

— Видимо, так.

— И он, — небрежно спросил Эллиот, — подозревал, кто отравитель?

Профессор Инграм на мгновенье поднял глаза. В его взгляде была тень беспокойства, но, если бы такое выражение можно было применить к столь добродушному лицу, его, пожалуй, лучше всего было бы назвать лицом человека, загнанного в угол.

— У меня создалось такое впечатление, — кивнул он.

— Однако, он не назвал… не намекнул ни на кого?

— Нет. Это ведь испортило бы его спектакль.

— И вы полагаете, что поэтому он и погиб?

— Да. — Профессор повернулся на своем стуле. — Скажите мне, инспектор, разумный вы человек? Человек, который в своих поступках руководствуется умом, а не эмоциями? — Он улыбнулся. — Еще одну минутку, пожалуйста. Разрешите мне объяснить смысл такого вопроса. При всем уважении, которое внушает мне наш друг Боствик, мне кажется, что в этом деле он до сих пор проявил себя не слишком удачно.

Выражение лица майора Кроу стало холодным и жестким.

— Старший инспектор, — медленно проговорил он, — лишь выполнял свой долг…

— Да бросьте вы! — без тени обиды воскликнул профессор. — Разумеется, выполнял. Господи, все мы стараемся его выполнять! Только выполнять свой долг вовсе не означает обязательно приближаться к истине, — иногда это значит нечто прямо противоположное. Я не хочу сказать, что существует полицейский заговор против Марджори Вилс. Я знаю, что это не так, хотя плачевным результатом оказалось то, что племянница моего друга не может выйти на улицу, не рискуя, что какой — нибудь мальчишка швырнет ей в лицо комок грязи. Какие реальные усилия были предприняты для того, чтобы разрешить проблему этих отравленных конфет? В какой форме планировалось дойти до сути этого дела? Что это за преступление? Для чего были отравлены конфеты в лавочке миссис Терри?

Профессор стукнул кулаком по спинке стула.

— Старший инспектор Боствик, — продолжал он, — придерживается очаровательного и крайне успокоительного мнения, что от сумасшедшего можно ожидать чего угодно — и делу конец. А чтобы поддержать свое обвинение против Марджори, он ссылается на аналогичный (хорошенькая, черт побери, аналогия!) случай Кристины Эдмундс.

Майор Кроу молчал, и профессор заговорил снова.

— Аналогичный? Трудно найти два случая, которые больше отличались бы в единственном пункте, который здесь важен: в мотиве. Кристина Эдмундс была, если хотите, сумасшедшей, но ее движущий мотив был не менее разумен, чем у большинства убийц. Эта девушка в 1871 году влюбилась в Брайтоне в одного медика, не отвечавшего ей взаимностью. Сначала она попыталась — безуспешно — отравить стрихнином жену этого врача. Попытка была раскрыта, но врач не обратился в полицию, а лишь запретил девушке появляться у него в доме. Дошедшая до безумия женщина решила доказать, что она невиновна, что в городе действует отравитель, который может быть кем угодно, но только не мисс Кристиной Эдмундс. Вот тогда ей и пришла в голову идея с отравленными конфетами. Хорошо, где же здесь аналогия? Разве с Марджори было что — либо подобное? Ради бога, где у нее мотив? Скорее уж напротив: ее жених, приехав в Содбери Кросс и услышав здешние разговоры, чуть было с перепугу не кинулся наутек.

К этому моменту лицо профессора так раскраснелось, и он так бурно жестикулировал, что напоминал взбешенного ангелочка. Сейчас он коротко рассмеялся и немного успокоился.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал он, — вы ведь здесь для того, чтобы задавать вопросы.

— Мисс Вилс была раньше помолвлена? — неожиданно спросил Эллиот.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— А все — таки — была или нет?

Вновь Инграм бросил на него быстрый, не поддающийся расшифровке взгляд.

— Нет; насколько я знаю, нет. Мне кажется, что Вилбур Эммет любил и продолжает любить ее. Однако, его багровый нос и полное, прошу прощения, отсутствие привлекательности не дали ему шансов, хотя он и получил одобрение Марка. Надеюсь, что это, разумеется, останется между нами.

В разговор вмешался майор Кроу.

— Мне рассказывали, что Чесни, — заметил он безразличным тоном, — старался отбить у возможных претендентов на руку его племянницы охоту посещать его дом.

Профессор чуть замялся.

— В каком — то смысле это верно. Он говорил, что эти мартовские коты как он их называл, действуют ему на нервы. Не то, чтобы он прямо им отказывал, но…

— Любопытно, — проговорил майор, — почему этот человек, с которым Марджори познакомилась за границей, так легко получил одобрение Чесни?

— Вы хотите сказать… — резко сказал профессор, — хотите сказать что Чесни сейчас был бы непрочь избавиться от него?

— Этого я не говорил.

— Не говорили? Ко всем чертям, друг мой! Во всем этом деле вы полностью заблуждаетесь. Чесни нравился этот молодой Хардинг. Парень он с будущим, да и почтение, с которым он всегда относился к Марку, тоже сделало свое дело. К тому же, чего ради мы обсуждаем все это? Хоть мы и не знаем многого, — лицо профессора вновь налилось кровью, — в одном можно быть уверенным абсолютно — Марджори не имеет никакого отношения к убийству своего дяди.