Душа вашего ребенка. 40 вопросов родителей о детях - Марина Нефедова

Метод третий – учить, но не тому. Проявляя жестокость к другому, ребенок и сам находится в некомфортной, стрессовой ситуации. Добровольно пребывать в таком состоянии – радости мало. Значит, у ребенка либо существует серьезный стимул к агрессии, либо он постоянно находится в ситуации стресса. Чаще всего он проявляет жестокость именно тогда, когда ему плохо: «У мамы появился еще один любимый ребенок, и я буду протестовать!», «Я не успеваю по многим предметам и очень переживаю от этого. Они мне за все ответят, эти выскочки-ботаники!».

Конечно, самым простым решением было бы убрать стрессовый фактор из жизни ребенка. Но ведь двоечник не начнет учиться хорошо вдруг и сразу, да и младшего братика или сестричку в роддом уже не вернуть. Но папы и мамы должны понимать: их ребенку плохо! Заботливый родитель попытается минимизировать воздействие стресса, уделяя больше времени ребенку, стараясь переключить его внимание с тревожащей ситуации на что-то другое, интересное, комфортное. Заботливый родитель будет искать для ребенка возможный выход «отрицательной энергии». Таким выходом могут стать, например, спортивные тренировки.

Конечно, педагогические советы совсем не то же самое, что кулинарные рецепты. Там достаточно перечислить количество ингредиентов и способы их обработки – и результат с поправкой на мастерство исполнителя гарантирован. Давая же советы по воспитанию детей, ты никогда не можешь сказать, что хороший результат гарантирован выполнением пошагового алгоритма. Но быть любящими, внимательными взрослыми – это в наших силах.

Как подростку выжить?

– Марина! – говорит бабушка. – Я поняла, почему Даня ничего не хочет делать. Это же педагогически запущенное поколение! Тут со мной рядом всю дорогу в электричке ехали его ровесники, это ужас какой-то, абсолютно потерянные дети.

– В каком смысле потерянные?

– Слушай, неужели у Дани друзья такие же? Может быть, его уже спасать надо?

– От чего спасать, мама? Какие друзья?

– Марина, да там же совсем ничего святого! Ну я не знаю, мы такие не были! У нас хотя бы какие-то ценности были, мы знали, что хорошо и что плохо, мы Родину любили, мы старшим помогали… А у этих – вообще одна физиология… Может, мне с ним поговорить?

– Мама, он не будет слушать нотации, – вздыхает Марина.

«Меня пугают современные подростки и то, что ни школа, ни родители ничего с ними сделать не могут. Может быть, кто-то из учителей, которые общаются с подростками, поделится своим опытом – действительно ли в современной школе все так плохо? И что же на самом деле происходит с нынешними подростками?»

Леонид Клейн, педагог

Одно из желаний родителя подростка – закрыть дверь в детскую и помечтать о том, почему же ему не три года или когда же ему наконец исполнится двадцать пять. Общество не любит подростков. Этот период страшный, потому что одновременно пробуждаются и сознание, и гормоны, которые входят в конфликт друг с другом.

У русского писателя Ивана Шмелева есть повесть «История любви», в ней хорошо показано, о чем постоянно думает главный герой – гимназист начала двадцатого века. Сексуальные переживания являются фоном этого возраста. Может ли мальчиков в десятом классе беспокоить что-то, кроме «этого»? Может, но только если их голову кто-то специально занял чем-то иным. Просто для того, чтобы дети в перерывах между мыслями «о сексе» могли подумать о «Евгении Онегине», нужен какой-то учитель, которого действительно по-настоящему интересует «Евгений Онегин». То, что у подростков есть другие интересы и они готовы к эмоциональной, интеллектуальной, духовной жизни, – это очевидно. Но кто-то должен помочь им эту жизнь развивать!

Представление о том, что подростки – существа испорченные и плохие, это представление страха. На самом деле детям хочется две вещи: реальных границ и правды.

Главный протест подростка – не против учителя; учитель тут, что называется, просто под руку попадается. Его протест – против родителей и против мира, который, как подросток постепенно начинает понимать, несправедлив и греховен. Папа ушел из семьи, денег нет, и вокруг этого крутится жизнь, и я, оказывается, не такая красивая, как одноклассница за соседней партой… Это открытия, которые сложно пережить. А тут еще мама ругается, девочка не ответила на эсэмэску, джинсы не купили, прыщи вылезли, и при этом тебе говорят: «Ты плохо ведешь себя, домашнее задание не сделал…» У подростка жизнь катастрофическая! И если учитель будет помнить, что школа – это одна из проблем ученика, а не просто «храм знаний», возможно, диалог установится.

Я думаю, что главная проблема, которая существует у сегодняшней школы, это проблема отсутствия ценностей у преподавателей. Проблема учителя – это проблема человека, который должен чему-то учить, при этом он находится в плену различных социальных условий и каким-то образом должен себя позиционировать и откуда-то черпать силы.

Мы переживаем период ценностной паузы. Я не являюсь приверженцем советского режима, но полвека стране удавалось прожить на памяти о Великой Отечественной войне. На этой памяти делалась огромная реальная воспитательная работа. Ее дополняли какие-то идеологические конструкции, которые цементировали общество. А сейчас хотел бы я посмотреть на человека, который вдохновлен, работая в обычной московской школе! Его не уважает общество, и дело здесь даже не в деньгах. У него нет ценностей. Ему нечего сказать ученику!

Ценности у учителей могут быть в православных и частных школах, преподавательские коллективы которых специально ориентированы на что-то конкретное. Ведь что представляет собой, например, православная школа? Сообщество людей, объединенных значимой для них миссией. Такая школа может быть лучше или хуже, но люди, преподающие в ней, пришли к детям с чем-то. Обычный преподаватель массовой школы пришел ни с чем. Большинство выпускников педвузов ничем от своих учеников не отличаются.

На самом деле, когда учитель приходит в пятый класс, проблем практически не возникает. В этом возрасте дети готовы на все: выполнять любые домашние задания, спорить с учителем, петь и рисовать с ним – только делай с нами что-то, уважаемый учитель! Но учитель, по сути, не делает ничего. А в десятом классе уже все, поезд ушел…

Те же проблемы подстерегают детей и дома. Неполные семьи, денег ни на что не хватает, перспектив никаких… Родителям самим тошно, им бы для себя найти какого-нибудь классного руководителя…

Уважительные отношения между учеником и учителем строятся на том, что учитель, считая что-то значимым, веря, что то, о чем он говорит детям, действительно важно, хочет это «что-то» донести до учеников. Он готов потратить иногда еще немало сил на дисциплину, чтобы его слушали.

Вообще же мы сталкиваемся с глобальным противоречием: образование у нас массовое, а качества мы хотим эксклюзивного. Но так быть не может. Даже при хороших учителях в огромной массовой школе всегда будут кого-то «мочить в сортире» – за всеми не уследишь…

Возможно, ситуации помогло бы разрушение бюрократических, а по сути, коррупционных барьеров, в результате чего стали бы появляться маленькие частные школы, не требующие непомерной платы за обучение. К счастью, кроме школы существуют еще кружки по интересам, воскресные школы, спортивные секции, где действительно ищущая молодежь может обрести то, в чем она нуждается.

Дмитрий Шноль, педагог

К четырнадцати-пятнадцати годам человек ощущает сильнейшую потребность стать взрослым. В традиционной культуре подросток, как правило, уже полноправный работник: сын охотника отправляется вместе с отцом в лес на охоту, сын крестьянина идет в ночное пасти лошадей. Михаил Ломоносов, например, начал помогать отцу с десяти лет. Они уходили на рыбные промыслы ранней весной и возвращались домой поздней осенью.

Я помню, как в детстве завидовал некрасовскому мальчику, который «в больших сапогах, в полушубке овчинном» ведет под уздцы лошадку. Как же это прекрасно – не сидеть в скучном классе, а самому вести за собой послушную лошадь и встречному взрослому с достоинством ответить: «Ступай себе мимо!» Здóрово, когда тебе доверяют что-то серьезное!

Что же мы доверяем современному подростку? Практически ничего. Социальная роль шестнадцатилетних практически ничем не отличается от роли первоклассника: школу за него выбрали родители, программу и учебники – «профессора-академики», расписание составил завуч, еду приготовила мама, на компьютер заработал папа… Своего дела и собственной сферы ответственности у него нет (учебу подавляющее большинство подростков своим делом не считают), попробовать силы в чем-то настоящем и серьезном он не может. Вот знакомая всем сценка: приходит мама одиннадцатиклассника посоветоваться с учителем по поводу подготовки к экзаменам. За ней стоит сыночек, который выше ее на голову. Мама говорит: «Мы решили поступать в МАИ». Это «мы» означает следующее: разве он может в свои семнадцать лет принять хоть какое-нибудь решение?