Колдун. Земля которой нет - Кирилл Клеванский

Как бы то ни было, сумма все равно оставалась астрономической. Даже учитывая золото в ларце под половицей, это все равно десятая часть всего бюджета. Понятное дело, на такие траты я пойти не мог.

– Но Пилигрим говорил…

– А вот не был бы ты от Пили, – перебил меня Харум, догадавшись, к чему я клоню, – запросил бы все восемнадцать золотом.

Посмотрев на черепицу, а потом на свою пустую повозку, я мысленно махнул рукой. В конце концов с дождем шутки плохи, так и до пневмонии можно дойти, и до плесени черной, а там уж и Темный Жнец недалеко.

Скинув заплечный мешок, я порылся в нем, а потом нащупал пальцами тканевый сверток. Вытащив его, выложил на прилавок одну золотую монету и этот самый сверток.

– Это что? – спросил ошарашенный торговец.

– Разверни, Харум.

Ремесленник взглянул на меня с неким подозрением, но сверток все же взял. Уж не знаю, что здесь сработало: то ли любопытство, то ли вера в великий и могучий бартер. Ну или как он на Ангадоре называется.

Торговец отворачивал лоскуты ткани бережно и осторожно, но его пухлые пальцы слишком сильно дрожали, и я молил всех богов, дабы он не уронил сверток на землю. Но вскоре на солнце заблестели, словно застывшие слезы, пролитые беломраморной скульптурой, минералы. Они переливались в солнечных лучах, отбрасывая призрачные блики на поверхность начищенной черепицы, создавая иллюзию водной глади.

– Это…

– Жемчуг, – подтвердил я. – С таким приданым твою дочку быстро возьмут в жены, а у тебя появится хороший помощник.

– Но…

– Да ты бери, Харум, бери, – настойчиво сказал я. – Я же вижу, что ты человек хороший, а значит, тебе это поможет. Плохого бы сгубило, а тебе поможет.

– И…

– И деньгу бери. Не по чести за товар деньгами не платить.

– А…

– Давай без лишних слов, – попросил я.

Харум оглянулся, посмотрел на скучающую дочь, а потом, кивнув, смотал сверток и убрал в ларец. Торговец уже хотел было сам потащить тяжеленные ящики, но я его остановил. Перескочив через прилавок, я подмигнул ожившей девушке, а потом легко подхватил первый ящик. Наверное, он весил полсотни килограммов, но мне он казался немногим тяжелее утреннего бриза, дующего со стороны гавани Омхая. Под удивленные взгляды дочери и отца я отнес ящики на телегу, закрепив их ремешками и прикрыв еще одним покрывалом. Вскочил на козлы, отсалютовал шляпой и дернул за уздцы. Конь, мотнув своей огромной головой, поцокал в сторону выхода с площади.

Наверное, сегодня боги решили преподнести мне несколько сюрпризов, так как у самого поворота к главному проспекту Гальда я услышал вскрик.

На базаре творилось то, что, согласно уставу Принца, не должно было происходить. Армейские новобранцы, выпив лишнюю пинту браги в таверне, занимались тем, чем и положено заниматься подвыпившим новобранцам. Эти юнцы от семнадцати до двадцати лет отроду грязно приставали к девушкам. А когда за леди заступились торговцы и проходившие мимо молодцы, закипела драка. Хорошо хоть оружие никто не доставал, а то площадь залили бы кровавые ручьи. По-хорошему я должен был щелкнуть вожжами и погнать Коня ниже по улице, но этого я так и не сделал.

Поддатых задир было четверо – стандартное число для быдловатых армейцев. Втроем они слишком быстро напиваются до состояния «в зюзю», а вчетвером – самое то.

Высокий плотный парень с редкой бороденкой на еще нежных щеках замахнулся рукой, затянутой в латную перчатку, но так и не смог дотянуться до простого мужичка в легкой рубашке. Кто-то будто ударил по локтю этому парню, и кулак со смачным чавканьем впечатался ему же в лицо, кроша зубы и разбивая губы. Задира закружился, будто балерина в танце, и упал, подминая под себя своего неудачливого компаньона.

Оставшиеся двое стали озираться по сторонам в поисках неизвестного, но вскоре согнулись под обстрелом. Яблоки, недавно лежавшие на ближайшем прилавке, вдруг обернулись требушетными ядрами. Они неустанно бомбардировали парней, покрывая их незащищенные ноги и лица градом нестрашных, но очень обидных и болезненных ударов.

Вскоре четверка, голося и испуганно визжа, утирая слезы испуга и кровь, убежала в неизвестном направлении. Площадь грянула дружным смехом, и среди этого океана радости маленьким ручейком звучал легкий, едва слышный смех. Будто веселился сам ветер, играя с волосами проходящих мимо девушек.

Я дернул вожжи и свернул за поворот. На дороге было свободно. Многие разъехались по своим делам, и проспект наконец мог облегченно вздохнуть. По пути к выезду я разминулся лишь с двумя каретами и тремя повозками, на одной из которых сидел странного вида мужик, слишком пристально смотрящий по сторонам. Наверное, не ошибусь, если скажу, что тот бугорок, в который так удачно сложилась его рубашка в районе солнечного сплетения, на самом деле – скрытый под одеждой знакомый мне медальон.

На воротах я вновь был вынужден пройти досмотр.

– Смотрю, ты не только черепицу купил, – сказал стражник, откидывая покрывала.

– Так это… бишь, то бишь…

– Ой, – отмахнулся тот, задергивая полотна обратно. – Проезжай уже. Всю плешь мне проешь, мямля.

– Так ведь это, ну… э-э-это-о-о…

– Езжай, говорю!

Кивнув стражнику, я покинул город-крепость. Служивый был прав: я не только закупился, но и узнал все последние новости, какие не услышал бы на хуторе.

Солнце уже стояло в зените, но я вовсе не изнывал от жары, как многие путники, встретившиеся мне по дороге к хутору. После путешествия по Великим пескам и полугода жизни на Териале имперское солнце казалось мне жалким намеком на настоящее зенитное светило. Вот, помню, однажды на арене был такой горячий песок, что он прожигал подметки и оставлял на ступнях ожоги. Если в такой летний день в долине Летающих Островов оставить неглубокую широкую миску на солнце, то уже спустя полчаса вы не сможете дотронуться до воды и пальцем, до того она горячая. Здесь же, конечно, такого нет.

Жуя очередную травинку, я спокойно ехал по разбитой дороге, стараясь не дать Коню сломать ноги в колдобинах. За годы жизни на Ангадоре я слышал много рассказов о том, как путешественникам, наемникам и солдатам приходилось добивать верного четвероного друга, которому не повезло подломиться. Зачастую это были довольно жуткие и несколько грустные истории, поэтому я рад, что не имею подобного опыта. Ну и, как вы понимаете, не стремлюсь его приобрести, поэтому ехали мы довольно медленно.

Насвистывая себе под нос нехитрую наемническую песенку, не отличающуюся особой мелодичностью или смыслом, я доехал до основания холма. Конь поднимался тяжело, ступая степенно и осторожно. Говорят, лошади – довольно глупые создания, но моя умна, как тысяча демонов. Животинка никогда не тянула телегу, если та перегружена, не позволяла загонять себя вскачь, да и вообще была довольно своенравной. Откуда она такая взялась, для меня всегда было большим секретом.

Наконец по левую руку показалось поле, на котором отдыхали мужики. Когда солнце поднимается в зенит, то работы в поле прекращают. Никто же не хочет свалиться от теплового удара. В этот свободный от трудов час обычно травили байки, подкреплялись молоком и сухими булочками. Еще иногда флиртовали с девками, приносящими молоко или колодезную воду. Вообще этот флирт, когда мужик стоит, опершись на косу, всегда казался мне немного смешным, но в то же время каким-то потусторонне волшебным. Он не похож на то, как мы флиртовали в Академии. И уж точно не имеет ничего общего с ситуацией на войне, когда некоторые храбрецы покидают лагерь, дабы найти приключения в ближайших поселках и деревнях.

– Дядя Тим, дядя Тим! – закричали рядом.

Я вздрогнул и улыбнулся, забыв про свои немного сентиментальные размышления. Вокруг столпились хуторские дети. Им было от шести до девяти. Совсем маленькие, им, кроме подсобных работ «принеси-подай», и озаботиться-то нечем. Знай себе бегают по окрестностям и в игры играют. И мне, увы, выпал несчастливый шанс стать для них любимой игрой.

– Чего тебе, Керри? – строго спросил я у конопатой девочки.

На хуторе я всегда держал лицо кирпичом, по большей части был немногословен и угрюм. Как вы могли понять, это добавляло если не уважения, то хотя бы признания. Хуторяне полагали, что я нелюдимый, но весьма добрый человек. Так что они не опасались, если дети игрались со мной, но и не считали меня каким-то лентяем или размазней.

– А покажи фокус, дядя Тим, – беззастенчиво улыбнулась дочка пастуха.

Она была самой смелой в компании из семерых детишек и часто выступала у них заводилой. Вообще эти сорванцы уже стали легендой в окрестных селах, деревнях и на хуторах. Их порой даже называли демонятами, с чем я был не согласен. Поверьте мне, демоны намного уродливее и куда менее безобидны.

– Не покажу, – буркнул я, сохраняя строгую мину. В душе же я боролся с подступающим смехом.