Алые Евангелия - Клайв Баркер

Гарри в макушку и побрел прочь. Тем временем Кэз каким-то образом уговорил Лану подняться на ноги, так чтобы вид города оставался у неё за спиной.

— Я не хочу туда идти, — всхлипнула она. — И никто из вас не сможет меня заставить.

— Мы и не собираемся.

Над головой раздался нестройный птичий хор.

Гарри поднял голову и увидел, что шум исходит от двух видов крылатых существ, кружащихся над городом. Они скапливались с поразительной быстротой, привлеченные либо многообещающими стенаниями с улиц, либо запахом, который только сейчас стал различим. Аромат оказался насыщенным. В нем чувствовался привкус крови, а также амбре застаревшего фимиама и еще один запах, который невозможно было определить, и по этой причине бывший гораздо более манящим, чем другие.

Пока он сидел на вершине, Гарри рассматривал красоту и гротескность Ада, а его мысли все еще будоражил обмен загадками (вряд ли это можно было назвать разговором), который только что произошел у него с потенциально сумасшедшим южанином. Он был не менее измотан, чем когда покидал свою квартиру в Нью-Йорке, он не менее нуждался в десятилетнем отпуске на Гавайях — только он, хижина и удочка, — но если он собирался туда попасть, ему сначала нужно закончить дело.

— Ну ладно, — произнес он. — Двинулись.

13

Пребывание в тумане не произвело на Норму особого впечатления. Жрец Ада исполнил ее просьбу, и какую бы защиту он ни использовал, чтобы оградить себя от воздействия тумана, она распространилась и на нее. Однако она слишком ясно слышала позади себя жуткие звуки, издаваемые подпавшими под воздействие тумана. Некоторые из них представляли собой обычное мычание существ, испытывающих боль, другие более внятно молили о помощи, но самыми жалкими были те, кто, завидев внушительную фигуру жреца Ада, возникшую из тумана, со всевозможной вежливостью, на которую они были способны, просили избавить их от страданий.

Внезапно Феликссон начал кричать. Норма, цеплявшаяся за его одежду, почувствовала, как ткань вырывается из ее рук.

— О Боже всемогущий, нет! — вопил он. — Я чувствую туман. Он лезет мне в глаза. Мой рот! Повелитель! Хозяин! Помоги мне!

Норма замерла на месте.

— Эй? Что случилось? Я думала, Феликссон под защитой?

— Он и был, — ответил демон прямо в ухо Нормы. Она подскочила при звуке его голоса. — Но я снял ее.

— Чего? Почему?

— Его история подошла к концу. Его служение мне завершено. Тебя мне вполне достаточно.

— Ты не можешь! Я прошу вас о милости от его имени.

Ты не хочешь брать на себя такой долг.

— Он облегчил мою боль.

— Потому что не желал нести тебя.

— Я знаю. Когда он помогал мне, я уже тогда знала. Но все же он помог.

— Отлично. Все, что ему нужно — попросить. Ты слышишь, Феликссон? Просите, и дано будет вам.[28]

Волшебник что-то ответил, но это не походило ни на какие слова, известные Норме. Норма резко повернулась сторону задыхающегося Феликссона.

— Говори! — сказала она. — Послушай меня, Феликссон! Господин назвал твое имя![29] Ответь ему. Это все, что тебе нужно сделать. Она сделала шаг в сторону мужчины, вытянув руки. Сначала его коснулся кончик ее правой туфли.

— Ты меня слышишь? — умоляла она, наклоняясь вперед и ища волшебника.

Мычание, сопровождавшееся выходом газа, — это все, что она получила в ответ.

— Феликссон! Произнеси слова.

Она услышала жалкие звуки, свидетельствующие о его последних попытках. Затем водрузилась тишина.

— Феликссон? — прошептала она в темноту.

— Он не слышит тебя, — сказал жрец.

— О, Господи всемогущий, — пробормотала Норма. Ее пальцы, еще не веря в то, что ее разум только что осознавал, продолжали искать тело Феликссона. Она опустилась на колено, когда ее пальцы соприкоснулись с чем-то горячим и липким. Она мгновенно отдернула руку, ее мысленный взгляд уже рисовал неприятную картину плоти, опустошенной плотоядным туманом.

— Я не понимаю, — проговорила она. — Этот человек был предан тебе.

— Что мне могут дать чувства?

— Неужели тебя ничто не волнует?

— Все есть смерть, женщина. Все есть боль. Любовь порождает утрату. Обособленность порождает неприязнь. Куда ни повернись, быть побитым. Наше единственное истинное наследство есть смерть. И наше единственное наследие — прах.

Сказав так, он повернулся и пошел дальше, оставив мертвеца позади. Норма вознесла короткую молитву за Феликссона и быстро последовала за Сенобитом, опасаясь, что в случае промедления, он сочтет и ее больше не достойной защиты. Несмотря на свой возраст и слепоту, Норме было нетрудно угнаться за ним. Какая бы защита ни была на нее наложена, она, казалось, придала ее телу силу, и Норма без лишних усилий последовала по пятам демона.

14

Теперь строение назывался Бастионом Тятха, хотя до этого носило множество имен, каждое из которых выбирал новый правящий деспот. Но как бы ни менялся интерьер Бастиона в соответствии с метафизическими или потенциальными амбициями своих обитателей, внешний вид оставался неизменным. Он представлял собой непоколебимую каменную башню, блоки которой были так точно отмерены и высечены, что было практически невозможно, только прижавшись лицом к стене Бастиона, определить, где заканчивается один блок и начинается другой.

С ним было связано множество легенд, преимущественно касающихся его создания, самая популярная и, вероятно, самая правдоподобная: Бастион являлся первым зданием, возведенным окрест, его проектировщиком, архитектором и единственным каменщиком был некий ур-демон[30] по имени Хоетхак, построивший его, чтобы защитить свою человеческую жену, женщину по имени Жаклин, которая была беременна квинтетом гибридов — первым плодом от спаривания между величественными ангелами, то ли падшими, то ли нет, и нелепыми людишками. Все выжили — отец, мать, дети, которые стали родоначальниками пяти семейств, чьи генеалогические древа со временем всё больше загрязнялись, а список вендетт только распухал.

Из восьми членов нынешнего режима только трое были сегодня вечером в Бастионе. Их фанатичный генерал Августин Пентатия — нераскаивающийся приверженец войны и ее восторженных жестокостей, — сидел в кресле с высокой спинкой, где обычно восседал Ката Ниа'капо — глава режима. Его отсутствие сразу бросалось в глаза.

Остальные присутствующие в комнате — Езекиум Сут и Жозефина Л'ти — не могли скрыть своего волнения.

— Если бы Ниа'капо был здесь, — начал Сут, — мы бы уже держали ситуацию под контролем.

— Все под контролем, — ответил генерал Пентатия. Он носил длинные волосы, как и все члены режима, хотя волосы Пентатия были седыми, а его пурпурно-черный лоб украшали три ритуальных нисходящих рубца, каждый толщиной с палец. Благодаря многократно повторенному прорезанию, рубцы горделиво возвышались над его лбом. Эти отметины придали ему выражение непроходящей ярости, хотя голос его был размеренным и