Алые Евангелия - Клайв Баркер

Клайв Баркер

Алые евангелия

Марку, без которого эта книга не существовала бы.

Друг его спросил: "Что же такое багряный цвет?" Слепой отвечал: "Он похож на звук трубы".[1]

— Джон Локк,

Опыт о человеческом разумении

ПРОЛОГ

Labor Diabolus[2]

Он освежил мое лицо,

Как ветр весны, маня

И, проникая ужас мой,

Он утешал меня.

Сэмюэл Тейлор Кольридж, Поэма о старом моряке[3]

1

После долгой могильной тишины Джозеф Раговски подал голос, и бы он неприятен, ни по звуку, ни по настроению.

— Только посмотрите на себя, — сказал он, внимательно наблюдая за пятью волшебниками, пробудившими его от сна без сновидений. — Выглядите словно призраки, каждый из вас.

— Ты сам выглядишь не лучше, Джо, — произнесла Лили Саффро. — Твой бальзамировщик слишком увлекся румянами и подводкой для глаз.

Раговски зарычал, поднес руку к щеке и стер часть макияжа, который использовался для сокрытия болезненной бледности, которую оставила на нем насильственная смерть. Его, несомненно, поспешно забальзамировали и отправили на полку в семейный склеп, на кладбище на окраине Гамбурга.

— Надеюсь, вы не взяли на себя весь этот труд, только чтобы сделать со мной дешевые снимки, — сказал Раговски, осматривая всякую всячину, замусорившую пол вокруг него. — Все же, я впечатлен. Некромантия требовала всепоглощающего внимания к деталям.

Ритуал Н'гуйзе, который использовали волшебники для воскрешения Раговски, требовал использовать яйца чистых белых голубей, в которые была введена первая менструальная кровь девушки. Они были разбиты в одиннадцать алебастровые чаши, окружавшие труп, каждая из которых содержала другие неизвестные ингредиенты. Чистота являлась сутью этой работы. Птицы не могли быть крапчатыми, кровь должна была быть свежей, а две тысячи семьсот и девять цифр, начертанных черным мелом по спирали начиная с внутренней стороны окружности, образованной чашами, и до места, где лежал труп воскрешаемого, должны быть в строгом порядке, без каких-либо подчисток, прерываний и исправлений.

— Это твоя работа, не так ли, Элизабет? — спросил Раговски.

Старейшая из пяти волшебников, Элизабет Коттлав — женщина, чье мастерство в самых сложных и изощренных волшебных техниках омолаживания было недостаточным, чтобы ее лицо не выглядело как у кого-то, потерявшего как аппетит, так и способность спать десятилетия назад — кивнула.

— Да, — ответила она. — Нам нужна твоя помощь, Джои.

— Давно ты меня так не называла, — сказал Раговски. — И обычно это было, когда ты трахалась со мной. Меня трахают прямо сейчас?

Коттлав бросила быстрый взгляд на своих коллег-волшебников — Лили Саффро, Яшара Хеядата, Арнольда Полташа и Теодора Феликссона[4] — и увидела, что их не больше ее самой забавляют оскорбления Раговски.

— Вижу, смерть не лишила тебя ядовитого языка, — сказала она.

— Ради всего святого, — сказал Полташ. — Это всегда было проблемой! Что бы мы ни делали или не делали, чем бы мы ни занимались или не занимались, ничто из этого не имеет значения. Он покачал головой. — Время, которое мы потратили на борьбу, чтобы превзойти друг друга, когда могли бы работать вместе, заставляет меня рыдать.

— Ты рыдаешь, — сказал Теодор Феликссон. — Я буду бороться.

— Да. Пожалуйста. Избавь нас от слез, Арнольд, — сказала Лили. Она единственная из пяти заклинателей сидела, по одной простой причине — у нее не было левой ноги. — Мы все хотели бы изменить…

— Лили, дорогая, — сказал Раговски, — я не могу не заметить, что ты не совсем такая, какой была. Что случилось с твоей ногой?

— Вообще-то, — сказала она, — мне повезло. Он почти добрался до меня, Джозеф.

— Он?.. Хочешь сказать, его не остановили?

— Мы вымирающая порода, Джозеф, — сказал Полташ. — Подлинно вымирающий вид.

— Сколько еще осталось от Круга? — cпросил Джозеф с внезапной обеспокоенностью в голосе.

Весела полная тишина, пока пятеро обменивались нерешительными взглядами. В конце концов заговорила Коттлав.

— Мы — все, что осталось, — произнесла она, вперив взгляд в одну из алебастровых чаш и на ее содержимое, запятнанное кровью.

— Вы? Пятеро? Нет. — Весь сарказм и наигранность пропали из голоса и манер Раговски. Даже яркие краски бальзамировщика не смогли скрыть ужас на лице Раговски. — Как давно я умер?

— Три года, — ответила Котлав.

— Ты должно быть шутишь. Как это возможно? — спросил Раговски. — Только Верховный Круг состоял из двухсот семидесяти одного!

— Да, — сказал Хеядат. — И это только те, кто предпочел причислять себя к нам. Неизвестно, скольких он достал за пределами Кругов. Сотни? Тысячи?

— И не говоря уже о том, чем они обладали, — сказала Лили Саффро. — У нас был достаточно подробный список…

— Но даже он был неполным, — перебил Полташ. — У нас у всех есть тайные достояния. Я знаю точно.

— А… более чем верно, — сказал Феликссон.

— Пять… — произнес Раговски, покачивая головой. — Почему вы не устроили мозговой штурм и не придумали, как его остановить?

— Именно по этому мы пошли на все эти хлопоты, чтобы вернуть тебя, — сказал Хеядат, — Поверь мне, никто из нас не был рад этому. Думаешь, мы не пытались поймать ублюдка? Мы пытались, черт побери. Но демон чертовски умен…

— И становиться все умнее и умнее, — проговорила Коттлав. — В каком-то смысле, ты должен быть польщен. Он забрал тебя раньше остальных, потому что выполнял домашнее задание. Он знал, что только ты сможешь объединить нас всех против него.

— А когда ты умер, мы спорили и указывали пальцами, как ссорящиеся школьники. Полташ вздохнул. — Он поразил нас одного за другим, перемещаясь по всему земному шару, так что мы никогда не знали, где он собирается нанести следующий удар. Многие сгинули, и никто ничего не замечал. Мы узнавали о них позже, обычно через несколько месяцев. Иногда даже через год. По чистой случайности. При попытках с кем-нибудь связаться и обнаруживали, что его дом был продан, или сожжен дотла, или просто оставлен гнить. Я посетил парочку таких мест. Помнишь дом Брандера на Бали? Я побывал там. А дом доктора Биганзоли в предместьях Рима? Там я тоже побывал. Не было никаких признаков разграбления. Местные слишком боялись того, что они слышали о жильцах, чтобы войти в любой из домов, даже несмотря на то, что было абсолютно очевидно, что никого нет дома.

— Что ты обнаружил? — спросил Раговски.

Полташ вытащил пачку сигарет и прикурил одну, продолжая. Его руки дрожали, и потребовалась помощь Коттлав, чтобы удержать руку с зажигалкой.

— Всё,