Z — значит Зельда - Тереза Фаулер

Я послушалась. Внутри оказалась полудюймовая золотая брошь в форме киноленты, украшенная черной эмалью и бриллиантами.

— Ее изготовили на заказ, — просиял Скотт.

Если бы я приняла подарок с благодарностью и достоинством, возможно, этот вечер закончился бы иначе.

Но сейчас мне не хватало ни того, ни другого. Мой разум боролся с сердцем, пытаясь заглушить чувство разочарования, которое я снова и снова испытывала, глядя на имя Скотта как автора моего рассказа.

Я сама виновата. Это с моего благословения Гарольд продал мой рассказ под именем Скотта, но я не подозревала, что результат так меня расстроит. Мы выручили за него тысячу долларов, но на что они ушли? Все, что я получила, все, что подтверждало мой талант, мои способности, силу моего воображения, — это брошка. Красота и продуманность подарка — слабое утешение.

— Я не хочу ее, — заявила я. — Она прелестная, но ты с зимы ничего не продал. Мы не можем сейчас позволить себе такие вещицы.

Скотт едва заметно прищурился, буквально на секунду, и оглянулся посмотреть, не услышал ли кто мои слова.

— Это уже моя забота, дорогуша, — горячо произнес он.

Хотя теперь Скотт говорил преувеличенно радостно, взгляд оставался настороженным, будто он общался с самозванцем. Его-то жена обожала подарки и всегда приходила в восторг, увидев свои работы в печати.

Заметив тревожные признаки, я успокоила;

— Да, конечно, твоя. Спасибо. — Я закрыла коробочку и убрала ее в ридикюль, а потом залпом осушила свой бокал. — Гарсон! — позвала я, взмахнув бокалом. — Принесите бутылку.

Когда мы пришли на вечеринку, Коул сидел за пианино. Комната пылала хрусталем и позолотой, купалась в отблесках серебряных приборов и белоснежных скатертей, гудела музыкой, блестками, бисером, перьями. Коул наигрывал джазовую мелодию, которую я никогда прежде не слышала:

«Кто знает, что за рай открыл негодник той тихоне…»

Линда, выглядящая очень элегантно в расшитом блестками костюме цвета кобальта, поприветствовала нас, когда мы подошли к пианино, и пояснила:

— Он пробует новую песню.

— Если вам не понравится, так и скажите, — произнес Коул, не отрываясь от игры. — В моих преклонных летах я уже могу пережить разочарование.

Он запел:

— Я снова влюблен…

— Не напоминает Жозана, дорогуша? — поинтересовался неожиданно Скотт.

Я встревожилась.

— Линда, Зельда когда-нибудь рассказывала о мужчине, который влюбился в нее в прошлом году на Ривьере? Бедолага покончил с собой, когда она его отвергла.

Я облегченно вздохнула.

— Боже мой! — воскликнула Линда. — Как печально!

Жозан и не думал делать ничего подобного, но я решила подыграть.

— Да, но что уж тут поделаешь? — произнесла я со скучающим видом. — Мужчины теряют разум, когда дело касается любви…

Казалось, Скотт забыл о моей странной реакции на подарок, поэтому я попыталась расслабиться и получить удовольствие от вечеринки. Пить, общаться, танцевать — все это было так знакомо, что обычно я могла бы выполнять все действия автоматически. Однако сейчас я обнаружила, что меня хватает только на то, чтобы вежливо слушать других, для виду держа в руке бокал. От шампанского и недавних событий у меня было кисло во рту и на душе.

Я немного воспрянула духом, когда Михаил Ларионов заметил меня и подошел поздороваться. Он обнял меня тепло, как старого друга.

— Как ваши творческие успехи? — спросил он.

— Ползу, как улитка по скале, — ответила я, чувствуя, что за спиной появился Скотт.

В руке у Скотта был стакан, наполовину наполненный чем-то, похожим на бурбон, и я чувствовала, что он пытается определить, представляет ли Ларионов опасность.

— В Париже постоянно на что-то отвлекаешься, так что трудно довести дело до конца. Михаил Ларионов, позвольте представить моего мужа Скотта Фицджеральда.

— Чем вы занимаетесь? — спросил Скотт, не вытаскивая руку из кармана — еще один тревожный звоночек. — Вы пишете? Рисуете? Пилотируете?

На сцене появилось струнное трио, а Коул с Линдой зажигали танцплощадку в экстатическом вальсе. Они были идеальной парой — всегда ласковые друг к другу и готовые поддержать, милые и забавные.

«Ну почему, — подумала я, — у нас не может быть так же?»

— Я художник и скульптор, — отозвался на вопросы Скотта Ларионов, — создаю декорации и костюмы для «Русских балетов», — он кивнул на Дягилева, который вальсировал с Сарой.

— Как мило с вашей стороны так серьезно отнестись к развлечениям Зельды.

Ларионов приподнял бровь.

— Она мыслит как художник. И хотя я еще не видел ее работ, наши беседы принесли мне немало радости.

— Вот как? — теперь уже Скотт приподнял бровь и повысил голос. — И где же проходили ваши очаровательные встречи? — Я уже открыла рот, чтобы ответить, но Скотт не дал мне слово сказать. — Париж — удивительный город, и такой романтичный, не находите? — воскликнул он. — Просто создан для интимных разговоров, прогулок по Сене, встреч в лобби маленьких тихих отелей — или в квартирах, где швейцар будет держать рот на замке.

— Как точно подмечено! — с преувеличенной бодростью сказала я, обнимая Скотта. Его тело было так же напряжено, как голос, но я не сдавалась. — И как ты здорово сформулировал. Конечно, Михаил — твой большой поклонник, я рассказала ему все о…

Скотт высвободился из моих рук и отодвинул меня.

— Как, по-твоему, это выглядит, когда ты разгуливаешь одна с мужчиной, который тебе не муж?

Краска бросилась мне в лицо.

— Я не разгуливаю! Мы просто выпиваем по чашечке кофе после представления и расходимся каждый по своим делам.

Песня закончилась, и к нам подошла Сара.

— Что происходит? Вы двое не ссоритесь?

— Ну конечно, кофе, — гнул свое Скотт. — Полагаю, он скажет то же самое? — Казалось, он готов расплакаться. — А ты, Сара… у вас все уже отрепетировано, да?

— О чем он говорит? — спросила Сара, пока Ларионов пытался втолковать Скотту, что все совершенно невинно.

Теперь к нам присоединился и Джеральд, я слышала, как он вполголоса извиняется перед Ларионовым.

— Нечего тебе расхаживать по Парижу в любое время суток, я этого не потерплю, Зельда, — продолжал упрямствовать Скотт.

Музыка прекратилась, и теперь его голос, ничем не заглушенный, разносился на весь зал.

— Тебе не пристало жаловаться, — сердито возразил Джеральд. — Ты-то вообще дома не бываешь.

Скотт был потрясен. Джеральд никогда раньше не позволял себе таких резкостей.

— Я муж! — заорал Скотт, тыча себя пальцем в грудь с такой силой, что сам же попятился.

Весь зал смотрел на него, на нас. Мои лицо, шея и уши пылали так, что мне казалось, они вот-вот задымятся.

Внезапно Скотт опустился на черно-золотой ковер — просто рухнул, как ребенок, вымотанный истерикой. Почти проскулив: «Я муж», — он заплакал.

На следующий день из его памяти, похоже, изгладилось все, кроме подозрений.

— Забудь о том, чтобы ходить куда-нибудь без меня, — произнес он, присоединяясь к нам со Скотти за завтраком.

— Кто бы говорил, — возразила я, невзирая на то, что няня и кухарка находились неподалеку.

Запас моего терпения исчерпался вчера вечером, когда я шла, из последних сил высоко держа голову, пока Джеральд и двое других мужчин практически на руках выносили Скотта в такси.

— Я не буду отказываться от своих увлечений просто потому, что ты слишком много пьешь и подвержен бессмысленным приступам ревности. Если не хочешь, чтобы я ходила одна, ходи со мной.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу балет.

— А я его обожаю. Так что я пойду.

— Тогда возвращайся домой сразу после представления, — пробубнил Скотт.

Скотти наблюдала за нашим словесным спаррингом, одну за другой отправляя в рот клубничины.

— Когда это ты решил превратиться в моего отца?

— Будь твой отец с тобой построже, мне бы не пришлось беспокоиться о твоем поведении.

— Кто сказал, что тебе нужно о нем беспокоиться?

— Похоже, ты забываешь про нашего дружка Эдуарда Жозана. — Крыть было нечем. Но Скотт продолжал: — Они все хотят тебя, Зельда. Любой мужчина. Что будет, если ты выпьешь стаканчик-другой, а потом какой-то мужчина попытается…

— Думаешь, подобное не происходило прямо при тебе? Это постоянно происходит. И я могу с этим разобраться, и всегда могла. Тебе не нужно превращаться в безумное чудовище.

Я подняла скрюченные руки, изображая чудовище, и Скотти захихикала.

— Я и не хочу, — забормотал Скотт. — Но что я могу поделать? Я люблю тебя до безумия и не могу остановиться.

Скотти потянула его за рукав.

— Папочка, а теперь ты сделай чудовище. Рычащее, — добавила она, слезая со стула. — А я буду принцессой в лесу, и ты будешь за мной гнаться!