Бич небесный - Брюс Стерлинг

Алекс пожал плечами. Связь его семьи с историей мало значила для него. К отдаленному и романтическому тысяча девятьсот четырнадцатому году он еще мог чувствовать слабый интерес, но постиндустриальная деловая карьера его папаши уж точно была самим средоточием скуки.

— Однако Джейни говорит совсем не как немка — да и не как мексиканка, если уж на то пошло. И у тебя тоже не слышно ни немецкого, ни мексиканского акцента, малыш.

— У меня появляется сильный немецкий акцент, когда я говорю по-испански, — признался Алекс. — Можно мне еще чая?

— Конечно, пей сколько хочешь, — к его удивлению, ответила Эллен Мэй. — Мы завтра сворачиваем лагерь, а в дорогу все равно много воды не возьмешь.

Она щедро, с верхом, налила ему в бумажный стаканчик резкого на вкус травяного настоя, который делала из глянцевозеленых листьев одного местного кустарника. Это с чертовской очевидностью был не чай, но все же питье не настолько ужасное, как некоторые мексиканские безалкогольные напитки, которые ему доводилось пробовать.

— Так что мы будем расходовать весь запас воды сейчас. Вечером мы все сможем помыться!

— Bay! — с энтузиазмом вскричал Алекс, прихлебывая мерзкое варево.

Эллен Мэй, сдвинув брови, глубоко задумалась.

— Скажи, Алекс, а чем ты, собственно, занимаешься?

— Я? — переспросил Алекс.

Он обдумал вопрос. Его нечасто спрашивали об этом.

— Я консультант по тестированию игр.

— А что это такое?

— Ну там сетевые игры, компьютерные лабиринты… — расплывчато пояснил Алекс. — В компьютерных играх теперь осталось не так много денег из-за путаницы с авторскими правами и всего прочего, но все-таки еще остались — я не знаю, криптографические материалы, и испытательные версии программ, и службы подписки, так ведь? Есть парни, реально глубоко ушедшие в игры, которые по-прежнему могут сделать на этом хорошие деньги. Иногда я помогаю им с работой.

По виду Эллен Мэй можно было сказать, что она испытывает сомнения, хотя это была почти правда. Большую часть своих подростковых лет Алекс провел, истово играя в лабиринты, и поскольку он не скупился на апгрейдинговые выплаты и регистрацию лицензионных программ, то в конце концов оказался уже на краю игрового маркетинга. Не то чтобы он сам рисовал игры или что-то подобное — у него не было необходимого маниакального внимания к мелким деталям, — но он действительно любил быть среди тех, кто играет в новые игры первыми, и не имел ничего против опросов на предмет его потребительской реакции. От случая к случаю Алексу даже давали за это немного денег — что составляло, может быть, процентов пять от тех сумм, которые он выбрасывал на свое хобби.

В восемнадцать лет он, однако, забросил это занятие. Его вдруг осенило, что многочисленные двойники в компьютерных лабиринтах крадут то небольшое количество жизненной силы, которое еще оставалось у него в настоящей, повседневной жизни. Да и лабиринты, в общем-то, не настолько уж превосходили искаженную, лабиринтоподобную реальность сменявших друг друга больничных палат. Осознав это, Алекс оставил игры и с тех пор посвящал свое время и деньги исследованию бредовых глубин собственной больничной судьбы и чудесам фармацевтического полусвета.

— А еще я собираю комиксы, — продолжал он.

— Зачем? — спросила Эллен Мэй.

— Ну… мне всегда казалось, что это действительно интересно — что вот была такая странная поп-культура, которая до сих пор издается на бумаге, а не в Сети.

Это замечание не произвело на Эллен Мэй видимого впечатления, и Алекс принялся неловко объяснять:

— У меня есть масса старых американских бумажных комиксов. Понимаете, бумажных комиксов в Штатах никто больше не делает, а некоторые из этих древних — ну там андеграунд и все такое — никогда не копировались и не сканировались, так что в сетевом доступе их нигде нет. Поэтому серьезным коллекционерам часто удается доставать такие вещи, которые просто недоступны широкой публике. Такие вещи, которые больше никто не сможет увидеть, к которым никто не притрагивался, даже не смотрел на них уже многие годы!

Эллен Мэй выглядела разве что озадаченной — она явно не могла уловить, в чем же состоит столь волнующий момент этого хобби.

Алекс продолжал:

— Моя основная специальность — современные мексиканские бумажные комиксы: fotonovelas, детективы-манга, УФОзины и все в этом роде. Понимаете, это современный контекст на антикварном носителе, и это на самом деле такой кошмарно крутой фолк-арт… Мне они нравятся, и к тому же их довольно трудно достать… — Алекс улыбнулся. — У меня, правда, их полно.

— И что ты с ними делаешь? — спросила Эллен Мэй.

— Ну, не знаю… Каталогизирую, перекладываю в воздухонепроницаемые мешочки… Они у меня все в Хьюстоне. Я думал, что когда-нибудь, может быть, я их все отсканирую и вывешу в Сети, чтобы множество других людей тоже могли посмотреть, как это круто. И увидеть, сколько классных вещей я собрал. Но не знаю — на самом деле это вроде как испортило бы все удовольствие.

Тут Эллен Мэй покосилась на него уже с явным недоумением, и Алекс понял, что забрел слишком глубоко. Он выдал лучшую из своих улыбок, скромно преподнес ей пару хорошо очищенных корней и спросил:

— А что взламываете вы, Эллен Мэй?

— Я взламываю команчей, — сказала Эллен Мэй.

— Что это значит?

— Я родилась здесь, в Западном Техасе, — поведала она. — Я местная.

— Вот как?

Она совсем не была похожа на индианку из племени команчей. Она была похожа на крупную англо-американку с характерным для ее возраста выпирающим животом, в заляпанном кровью бумажном комбинезоне.

— Я выросла на ранчо, когда здесь не все еще высохло… В этой части Техаса никогда не жило много людей, а после того, как водоносные пласты пересохли, большинство из них тут же собрали вещички и уехали. Ну а потом, во время чрезвычайного положения, когда ударила настоящая засуха — я скажу тебе, всех и вся просто сдуло отсюда, словно горстку пыли!

Алекс кивнул, подтверждая, что слушает, и принялся скрести керамической овощечисткой следующий корень.

— Те, кто все же остался здесь, — они, конечно, бросили фермерствовать и разводить скот, а занялись собирательством. Ломали здания в опустевших городах. — Она пожала плечами. — Тогда это еще не называли взломами, потому что мы не взрывали ничего, что не было уже к этому времени покинуто. Я хочу сказать — у нас были причины взрывать все это. Мы просто хотели добыть немного денег. Мы не взрывали все подряд, только чтобы смотреть, как оно рушится и падает на землю, — вся эта мура пришла позже.