Милый друг Ариэль - Жиль Мартен-Шоффье

Одно было несомненно: в Швейцарию ехать нельзя ни в коем случае. Слишком уж много аргументов говорило против этого. А мне была отвратительна сама мысль о тюрьме, пусть даже хорошо проветренной альпийскими ветрами. И, если для поправки нашего финансового положения требовалось опубликовать книгу, этот Дюбернар сгодится не хуже прочих. Проблема была в другом: как ее написать. Но сначала — и это было важнее всего — я хотела издать труд моего отца. Никто не увидит моей рукописи прежде, чем его Лесюэр попадет в типографию. Это решение буквально потрясло мою мать. Она даже остановилась, чтобы перевести дыхание, у нее подкашивались ноги. Мое неожиданное заявление могло пробудить в ней только дух противоречия — она ненавидит экспромты. Но тут она и не подумала протестовать — напротив, прошептала, с трудом скрывая радость: «Прекрасная мысль… А ты прекрасная дочь». Потом взяла меня под руку, прижалась ко мне, и мы зашагали дальше.

Местность походила на необитаемое захолустье, которого даже нет на картах автомобильных дорог. Настоящая пустынь. Первый, совсем бледный и еле теплый солнечный лучик зажег искры на остром пике Трэша в тот миг, когда мы добрались до верхней точки острова, как раз над крутым спуском к пристани, где когда-то давно катерок брал пассажиров на Аррадон. Не хотелось бы болтать вздор, но, взглянув вокруг, я подумала, что рай земной находится в Европе, прямо перед нами. Завеса холода, притихшее море, ожерелье островков, развесистые деревья-великаны, роса лугов на континенте — все искрилось светом, все казалось чистым, как хрусталь, сверкающим, как золото. Влажная листва колыхалась под дуновениями ветра, то и дело вспыхивая серебристыми отблесками. Земля-драгоценность на синем бархате моря… Господи, как же мой отец любил остров Монахов! Мы с его женой не сговариваясь присели на самой верхушке утеса. Ему нравилось уединяться здесь в несезонное время, до того как туристы, тоже кое-что смыслящие в красоте этого пейзажа, набегали сюда толпами, чтобы устраивать пикники на природе. Из страха расчувствоваться и поддаться горю мать вернулась к своим планам:

— Нам предстоит нешуточная борьба. Они ведь не принимают нас всерьез, мы для них всего лишь креветки, угодившие в корзину с крабами. Эти парижане все как один мерзкие торгаши. Им подавай только грязь. Они будут требовать от тебя «клубнички». А это абсолютно исключено. Женщина из рода Кергантелеков не должна вести себя как вульгарная кассирша. Она будет говорить только то, что считает нужным, а нет, так и до свиданья. Нам так и так влепят по полной программе. Это в порядке вещей. Но в конце партии мы, обыватели, все равно останемся в выигрыше. А Сендстерам и Дармонам останется собирать по кусочкам самих себя.

Она улыбнулась и взяла меня за руку. Мне нравилась ее энергия. Да, мы начнем эту игру. Жизнь — она для того и существует. Мою мать беспокоило только одно: она боялась, что я все еще люблю Дармона. И, как человек бесхитростный, напрямик спросила меня об этом. Я колебалась. Но она требовала ясного ответа. И получила его:

— Нет. Иначе я не хотела бы ему навредить. А я хочу. Просто мечтаю об этом.

— Ну и прекрасно. Тогда не будем терять время. Я сейчас же позвоню Дюбернару. Сделаю ему такой рождественский подарок.

И она его сделала. Он обеими руками ухватился за предоставленную возможность. Через два дня я уже сидела в его кабинете. Там даже и не пахло приличной литературой. Издательство располагалось в башне Монпарнас, и его офис походил на штаб-квартиру какой-нибудь фирмы. Ни одной старинной книги в поле зрения, только стопки свеженьких изданий, закатанных в целлофан. Ни одного подслеповатого, растрепанного интеллектуала. Только модные барышни пресс-атташе да служащие среднего звена с мобильниками, словно навеки приклеенными к уху. Слева от меня — шеренга столов с компьютерами, справа — автомат холодной воды. В общем, явно не «Галлимар». Никакого риска наткнуться на Андре Жида. Зато Жан-Мари Мессье[89] мог бы пройти по этим коридорам никого не удивив. Едва я переступила порог, дама из службы приема повела меня к боссу. А как же, разве можно мурыжить в приемной такую особу! С годовым доходом не шутят.

Войдя в кабинет, я словно перенеслась на три года назад, на VIP-этаж башни «Пуату». Металл, паласы, стулья суперсовременного дизайна, телефоны и огромное застекленное окно с видом на Париж. Сразу было ясно, что здесь говорят только о бизнесе. Дени Дюбернар не ожидал увидеть перед собой ни Маргерит Юрсенар, ни Франсуазу Саган. По его взгляду я угадала, что он даже слегка разочарован. Мой черный костюм (брюки-галифе и пиджак-китель), мои мокасины на низкой подошве и кожаная сумка-планшет никак не соответствовали образу роковой женщины, которым он собирался торговать. Видимо, он рассчитывал увидеть кокотку из «Георга V», нечто вроде шелковистой водоросли, колышущейся в волнах Chanel №5. Тем не менее он подошел и поцеловал мне руку. Он был на голову ниже меня. Низенький, плотненький — не человек, а пряник, с приторно-сладкой улыбочкой. Будь я похожа на ту, что он видел в мечтах, он предложил бы мне шампанского; увы, я обманула его ожидания, и он, нажав на кнопку, приказал: «Кофе!» — и ничего больше. Он не собирался рассыпаться передо мной в литературных любезностях. Есть писатели первого эшелона, и есть второстепенные. И Дени Дюбернар, разумеется, даже не думал зачислять меня в высшую категорию. Значит, придется играть на второй доске. Все равно других вариантов у меня не было. Со времени выхода из Флери я много раз читала и перечитывала пресс-релиз, составленный мэтром Кола: меня обливали грязью со всех сторон, явно по чьему-то заказу. И я предоставила издателю свободу действий.

Вернувшись к своему столу и попросив разрешения закурить сигару, он все мне объяснил. Передо мной сидел мастер на все руки, из тех, кто умеет и «запаску» на машину ставить, и устрицы открывать. Он говорил так быстро, что у него зубы мигали, как лампочки. Эта речь сводилась к следующему: если я собралась продать ему современную версию «Опасных связей», то ошиблась дверью. Здесь речь шла не о литературе, здесь готовили государственный переворот. Намеки, полуправда, лживые признания, завуалированные обвинения, правдоподобные измышления — все годилось в дело, и все должно было пройти как по маслу. Франция готовилась услышать самое худшее. Говоря о Франсуа Миттеране и Эдит Крессон, Дени Дюбернар называл их «эти люди». От меня требовалось лишь одно — порочить их. А когда я исчерпаю запас гадостей, литературный негр завершит мой труд.

Этот замысел привел меня в ужас. Я плохо представляла себя в роли святой Ариэль, сражающейся с драконами коррупции. Мне поручили некую миссию, потом заплатили за нее комиссионные, я встречалась с важными государственными деятелями и была намерена в иронических тонах поведать миру о своих знакомствах в высших сферах Пятой республики. Я собиралась придерживаться только установленных фактов. Александра я надеялась уничтожить своим презрительным тоном, ничем больше. А упражняться в вымышленных инсинуациях означало подвергнуть себя атакам его адвокатов. Я осмелилась высказать эту мысль. Но Деде как раз на это и уповал:

— Вот именно, пускай Дармон атакует нас! Тем лучше. Он поставит нас в положение преследуемых, а в результате вознесет на пьедестал. Главное, чтобы он не побоялся выступить.

Я поняла, что вместо роли Торквемады он хочет навязать мне роль Маты Хари. В конце концов он сам в этом признался. Конечно, не сразу. Сперва он долго расхваливал своего негра, какого-то журналиста из «Эвенман дю Жёди», уже известного как автор памфлета, написанного от имени лабрадора Франсуа Миттерана. Затем продемонстрировал книжицу по искусству, выпущенную в той же серии, где должен был появиться мой Лесюэр. И наконец в мгновение ока расправился с финансовым вопросом: после подписания контракта мне выдадут чек на 600 000 франков. Все выглядело таким простым и легким. Тщетно я подыскивала возражения морального порядка. Пока я размышляла, он сам затронул вопрос о названии книги.

Я и сама уже думала об этом. Мне хотелось озаглавить ее «Не осуждайте меня». Фабрис, приверженец стиля Нимье[90], советовал другой заголовок — «Комеди Франсез». И так далее. Я предложила еще пару домашних заготовок, но безуспешно. Деде выслушивал мой беспомощный лепет и на каждый вариант находил возражение. Разозлившись, я попросила его не вилять, а открыть мне, какой великий замысел таится за всеми его словесами. И тут это толстокожее неожиданно утратило самоуверенность. До сих пор он преподносил мне свои идеи как истины в последней инстанции, теперь же вдруг начал лебезить передо мной, как перед британской королевой. Наконец после долгих светских выкрутасов он высказался напрямик:

— Когда показываешь некую слабость, самое простое — сделать ее своим оружием. Дерзость всегда приносит плоды. Я хотел бы дать этой книге циничное название, которое ясно говорило бы о вашей проницательности, о вашей смелости и вашей искренности. Предлагаю такой вариант: «Интрига в серале».