Парижанка - Жорж Онэ

– Как это можно, сударь! Я только был очень занят и не имел времени побывать у вас.

– А воскресенье?

Проспер покраснел и смущенно ответил:

– Воскресенье я посвящаю отцу.

– Да, я знаю, вы примерный сын. Садитесь, однако, прошу вас. Скажите, чем могу я вам служить?

Банкир пододвинул гостю кресло к великолепному письменному столу, у которого он ежедневно занимался, и продолжал, ласково поглядывая на молодого инженера:

– Вы пришли по собственным делам?

– Да, сударь, по своим собственным.

– Разве производство на заводе идет плохо?

– Не скажу, но это рутина. Там придерживаются старых способов. Можно бы устроить что-нибудь получше.

– Так устройте.

– Я простой служащий, сударь; мне не предоставлено никакой инициативы. Начальству не нравится мой совет изменить старые порядки, завести новые орудия.

– Начальству… Значит, оно у вас многочисленно?

– Да, сударь. Во главе завода стоит, во-первых, господин Леглиз. Но, в сущности, всем распоряжается господин Маршруа.

– Вот как! Ну, а этот Маршруа?

– Вы хорошо знаете его; это брат госпожи де Ретиф, – простодушно отвечал наивный Проспер.

– Да, я встречаюсь с ними в обществе. Но каков он с профессиональной точки зрения?

– Это человек, знающий одну спекуляцию. Промышленность для него не цель, а только средство. Если бы это было в его власти, он с удовольствием завтра же продал бы завод, чтобы получить большой барыш, а потом взялся бы за какое-нибудь новое предприятие. У него нет никакого технического образования. Он умеет одно: считать. И господин Маршруа управляет…

– Хорошо?

– Я полагаю.

– Следовательно, вам не предстоит ничего лестного на заводской службе?

– Решительно ничего. Если только я не уступлю заводу сделанных мною открытий. А я этого не хочу.

– Почему?

– Потому что сам намерен воспользоваться ими.

– А каким образом?

– Отправившись в южный край, где ценят деятельных людей, где, обладая умом и отвагой, можно приобрести одновременно богатство и репутацию, что вы доказали на деле.

– Однако вы честолюбивы.

– Я сделался честолюбцем.

– Каким образом?

Щеки Проспера окрасились румянцем, руки нервно дрожали.

– Извините меня, сударь, – произнес он нетвердым голосом, – если я откажусь объясниться. Это моя тайна.

– Вот что, – подхватил Превенкьер. – Какое таинственное и внезапное решение. Должно быть, тут замешана женщина…

В ту же минуту дверь кабинета распахнулась, и вошла Роза, При виде ее Проспер побледнел, поднялся в смущении, поклонился и замолчал, умоляя Превенкьера взглядом не продолжать их разговора. Однако тот, по-видимому, не был расположен к скромности и брякнул с громким смехом:

– Иди сюда, Роза, ты пришла как раз вовремя! Этот молодой человек рассказывает мне удивительные вещи. Он собирается уехать.

– Куда?

– В Африку, в Трансвааль.

– О! – с волнением произнесла Роза. – А ваш отец, ваша сестра? Неужели вы покинете их таким образом, господин Проспер? Они так вас любят.

– Но не покинул ли вас, сударыня, господин Превенкьер? – глухим голосом возразил гость. – А ведь вы также любили его.

– Там положение было другого рода, – отвечала молодая девушка, опускаясь на стул. – Отец мой разорился до такой степени, что не мог продержаться дольше в Париже. Вы же имеете приличную и выгодную должность. Отец ваш не знает нужды, а сестра приобретет состояние.

– Благодаря вам, – с жаром подхватил Проспер. – О, вы добры и ласковы, и я знаю, что мои близкие могут положиться на вашу привязанность и вашу поддержку! Поэтому я уеду если не без горя, то, по крайней мере, без особенной тревоги. Поверьте, только очень важные причины могли заставить меня принять такое серьезное решение. Но я не могу колебаться. Каждый потерянный день приносит мне неисчислимые убытки. Мне необходимо уехать, необходимо рискнуть добиться всего, что рисовалось мне в воображении, о чем я мечтал.

Роза остановила на нем пристальный взгляд. Молодой человек замолчал, растерявшись, точно испугался, что выдал свою заветную мысль. Он тяжело вздохнул и прибавил:

– Нет, мне здесь больше не житье!

Мадемуазель Превенкьер встала и приблизилась к окну. Зелень аллеи, освеженная поливкой, блестела, яркая и густая, под лучами солнца. На фоне безоблачного неба с радостными криками реяли ласточки, догоняя одна другую. Экипажи катились, плавно покачиваясь в такт ритмической рыси породистых лошадей и увозя в Булонский лес катающуюся публику, которая видимо наслаждалась чистым воздухом утра. Здесь все дышало весельем, здоровьем, жизнью. Роза перевела глаза на Проспера, сгорбленного, дрожащего, жалкого.

«Он любит меня, – подумала она, – и потому он не в силах оставаться здесь дольше. – При этой мысли ей тотчас представилась мужественная, изящная и гордая фигура Томье. – А тот, любит ли он меня в самом деле? – спросила себя девушка. – И если б я его оттолкнула, если б ему пришлось для того, чтобы заслужить мою руку, перенести серьезные, суровые испытания, взялся бы он за это с такой же смелостью, пренебрегая своими привычками, вкусами и удобствами? Трудно поручиться за это! Но ведь тот – очаровательный Томье, тогда как этот только славный Проспер!» Она сравнила их между собою и мысленно сделала выбор. С некоторым чувством стыда мадемуазель Превенкьер убедилась, что она не стала бы колебаться между братом Сесили и любовником госпожи Леглиз. Тут до ее слуха донеслись слова отца, который говорил Просперу:

– Смотрите, не решайтесь опрометчиво. Как знать, может быть, и в Париже мы отыщем для вас место, которое вам понравится?

Тот не отвечал и отрицательно тряхнул головою. Роза не спускала с него глаз; выражение горя и решимости на его лице заставило сжаться ее сердце. Он действительно страдал и ничем не заслуживал своего горя. Молодая девушка с горечью подумала о несправедливости жизни, которая устраивала так, что одни, недостойные счастья, получали его без всякого труда, тогда как другие, вполне заслуживавшие его своей добротой, мужеством, бескорыстием, были безжалостно обречены на неисходное горе. Внутренний голос нашептывал ей: «От тебя зависит водворить здесь нормальный порядок вещей. Привлекательный порок, готовый восторжествовать, может быть побежден, а погибающая откровенная добродетель может взять над ним верх через тебя. Произнеси же решительное слово, прикажи этому честному малому, который тебя любит, не уезжать, этого блестящего виртуоза ухаживания за женщинами, который женится на тебе ради твоих денег, предоставь опять его светским капризам. Ты колеблешься? Разве ты его любишь?» Молодая девушка не хотела ответить себе на этот вопрос, не хотела сознаться, что Томье обворожил ее до такой степени. Но она не сказала Просперу того, что следовало сказать, чтобы заставить его остаться.