999. Последний хранитель - Карло Мартильи

— Я принес газету, думаю, вам понравится, — продолжал врач. — На пятой странице есть статья, которая может вас заинтересовать.

— Спасибо, доктор…

— Рива, Леопольдо Рива, — представился врач, взял историю болезни, лежавшую в ногах кровати, и стал ее листать.

Беда всех больниц: за эти дни к нему явился уже третий врач. Джакомо положил газету на металлическую тумбочку, здесь все было металлическое, и посмотрел в большую застекленную дверь. Последний этаж, дорогая палата, отсюда видно огромную зеленую гору Монте-Бре, перерезанную фуникулером. Как только ему станет лучше, он обязательно доберется до деревни на вершине. Наверное, она будет лучшим местом, где можно дожидаться решений «Омеги».

— Пожалуйста, доктор Мартини, просмотрите статью прямо сейчас.

Голова все еще болела, но в ней немедленно прозвонил сигнал тревоги. Джакомо заглянул врачу в глаза.

Кто он? Человек Цугеля, явившийся завершить начатое, или… Де Мола медленно взял в руки газету и раскрыл ее на пятой странице. К ней изолентой была прикреплена телеграмма.

Тебя приветствует Гаврил. Увидимся на мессе в ближайшее воскресенье. Отдыхай.

Джакомо облегченно вздохнул и посмотрел на врача уже с совсем другим выражением, чем раньше.

— А теперь отдайте, пожалуйста, ее мне. Я имею в виду газету. Я еще не успел прочесть.

— Интересная газета, — отозвался де Мола. — Надеюсь увидеть ее у себя на тумбочке еще разок.

— С этого дня я ваш лечащий врач.

Губ его не было видно под густыми седыми усами, но глаза улыбались.

— У вас скверная рваная рана и контузия.

— Меня беспокоит не это. Рана заживет.

— Мир перевернулся, доктор?..

— Де Мартини. Зовите меня так.

— Хорошо. Мир перевернулся. Если помните, в Древнем Риме во время сатурналий рабы становились хозяевами. В любой момент охотник может оказаться дичью.

Голос врача стал очень серьезным.

— Мы уже взяли его след и приложим все усилия, чтобы вернуть то, что он украл.

Де Мола кивнул без особой убежденности, и при этом движении заболели швы. Он инстинктивно поднес руку к голове, с трудом поднялся с постели, чувствуя себя гораздо более слабым, чем можно было ожидать, и подошел к застекленной двери. Он не разделял мнения врача. Есть прирожденные охотники, которые знают все капканы, не только те, что расставили сами, но и чужие, где тоже может быть дичь. Цугель из таких. Дня через два он, наверное, уже явится за наградой. Может быть, вместе с этой женщиной, Еленой. Уехать в Швейцарию из Германии было трудно, а вот обратно — проще простого. По крайней мере, хоть Джованни в безопасности.

— Вы в этом убеждены? — обернулся он к медику. — Хотел бы я думать, как вы. Но не верю в римскую мудрость. Не знаете, кто сказал, что земля станет общей, не будет больше ни стен, ни границ, ни бедных, ни богатых, ни великих, ни малых, ни царей, ни господ, только равные?

— Наверное, какой-нибудь марксист? — осторожно предположил врач.

«Неужели среди таких, как я, попадаются коммунисты?»

— Нет, доктор, так сказано в Книге Сивилл. Это не более чем пророчество, и за две тысячи лет ничего не изменилось. Вот этого я и боюсь больше всего. Меня заботит не сама кража, а то, что в этом случае в ближайшие две тысячи лет снова ничто не поменяется.

~~~

Рим

Пятница, 6 апреля 1487 г.

Худой грязный человек с длинными сальными волосами шел впереди двух господ в полумасках. Их богатая одежда не вязалась с внутренностью тюрьмы Аннона и была явно не приспособлена для того, чтобы перелезать через мокрые и вонючие стенки из туфа, которые все чаще попадались в недрах холма Кампидольо.

— Мы перешли Рубикон, — вполголоса сказал Джованни, обращаясь к Ферруччо.

Тюремщик про себя проклинал капитана стражи, который приказал ему проводить двух странных посетителей в подземные казематы. Рядом с камерами осужденных на казнь содержались узники, ожидающие суда. Он получил приказ сдать им на руки человека, на которого они укажут. В его кармане уже угнездился серебряный карлино, которого хватит на хорошую выпивку и на женщину, но тюремщик заметил, что из кошелька одного из господ в руки капитана стражи перешло нечто, сверкнувшее золотом. Они вошли в комнату с неровным потолком, разделенную надвое железной решеткой, и ощутили ужасающее зловоние. Пахло экскрементами, кровью и смертью. Кто-то тихо стонал, словно надеясь, что его услышат. Тюремщик ухмыльнулся, открыл дверь и поманил за собой посетителей.

Не доверяя ему ни на грош, Ферруччо схватил его за руку, втащил за собой, прижал к стенке и прошипел:

— Сдвинешься с места — перережу глотку! Тогда эти люди смогут тобой закусить.

Помещение освещали два факела. От их чада воздух, и без того спертый, был просто невыносим. Никто не обратил внимания на их появление. Джованни принялся оглядывать эти подобия людей, силясь хоть в ком-то из них узнать черты друга. Многие лежали вповалку. Один из тех, кого Пико попытался перевернуть, был уже мертв. Только человек, сидевший посередине комнаты на куче свежей соломы, выказал к ним какой-то интерес. Он был крепко сбит. Свет факелов отражался в его бритом черепе.

Ферруччо взял тюремщика за руку и спросил:

— Кто это?

— Он требует называть себя королем. Он тут не первый год, и никто, даже судьи, ни разу за ним не явился.

— Подведи меня к нему.

— Ты что, с ума сошел? Он же меня пополам разорвет.

Ферруччо оттолкнул его обратно к стене и, перешагивая через тела, решительно подошел к тому, кто называл себя королем.

— Мне сказали, ты король. Можешь оказать мне милость?

— Зависит от того, что ты предложишь взамен.

Голос его звучал бесстрастно.

— У меня есть золото.

— Здесь оно не имеет ценности.

— Тогда скажи, что ты хочешь.

Король жестом подозвал Ферруччо к себе и что-то шепнул ему на ухо.

— Хорошо, если ты мне сразу найдешь человека, которого я ищу. Он поэт, его зовут Джироламо.

— А, содомит!

Двое парней поблизости от них хихикнули.

Король схватил одного из них за челюсть.

— Иди приведи его.

Через несколько мгновений парень вернулся, таща за руку трясущегося старика с потухшими глазами, поманил рукой Джованни, и тот подошел. Старик широко раскрыл глаза и заплакал. Джованни укрыл его своим плащом.

— Все позади, Джироламо, все позади.

— Теперь выполняй обещание, — сказал король.

Ферруччо подошел к тюремщику и приставил ему к горлу кинжал. Двое парней заткнули ему рот и потащили к королю. Тюремщик брыкался и вырывался.

Ферруччо, Джованни и Джироламо уже были у двери и не слышали, как король, гладя тюремщика по голове, нежно шептал ему:

— Я так долго ждал этой минуты. Нынче ночью ты станешь моей королевой.

~~~

Рим

Четверг, 11 апреля 1487 г.

Джироламо Бенивьени еще окончательно не оправился. Он снова набрал вес, на лицо вернулся румянец, но основные элементы бытия — вода, земля, огонь и воздух — пока не пришли в нем в прежнее согласие и конфликтовали друг с другом. Настроение и поведение поэта определялось черной желчью, и он часто впадал в состояние пассивной меланхолии, но порой, под воздействием выброса желтой желчи, нападал на своего спасителя и друга Джованни Пико, обвиняя его во всех своих бедах. Эти вспышки гнева обычно заканчивались извержением фекалий, после чего больной, естественно, впадал в печальное состояние духа и в слезах начинал просить прощения за все, что наговорил. Для ускорения выздоровления лекари прибегали к очистительным кровопусканиям и клистирам.

— Если бы я мог вызвать сюда Элиа дель Медиго, уверен, Джироламо быстро поправился бы.

— Если дель Медиго уедет из Флоренции, Борджа хватит одного дня, чтобы сжечь его книги, и еще пары, чтобы изжарить на костре его самого.

— Знаю, Ферруччо, потому его и не вызываю. Но меня тревожит состояние разума Джироламо. Он переменился, он уже не такой, как прежде. Меня очень беспокоят эти припадки гнева!.. Порой мне кажется, что он вправе обвинять меня в том, что с ним случилось.

— А меня больше волнует, как мы повезем его во Флоренцию. Власти узнают, что он бежал, начнут разыскивать его и сообщников и подумают прежде всего о некоем графе. Почему бы тебе не уехать, Джованни?

— Маргерита.

— Маргерита. Опять она. Тут я бессилен давать тебе советы.

— Если позволишь, я могу дать совет, — вмешалась Леонора.

— Не думаю, чтобы ему хотелось выслушивать рекомендации, — улыбнулся Ферруччо. — Почему ты думаешь, что она еще в Риме? Маргерита могла вернуться в Ареццо. Ведь там ее дом.

Джованни с улыбкой достал письмо и прочел вслух: