Мы не навсегда - Елена Левашова

припадая к любимой груди. – Я не настаиваю… И все понимаю. Чужого ребенка трудно полюбить. Я совсем недавно думала, что не смогу. Вот правда! – тараторю, замечая его потемневший, почти бархатный взгляд.

– Сонька, тебе до черта идет грудной малыш на руках. Ванечка, иди-ка сюда. Как думаешь, что надо сделать с нашей мамой, чтобы она перестала говорить всякие глупости? – Марк забирает ребенка из моих рук. Сынок гулит и сучит пухлыми, в перетяжках ножками. И мое сердце так же подпрыгивает в груди, заходясь от восторга.

– Спасибо, – всхлипываю я, прижимаясь к его груди. – Барсов, ты вкусно пахнешь.

– Успел принять душ дома. Надо уже вас с Глебом познакомить. Нехорошо, что сын до сих пор не знает мою будущую жену.

– Марк, ты… Еще же развод, да и Лена…

Мы так и стоим посередине прихожей, обнимаясь и растягивая счастливое мгновение. Целуемся и целуем в пухлые щеки Ванюшку.

– Переезжай ко мне, Марк. Я люблю тебя, – шепчу, забирая сынишку из его рук.

– Как-то это… Не знаю, Сонь. Я себя альфонсом чувствую. А раздел имущества затянется на некоторое время.

– Плевать на все. Переезжай, а там… Мне очень без тебя плохо.

– Ладно. Как у тебя с усыновлением? Получается?

– Да, – улыбаюсь я. – Причин для отказа нет. Органы опеки убедили меня, что все будет хорошо. Им даже штамп о замужестве не понадобился.

Невзирая на родственные связи Натальи Ивановны с Леной, у меня сложились с ней неплохие отношения.

Я уже не хожу по улицам, оглядываясь по сторонам. Арзамасова взяли под стражу, да и руководство концерна, наконец, прижали к стенке. Оказывается, на их счету были и другие убийства ученых… Так, следственный комитет раскрыл убийство профессора Седова, работавшего над формулой препарата от цирроза печени, не уступающего дорогостоящим лекарствам с аналогичными свойствами. Причастность Анатолия к убийству Павла доказали с большим трудом. Камеры видеонаблюдения в банкетном зале ресторана на время празднества отключи, однако Михаил Алексеевич нашел свидетеля, снимавшего на видео свою жену. Она позировала возле нарядной елки, камина, а потом и вблизи нашего столика. На кадре, в который попал Толя, видно, как он подсыпает некий препарат и немного алкоголя в бокал с яблочным соком Павла… Следователь предложил мне явиться на очную ставку, но я отказалась… Пощадила свое преданное сердце, не захотев добавлять ему новой порции страданий. Слишком все это больно… Терять близких и родных. Терять друзей. Хотя на суд мне придется прийти, хочу я этого или нет…

Наша жизнь упорядочивается. Марк переезжает ко мне и возвращается к работе. С него снимают все обвинения. Мирон Альбертович подрабатывает дипломатом и общается с Леной, убеждая ее принять предложенные Барсовым условия. Я уговаривала Марка плюнуть на квартиру и оставить ее бывшей жене, но он остался непреклонен в своем решении. «У меня маленький сын растет! Зачем ей такая большая квартира? И, вообще, не спорь со мной, Сонь». В общем, вы поняли… В упрямстве Барсову нет равных.

Кажется, что дни стали короче… А ночи, полные любви и страсти длиннее. По утрам в окна бьется холодный осенний дождь, а под подошвами теплых ботинок хрустит иней. Несмотря на всю эту неприглядную унылую картинку, в груди бьется горячее счастливое сердце. Я любима, господи! И у меня есть надежное плечо и ребенок. Все, как я мечтала…

– Сонька, помоги галстук завязать, – важничает Марк, расхаживая по гостиной. – Тебя подвезти?

– Да если можно, – произношу, торопливо помогая своему мужчине. Развод состоится на следующей неделе, и у меня пока недостаёт смелости называть Марка мужем…

– Еще не ушел, а уже скучаю. Заберу тебя с работы в шесть, товарищ заведующая отделением, – командует он, клюнув меня в щеку. – И ни минутой позже.

– Иди уже, товарищ депутат.

А еще у нас появилась замечательная няня, воспитатель детского сада на пенсии Анна Григорьевна. Провожаю Марка, быстро собираюсь сама и облегченно вздыхаю, когда в домофон звонит няня. Наверное, я из тех женщин, которые не растворяются в материнстве полностью, подпитываясь изнутри любимым делом. Ну… или я повзрослела, наконец, и поняла, что ни в ком нельзя растворяться. Даже в детях.

– Держите нашего карапуза. До вечера! – прощаюсь с Анной Григорьевной и выбегаю на улицу, к служебной машине Марка.

Водитель довозит Барсова до работы, а потом и меня до больницы. Выскакиваю под серое, затянутое тучами небо и вспархиваю по ступенькам на крыльцо. Поднимаюсь на лифте в отделение, на миг почувствовав легкие головокружение и слабость. Прав был Барсов, когда приглашал меня в санаторий, он сейчас точно не повредит. Да и Ванюшку не мешает обследовать.

– Софья Васильевна, готовить операционную? – в кабинет влетает Зиночка.

– Конечно, Зин. Пациент не ел? – интересуюсь, на ходу снимая пальто и разматывая шарф. – А то он такой сладкоежка, наш Григорий Васильевич.

– Я проверяла, – улыбается Зиночка. – Даже напугала его немного. Для дела, – уточняет она. – Что-то вы бледненькая, Сонечка Васильевна. Совсем вас новый муж загонял. Или залюбил, – добавляет, широко улыбнувшись.

– Ох, Зина, мне и без мужа хлопот хватает. Ванюшка ночами не спит, хотя зубкам еще рано резаться.

Да, все дело в бессонных ночах и стрессе, изматывающем волнении, разговорах со следователем, воспоминаниях… Отгоняю от себя ощущения, появившиеся совсем недавно… Зина разворачивается, громко топая и так же громко захлопывает дверь. А я снимаю водолазку, оглядывая себя в зеркале. Похудела… Да и грудь с трудом умещается в чашки бюстгальтера. Этого не может быть… Встряхиваю головой, приводя себя в чувства. Ты зажралась, Сонька. Тебе судьба и так подала все на блюдечке: здорового малыша, пусть и чужого, и хорошего мужчину. Радуйся и выброси глупые мечты из головы. Тем более, ЭТОГО не происходило десять лет. Не произойдет и сейчас.

Верите, я с трудом переношу операцию. Обливаюсь потом, зажмуриваюсь, стремясь прогнать черные, пляшущие перед глазами мушки.

– Оль, я закончила. Наложите швы сами. Мне… нездоровится.

Стягиваю на ходу шапочку и умываюсь холодной водой. Смотрю на себя в зеркало, видя отражение измученной, бледной женщины. Встряхнись, Сонька. Ты врач. Даже, если с тобой происходит что-то страшное, ты выдержишь. Достойно перенесешь испытание, как делала это всегда. Без раздумий спускаюсь в отделение гинекологии. Когда-то я привела сюда беременную Лену Барсову, а теперь иду сама. В царство женского здоровья, которое долгие годы обходила стороной.

– Ниночка, привет. Можешь посмотреть меня? Думаю, там эндометриоз или миома. Или опухоль, не дай бог, – тараторю взволнованно, боясь поднять взгляд на Нину Андреевну.

– Ложись на кушетку, Сонечка, – недоверчиво прищуривается Нина. – Сейчас посмотрим на твою… опухоль.

– Нин, я так боюсь, – выдыхаю, задирая полы медицинской пижамы и