Ответный удар - Гарри Тертлдав

— Нет, нет. — Лю Хань с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.

— Зачем тогда он так поступает? — поинтересовался Томалсс. — Какова… функция? Я употребил правильное слово?

— Да, правильное, недосягаемый господин, — со вздохом произнесла Лю Хань. Маленькие дьяволы так открыто рассуждали о спаривании, что она уже давно рассталась с чувством стыда и перестала смущаться. — Он не получает из них молоко. Он доставляет мне удовольствие и возбуждается сам.

— Отвратительно, — вынес окончательный приговор Томалсс.

Затем он заговорил на своем родном языке с дьяволом, у которого была особым образом раскрашена шкура. Охранник у двери все время переводил свои глазные бугорки с Лю Хань на Бобби Фьоре.

— Что происходит? — потребовал ответа Бобби. — Милая, они опять задают неприличные вопросы?

Хотя он любил публично демонстрировать свои чувства, чего не стал бы делать ни один китаец, Бобби по-прежнему вел себя гораздо сдержаннее, чем Лю Хань, когда речь заходила об интимных вопросах.

— Да, — грустно ответила она.

Чешуйчатый дьявол с ярким рисунком на теле, который не говорил по-китайски, что-то возбужденно сказал Томалссу, и тот повернулся к Лю Хань.

— Вы сказали kee-kreek! Это же наш язык, а не ваш.

— Прошу меня простить, недосягаемый господин, но я не знаю, что такое kee-kreek. — ответила Лю Хань.

— Ну… — Томалсс вопросительно кашлянул. — Теперь понимаешь?

— Да, недосягаемый господин, — сказала Лю Хань. — Теперь понимаю. Бобби Фьоре иностранный дьявол, который приехал из далекой страны. У него и у меня разные слова. Когда мы находились на самолете, никогда не опускающемся на землю…

— Где? — переспросил Томалсс, а когда Лю Хань объяснила, проговорил: — А, на корабле.

Лю Хань продолжала не понимать, как может называться кораблем то, что никогда не касалось воды, но маленький дьявол весьма уверенно настаивал на своем, поэтому она сказала:

— Когда мы были на корабле, недосягаемый господин, нам пришлось научиться некоторым словам из языков друг друга. А поскольку мы оба знали кое-что из вашего, мы употребляли и их. И продолжаем так делать.

Томалсс перевел ее слова другому чешуйчатому дьяволу, который что-то долго говорил в ответ.

— Старраф, — назвал наконец Томалсс своего спутника по имени, — сказал, что вам не пришлось бы переключаться с одного языка на другой, если бы вы все говорили на одном и том же наречии, как мы, например. Когда мы покорим ваш мир, все Большие Уроды, оставшиеся в живых, будут пользоваться нашим языком, так же, как работевляне, халессианцы и другие народы Империи.

Лю Хань прекрасно понимала, что если люди будут разговаривать на одном языке, жизнь станет намного проще. Даже другие диалекты китайского она понимала не достаточно хорошо. Но от уверенности, прозвучавшей в словах Томалсса, ей стало не по себе. Казалось, маленький дьявол не сомневается в том, что они покорят ее мир. Более того, смогут сделать с его обитателями (точнее, с теми, кто останется в живых) все, что пожелают.

Старраф снова заговорил, и Томалсс перевел:

— Вы показали нам, что Большие Уроды не безнадежно глупы и могут научиться языку Расы. Мы видели подтверждение своим предположениям и в других местах. Может быть, нам стоит заняться с теми, кто находится в лагерях. Так начнется ваш путь в Империю.

— Ну, что теперь? — спросил Бобби Фьоре.

— Они хотят научить всех говорить так, как разговариваем мы с тобой, — ответила Лю Хань.

Она знала, что чешуйчатые дьяволы могущественны, с того самого момента, как они свалились с неба прямо на ее родную деревню. Однако Лю Хань не особенно задумывалась над тем, как они ведут себя в других местах. В конце концов, она всего лишь крестьянка, которую не беспокоят судьбы мира, если только они напрямую не влияют на ее собственную жизнь. Неожиданно она поняла, что маленькие дьяволы не только намереваются покорить человечество, они собираются сделать людей похожими на себя.

Ее возмутило это даже больше, чем все остальное, но как помешать чешуйчаты дьяволам, Лю Хань не знала.

Мордехай Анелевич стоял по стойке «смирно» в кабинете Золраага, а правитель Польши его отчитывал:

— Ситуация в Варшаве с каждым днем становится все менее удовлетворительной, — заявил Золрааг на очень неплохом немецком. — Сотрудничество между вами, евреями, и Расой, процветавшее раньше, перестало приносить плоды.

Анелевич нахмурился. После того, что нацисты творили в варшавском гетто, слово «евреи», произнесенное на немецком языке, вызывало очень неприятные ассоциации. К тому же, Золрааг употребил его с презрением, практически ничем не отличающимся от немецкого. Единственная разница заключалась в том, что ящеры относились как к существам второго сорта ко всему человечеству, а не только к евреям.

— И кто же виноват? — поинтересовался он, стараясь не выдать Золраагу своего беспокойства. — Мы приветствовали вас, как освободителей. Надеюсь, вы не забыли, что мы проливали свою кровь, чтобы помочь вам занять город, недосягаемый господин. И что мы получили в качестве благодарности? С нами обращаются почти так же возмутительно, как при нацистах.

— Неправда, — проговорил Золрааг. — Мы дали вам оружие. Вы теперь можете воевать не хуже Армии Крайовой, польской национальной армии. Вы даже превосходите их по количеству вооружения. Почему же вы утверждаете, что мы с вами плохо обращаемся?

— Вам наплевать на нашу свободу, — ответил глава еврейского сопротивления. — Вы используете нас для достижения собственных целей, а еще для того, чтобы поработить другие народы. Мы и сами были рабами. Нам это не нравится. И у нас нет никаких оснований считать, что другим такие порядки доставят удовольствие.

— Раса будет править вашим миром и всеми его народами, — заявил Золрааг с такой же уверенностью, как если бы он сказал: «Завтра взойдет солнце». — Тот, кто сотрудничает с нами, займет более высокое положение.

До войны Анелевич был самым обычным евреем, учился в польской гимназии и университете. И знал, как звучит по латыни словосочетание «сотрудничать». Он еще не забыл, как относился к эстонским, латвийским и украинским шакалам, помогавшим нацистским волкам патрулировать варшавское гетто — а еще Анелевич отлично помнил, с каким презрением смотрел на еврейскую полицию, предававшую свой народ ради куска хлеба.

— Недосягаемый господин, — серьезно проговорил он, — очень хорошо, что ваше оружие помогает нам защищаться от поляков. Но большинство из нас скорее умрет, чем согласится помогать вам так, как вы того требуете.

— Да, я видел и не могу понять причин такого необычного поведения, — сказал Золрааг. — Зачем добровольно отказываться от преимуществ, которые дает сотрудничество с нами?

— Из-за того, что нам придется сделать, чтобы получить эти самые преимущества, — ответил Анелевич. — Бедняга Мойше Русси не захотел выступать с вашими лживыми заявлениями, и вам пришлось переделывать его речи, чтобы они звучали так, как вам нужно. Не удивительно, что он исчез. И не удивительно, что, как только у него появилась возможность, он сообщил всему миру, что вы лжецы.

Золрааг повернул к нему свои глазные бугорки. Медленное, намеренное движение было пугающим, словно на Анелевича уставились два орудийных дула, а не органы зрения.

— Мы и сами хотели бы побольше узнать о том, что тогда произошло, — сказал он. — Герр Русси был вашим коллегой, нет, больше — другом. Нас интересует, помогали вы ему или нет? И каким образом ему удалось бежать?

— Вы допросили меня, когда я находился под воздействием какого-то особого препарата, — напомнил ему Анелевич.

— Нам удалось выяснить гораздо меньше, чем хотелось бы… учитывая результаты испытаний, — признался Золрааг. — По-видимому, те, над кем мы ставили первые эксперименты, нас обманули, и мы неверно трактовали их реакции. Вы, тосевиты, обладаете талантом создавать самые необычные и неожиданные проблемы.

— Благодарю вас, — сказал Анелевич и ухмыльнулся.

— Мои слова не комплимент, — рявкнул Золрааг.

Анелевич это прекрасно знал. Поскольку он принимал самое непосредственное участие в эвакуации Русси и в создании знаменитой изобличительной речи и записи, он был рад услышать, что препарат, на который ящеры возлагали такие надежды, оказался совершенно бесполезным.

— Я позвал вас сюда, герр Анелевич, — заявил Золрааг, — вовсе не затем, чтобы выслушивать ваши тосевитские глупости. Вы должны положить конец безобразному поведению евреев, не желающих нам помогать. В противном случае, нам придется вас разоружить и вернуть туда, где вы находились перед нашим прилетом на Тосев-3.

Анелевич наградил ящера серьезным, оценивающим взглядом.