Одиночка - Эндрю Гросс

поводу вашего вопроса, да, Билл, мы проводим исследования: в Беркли и в Университете Массачусетса. И делаем успехи. Но, как я уже сказал, это гонка. Немцы тоже не дремлют. — Они возобновили движение. — А что?

— Я бы не хотел давать ложных надежд, — разведчик остановился и посмотрел на своего собеседника, — по поводу перспектив этой операции. Повторюсь, мы заслали человека, его куратор, Стросс, считает, что мы выбрали правильную кандидатуру и у него хороший шанс на успех. Но, по правде говоря, мы никогда особо не надеялись увидеть, как они плывут по Потомаку под белыми парусами. Если вы меня понимаете.

— Понимаю, — угрюмо кивнул руководитель Манхэттенского проекта. — Я отлично вас понимаю.

— И мне очень жаль, — Донован открыл дверцу своей машины, — когда я с ним познакомился, он показался мне перспективным молодым человеком.

Глава 36

В бараке, куда внедрился Блюм, обитало человек триста — по двое-трое на каждую койку.

После переклички он зашел внутрь. Усталые лагерники, вернувшиеся после смены, громко вздыхали и стонали, пристраивая свои изможденные тела на тощих соломенных матрасах и пытаясь подлечить свои волдыри и язвы. Блюм предполагал, что пройдет какое-то время, прежде чем немцы сверят данные проверки со списками умерших накануне.

Он старался дышать пореже, чтобы спастись от зловонного запаха немытых тел и человеческих испражнений. Со всех сторон раздавались жалобы, кашель, люди чесались и пускали газы. Некоторые в оцепенении бормотали себе под нос что-то бессвязное. Еще в Англии его привили от тифа, дизентерии и всех возможных зараз, распространенных в лагере. Однако тут от одной только вони его буквально выворачивало наизнанку. А еще вши. Наконец Натану удалось отыскать койку с одним обитателем.

— Здесь свободно? — спросил он у человека, лежавшего на нарах.

— Новенький? — заключенный посмотрел на Блюма красными воспаленными глазами.

— Да, — ответил Блюм. — Сегодня прибыл.

— Новичкам к задней стене, — мужик с верхней полки указал вглубь барака. — У отхожего места.

Стараясь дышать через раз, Блюм двинулся дальше.

В самом конце барака на верхних нарах растянулись двое. Один из них, великан, обрабатывал гнойные раны на ногах. Другой — худощавый с мелким, как у хорька, лицом и бегающими настороженными глазками. Никто из них не пошелохнулся, чтобы освободить ему место.

— Берег специально для тебя, — сказал мужчина с нижней полки. На голове у него была твидовая кепка, и он был здесь вроде как за старшего. — Предыдущий жилец только вчера помер от тифа.

— Повезло мне, — отреагировал Блюм.

— Вон миска, — Кепка указал на висевшую на кроватной стойке жестянку, грязную и проржавевшую. — На твоем месте я бы привязал ее к себе. Без миски останешься голодным. Такой тут порядок.

— Понял. Спасибо. — Блюм ухватился за перекладину и подтянулся на верхнюю полку.

— Сюда ложись, — неприветливо буркнул великан, толкая его к тому краю, что был ближе к отхожему месту. Сортир представлял собой открытую дыру со стульчаком.

— Ты откуда? — спросил его кто-то.

— Из Гижицко, с озера Снярдвы, — ответил Блюм.

— Из Мазурии? Там красиво. Как тебе удалось так долго продержаться?

— Я прятался на ферме, — его просили не вдаваться в подробности по поводу его новой биографии, так как кто-то мог оказаться из тех же краев или знать местного, который мог бы разоблачить Блюма. — Чертов почтальон нас выдал.

— Почтальон? Даже почте нельзя нынче доверять. Ну, что ты нам расскажешь? Как там на воле?

— Да немного, — в планы Блюма не входило привлекать к себе излишнее внимание или становиться популярным. Но все же… — Знаю, что на востоке дела совсем плохи. Русские уже на Украине.

— На Украине! — радостно воскликнул кто-то.

— В Англии союзники готовятся к высадке.

— К высадке? А где?

— На французском побережье. В Кале или Нормандии. Никто точно не знает, но скоро. Так сказали по ВВС. Говорят, это будет самая большая армия в истории.

— Не поспеют, — вздохнул человек с соседней койки. — Будем смотреть правде в глаза, немцы уничтожат нас всех прежде, чем кто-нибудь сюда доберется. А не немцы, так русские. Поверьте мне, я видел, что такое погромы.

— Говорят, теперь идут составы с венграми, — заговорил другой. — Мы слышим, как тысячи людей прибывают днем и ночью. Но их больше не гонят в лагерь. Сразу в расход.

— Об этом я ничего не знаю, — пробормотал Блюм, пожав плечами. Хотя ему было хорошо известно от Стросса, что именно так все и происходило. — Послушайте, помогите мне кто-нибудь. Я пытаюсь кое-кого найти. Мне говорили, что здесь находится мой дядя. Его зовут Мендль. Альфред. Он профессор из Львова. Никто не слышал?

— Мендль? Не припомню, — отозвался Кепка. — Тут по именам никого не запоминают, только в лицо.

— Я знал одного Петра Мендля, — вспомнил другой заключенный. — Но он был из Праги. Торговец рыбой, не совсем профессор. Все равно он давным-давно вылетел в трубу.

— В трубу? — переспросил Блюм.

Послышались горестные смешки.

— Эта вонь снаружи. Ты же не думал, что тут у нас шоколадная фабрика?

— Или от кухни так пахнет, — добавил кто-то. — Хотя на вкус похоже, скоро сам увидишь.

— У меня снимок есть, — Блюм достал маленькую фотографию с загнутыми углами, на которой Мендль был снят по пояс. — Передайте другим. Может, кто признает его.

Снимок переходил от койки к койке. Несколько человек, покачав головой, отдавали его дальше. Другие равнодушно пожимали плечами.

— Что-то знакомое, но недавно точно не видел, — произнес один заключенный, передавая фото соседу.

— Извини, — последний протянул снимок Блюму с нижней койки. — Не так уж много здесь львовских. В любом случае я стараюсь лица не разглядывать.

— Да тут много тысяч людей, — печально покачал головой Кепка. — И состав меняется ежедневно.

— У меня для него важная новость, — объявил Блюм. — Если кто его знает.

— У нас тут у всех новости важные, — усмехнулся кто-то. — К сожалению, ни одну из них не удается доставить.

— Философ, — закатил глаза Кепка.

— На твоем месте — я бы забыл про дядю, — посоветовал ему другой заключенный. — В любом случае его наверняка уже нет в живых.

— У нас у всех есть родственники, — вторил ему сосед. — Ты здесь новенький, еще не осознал ситуацию.

— Заткнитесь вы, мать вашу, — прошипел голос с дальней койки. — Дайте спать.

— Извини, — фотография вернулась к Блюму.

Он положил ее обратно в карман куртки. Великан с его койки уже храпел вовсю. Блюм облокотился на перекладину. Глупо было даже думать, что все разрешится легко, как по мановению руки. Сюда согнали тысячи людей, сотни тысяч, и, как сказал Кепка, состав менялся каждый день. Иголка в стоге сена. Это с самого начала было понятно. В сотне стогов сена. В