Кодекс - Лев Гроссман

Момус — единственный из греческих богов, посмевший критиковать сотворенную вселенную. Он даже предлагал кое-что улучшить. Полагал, что быки должны носить рога на плечах, а не на голове, чтобы лучше видеть, на что набрасываться. Замечал Афродите, богине красоты, что сандалии у нее со скрипом. Говорил, что людям на груди следует делать дверцы, чтобы открывать их и смотреть, что те чувствуют на самом деле.

Другим богам в конце концов надоело его нытье. Они собрались и скинули его с Олимпа. Не знаю, что с ним стало потом, но в этом, пожалуй, заложен урок, Эдвард. Может, этот мир и несовершенен, но если ты постоянно будешь искать чего-то лучшего, то в итоге тебе будет еще хуже. А насчет кодекса извини. Я правда не могу тебе сказать, где он. Я и так сказал слишком много.

— Но почему? — спросил Эдвард для маскировки, не желая себя выдавать. Мысленно он уже был за дверью. Теперь он и сам знал, где кодекс.

— Потому что ты скажешь герцогине, я знаю. — Детское личико Артиста стало серьезным, в голосе появилась тревога. — А этого я не могу позволить. Николас, приехавший тебе на замену, прав, хотя и руководствуется неправильными мотивами. Герцогине гораздо лучше без кодекса. Если она найдет кодекс, то попытается использовать его против герцога, а герцог этого не потерпит. Все, что она может сделать, ничто по сравнению с тем, что он сделает с ней. Он способен причинить ей зло, Эдвард.

— Не смеши меня, — отрезал Эдвард, чувствуя себя единственным голосом разума, оставшимся на земле. Надо выметаться отсюда, пока голова не лопнула. Он спрятал диск в карман рубашки, почти совсем не слушая собеседника. — В этом нет никакого смысла. Ну что герцог может сделать? Он инвалид и сейчас тоже лежит в какой-то лондонской клинике. А она в Уэймарше. Он ничего ей не сделает, пока она там.

Он решительно двинулся к двери, лавируя среди мусора на ковре.

— Спасибо, что помог мне с игрой, — добавил он, чтобы не показаться неблагодарным, и кое-как протиснулся мимо Артиста.

— Ты не прав, — сказал тот, уступая дорогу. — Очнись, Эдвард. Работа в семье Уэнтов меня кое-чему научила. Я прошел через все это раньше тебя. Я нашел книгу и умолчал об этом и тебе советую то же самое. Забудь о герцогине. Это не игра, Эдвард, это реальная жизнь. Займись опять своим делом.

Эдвард не оглянулся. Недоставало еще, чтобы субъект, смахивающий на хоббита, читал ему лекции о реальной жизни. Он сошел с первого марша лестницы и понесся вниз, набирая скорость, хватаясь за перила на поворотах. Артист вышел за ним на площадку и крикнул в пролет:

— Я тоже любил ее, Эдвард! — Эхо гулко раскатывалось в мраморном колодце. — Работа — это проклятие, наложенное на нас Богом! Помни об этом, Эдвард! Не пытайся от этого убежать!

Но Эдвард уже бежал по тротуару.

20

В такси он послал на автоответчик Маргарет еще одно донкихотское сообщение, постаравшись передать всю чрезвычайность создавшейся ситуации. Он не был в доме Уэнтов две недели. За это время прежнего швейцара сменил новый, облаченный в ту же самую поношенную униформу. Интересно, куда делся старый? Новый был крепкий малый, с гладкой розовой физиономией и белобрысыми, редкими, как у бухгалтера, волосами. В отличие от предшественника по-английски он говорил отлично. Однако фамилия Эдварда, к его удивлению, все еще числилась в списке Уэнтов. Еще больше он удивился, увидев там фамилию Маргарет — вероятно, это герцогиня внесла ее.

Она была там, в темном вестибюле, как будто это он, прочитав ее имя на дощечке швейцара, вызвал ее к жизни. Она ждала его, сидя в потрескавшемся кожаном кресле, холодная и бесстрастная, словно каменная нимфа. При виде Эдварда она встала. На плече у нее, как всегда, висела большая сумка-портфель. Он почему-то ожидал увидеть ее такой же, как после их неудачной поездки — с темными кругами под глазами от бессонных ночей, с немытыми волосами, тень прежней Маргарет, — но она выглядела точно так же, как в их первую встречу: скромные, почти старомодные юбка и кардиган, стрижка на уровне подбородка. То же безразличие на бледном овальном лице, та же безупречно прямая спина.

Он стиснул ее в объятиях. Она не ответила, но и не уклонилась — просто стояла, держа руки по швам. Эдзард зажмурился, сдерживая неожиданно подступившие слезы. Он ничего не говорил, просто обнимал ее, не заботясь о том, откликается она на его эмоции или нет. Его вера, он сам не знал во что, готова была вот-вот рухнуть, но эта нежданная встреча восстановила ее во всей прежней неколебимой твердости. Словно он блуждал в тумане без всякой надежды на спасение, а потом появилась Маргарет и вывела его в безопасное место.

— Я скучал по тебе, — проговорил он ей в волосы. — Очень скучал. Где ты была?

— Уезжала. — Она опустила глаза. — Извини. Я не хотела тебя видеть.

— Я думал, ты меня бросила.

Он успел забыть, как красиво это длинное серьезное лицо с изысканно выгнутым носом. Как он мог раньше не замечать этого?

Они отправились наверх в лифте. Звяканье механизма, отсчитывающего этажи, в тишине казалось оглушительным. В квартире не было никого, и они не слишком старались скрыть свое присутствие. Уэнты, по всей видимости, распродавали обстановку. Большой восточный ковер, свернутый в трубку, стоял в углу первой комнаты — он слегка согнулся посередине, будто отвешивая им вежливый поклон. Комнату наполняла легкая пыль от потревоженной штукатурки. В опустевшем кабинете Лоры Краулик стояли два ярко-желтых пластмассовых ящика для перевозки с черным перечнем содержимого на бортах. Во всем ощущалась близость резких, неотвратимых перемен.

— Надеюсь, что книги еще на месте, — сказал Эдвард. Из-за убранных ковров и занавесок акустика изменилась, и его голос звучал как в пустом концертном зале.

Книги были на месте. Когда он отворил тяжелую железную дверь на верху лестницы, библиотека предстала перед ними в том же виде, в каком они ее оставили, и шторы по-прежнему заслоняли высокие окна.

— Ты приходила сюда? — спросил он. — После того, как мы вернулись из филиала? — Несмотря на все усилия, он почувствовал, что краснеет, и стал искать торшер, вытянув перед собой руки, как лунатик.

— Один раз. — Маргарет показала на старый чемодан, в котором они вывезли книги из Ченоветского филиала. Он был пуст — она, должно быть, поставила книги на полки.

— Знаешь, сколько раз я тебе звонил? — Весь гнев, который он так долго лелеял, нахлынул на него с новой силой. — Где ты была?

— Извини, Эдвард. Пожалуйста. Я думала, все кончено. Думала, что кодекс потерян, и хотела забыть о нем. Забыть и двигаться дальше. Я ненадолго уезжала домой, — добавила она.

— Понятно. — Он не собирался так сразу прощать ее, но… — Хорошо, что хоть теперь ты вернулась.

Час назад ему не терпелось рассказать ей обо всем, что он узнал, а теперь он точно язык проглотил. В конце концов первой заговорила Маргарет.

— Я тут читала Ричарда де Бэри… Ты о нем, наверно, никогда не слышал. В четырнадцатом веке он был епископом Даремским и советником Эдуарда III. И первым крупным собирателем книг в Англии. Действовал он жестоко, мог разорить благородное семейство ради фамильной библиотеки, а после его смерти остались списки книг, которые он намеревался приобрести. Одна из них очень похожа на наш кодекс. «Странствие в дальнюю землю», в одном томе, без автора, из библиотеки поместья Бомри. В списке не отмечено, получил он эту книгу или нет.

Есть также кое-что в бумагах Джона Лиланда, хранителя королевской библиотеки при Генрихе VIII. Ему поручили составить перечень английских исторических ценностей, включая и книги, но он сошел с ума, не успев завершить начатое. Эти документы хранятся в…

— Постой. — Эдвард положил руку ей на плечо. — Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Он набрал воздуха и приступил к делу. Для начала он рассказал ей о своем завтраке с Фабрикантом. При этом он сортировал информацию, не желая рассказывать больше, чем было необходимо. Он изложил Маргарет гипотезу герцогини о стеганограмме, пересказав слова представителя герцога, но обошел вопрос о том, что может содержаться в тайном послании, и о причине, по которой герцогиня интересуется им.

Маргарет, вперив взгляд в потолок, зашевелила губами.

— Стеганограмма, стеганограмма… Забавная мысль. «Стеганография» Тритемия вышла позднее Гервасия, много позднее. Однако «Ничтожество магии» Бэкона[64] написано за сто лет до этого — Роджера Бэкона, а не Фрэнсиса. А зашифрованную часть чосеровского «Экватора планет» можно считать современницей. Если эту книгу действительно написал Чосер. — Она присела на край стола и через некоторое время заявила: — Знаешь, я не считаю это абсолютно невозможным, хотя вероятность очень, очень мала. Притом это нелепо. Вопиюще нелепо! Ну что такого там может быть сказано? И зачем это герцогине? И почему тебе приказали прекратить поиски?