Человек, который съел «Боинг-747» - Бен Шервуд

— На этом лугу я, между прочим, твоей матери предложение сделал, — ответил дочери Эрли. — Там же мы и свадьбу сыграли. Настанет время — нас там и похоронят. — Взяв жену за руку, он добавил: — Кто бы что ни говорил, для меня это лучшее место на свете. Другого такого не сыщешь.

— Любовь — на шестьдесят пять, — загадочно улыбнувшись, сказала Мэй и поцеловала мужа в щеку.

— На шестьдесят пять, — так же загадочно повторил он, заглядывая ей в глаза.

Это был их тайный пароль. Короткая фраза словно переносила Эрли и Мэй куда-то далеко во времени и пространстве. Мир вокруг них словно исчезал, и, оставшись наедине друг с другом, они могли вновь ощутить всю полноту и свежесть чувства, которое связывало их друг с другом уже тридцать пять лет.

Откуда-то издалека до слуха Джей-Джея донеслись первые, еще глухие раскаты грома. Затем он услышал шепот Виллы:

— Будь наготове. По-моему, нам пора сматываться.

Пикап продирался сквозь сгустившуюся темноту на запад. Воздух был наэлектризован, тучи, еще недавно мягкие, словно серые перины, теперь почернели и явно грозили пролиться на землю мощным ливнем. Ни встречных, ни попутных машин не было видно, и Вилла вела пикап прямо посередине проселочной дороги. В какой-то момент в свете фар промелькнул перебежавший дорогу опоссум.

— Ну что, похоже это было на самый длинный в мире ужин? — нарушила молчание Вилла.

— Нет, рекорд не засчитан.

— Я пошутила.

— Я тоже, — ответил Джей-Джей. — На самом деле мне все очень понравилось. Я отлично отдохнул. И спасибо тебе за…

— Да ладно. Я же понимаю, что отец совсем тебя замучил. Ты уж прости его…

— А за что тут извиняться? В конце концов, родители — они все такие. Твой отец так тебя любит, что ему за это все простить можно.

— Да уж, любит он меня на все шестьдесят пять, — с улыбкой сказала Вилла.

— Слушай, а если не секрет, что это за семейная присказка? Что за любовь на шестьдесят пять?

— Эта фраза у нас давно прижилась. Дело было так: родители вечерком заглянули ко мне в комнату, когда я уже спать собиралась. Мне тогда года три или четыре было. Я лежала в кровати, а они подошли — и говорят мне: «Спокойной ночи». А я в ответ сказала, что очень их люблю, сильно-сильно люблю. Ну, отец в шутку и спросил меня: «А насколько сильно?» Я стала придумывать, как измерить свою любовь, и вспомнила самое большое число, которое тогда знала. Это и было шестьдесят пять. Дальше считать я не умела, да мне и не нужно было: казалось, что этого огромного числа хватит, чтобы пересчитать все в этом мире.

— Отличное число ты выбрала, — с легкой улыбкой одобрил Джей-Джей. — И ты была абсолютно права. Любовь на все шестьдесят пять — это самая большая любовь на свете. Ничего больше и быть не может.

Они молча ехали по ухабистой проселочной дороге. Небо, линия горизонта и окрестные поля — все погрузилось во тьму. Разобрать, где небо сливается с землей, было невозможно.

— Я тоже очень любил отца. Наверное, на те же шестьдесят пять, не меньше, — сказал вдруг Джей-Джей после паузы. — Мы тут с тобой поговорили, и я вспомнил, как мы с ним пошли на берег озера. Дело было летом, но купаться я боялся. Там действительно глубокое место было. Отец поднял меня на руки и прижал к груди. Я как сейчас помню, как щекотали детскую кожу его волосы, помню и как от него пахло. Этот запах казался мне восхитительным: смесь аромата мыла и запаха дорожной краски. Отец поднял меня и понес на руках в озеро. Эри, сама понимаешь, озеро большое, как море. Берег остался за спиной, а впереди со всех сторон до горизонта была вода. Но я знал, что отец сильный, и — не боялся. Я просто забыл о том, что боюсь глубины. Вот уж кто любил меня на все шестьдесят пять, так это отец.

Джей-Джей замолчал, и Вилла включила старенький радиоприемник. Из динамиков, словно продолжая тему вечера, послышалась песня в исполнении Джорджа Стрейта — «Зря мы с тобой все это затеяли». Вилла прислушалась к тому, как Джей-Джей негромко подпевает. Получалось это у него довольно забавно: с одной стороны, абсолютно не в такт, а с другой — в тон Джей-Джей попадал совершенно безошибочно, вовсе не фальшивя. Вилла была очарована этим мужчиной. Он так замечательно вел себя во время семейного ужина, так терпеливо выдержал допрос со стороны отца… к немалому удивлению и Виллы, и ее матери, он оказался и вполне хозяйственным: помог убрать со стола, пока Вилла собиралась и заводила машину. А главное, судя по всему, под броней из цифр и фактов, касающихся мировых рекордов, этот парень прятал большое, доброе и ранимое сердце.

«И почему я боролась со своими чувствами? — мысленно спрашивала себя Вилла. — Почему сопротивлялась его обаянию? Чего я боюсь, что плохого может он мне сделать? Неужели я уже безнадежно состарилась и боюсь всего нового?»

— Куда мы едем? — спросил Джей-Джей.

— Я хотела показать тебе одно место. Тут недалеко — через пару минут доберемся. Скоро, судя по всему, дождь пойдет. Ой, смотри! — Последний возглас Виллы относился к яркой молнии, зигзагом прочертившей небо от горизонта до горизонта. — Хорошо сверкнула.

Пошарив рукой под пассажирским сиденьем и задев при этом ногу Джона, Вилла достала кофр с фотоаппаратом.

— Люблю фотографировать в грозу, — сказала она. — Молнии здорово получаются. Одинаковых никогда не бывает, как и снежинок. Иногда отличные снимки выходят.

Вилла свернула с дороги и заехала в поле. Там она остановилась и выключила фары. И в машине, и вокруг было темно и тихо. Вилла даже слышала дыхание своего спутника. За разговором Джей-Джей явно отвлекся от дороги и теперь пытался понять, куда его завезли.

— Где мы? — наконец спросил он, подтвердив догадку Виллы.

— На Поле Вечности. На том самом, священном месте моих родителей. — С этими словами она вышла из машины. — Пойдем, — позвала его Вилла, и Джей-Джей послушно пошел за ней по высокой траве.

Было тепло, может быть, даже душно, воздух был наэлектризован до предела.

— Смотри, — сказала Вилла. — При вспышке молнии здесь вполне можно все разглядеть.

В подтверждение ее слов очередной электрический разряд на миг осветил небо и все окружающее пространство. Следом на них обрушился раскат грома.

— Видел? — спросила Вилла. — Вон там ручей и роща у его излучины.

Начался дождь. На лица Виллы и Джона упали первые капли. Порывистый штормовой ветер словно пытался сбить их с ног. Гроза, судя по всему, собиралась разыграться не на шутку. Вилла стояла рядом с Джей-Джеем — бок о бок. Ей хотелось прикоснуться к нему, а еще больше хотелось, чтобы он сам обнял ее. Она обернулась и посмотрела ему в глаза.

— Я вот о чем хочу тебя спросить, — сказала она, сама не зная зачем. — Почему ты считаешь Тадж-Махал самым красивым местом? Ты ведь столько всего видел. Почему именно Тадж-Махал?

Джей-Джей тоже смотрел на нее. Вилла была готова отдать все на свете, чтобы узнать, считает ли он ее красивой. В конце концов, он ведь видел женщин в самых разных странах мира. С какой стати ему должна понравиться девушка из очередного маленького городка, в который забросила его работа.

— Это великолепный образец архитектуры эпохи Великих Моголов, — донесся до нее голос Джей-Джея. — Мавзолей построен на берегу реки Ямуна, и, когда подходишь к нему, кажется, что он не стоит на земле, а висит в воздухе.

— Расскажи еще что-нибудь.

— Строили его двадцать два года двадцать тысяч рабочих. Тысяча слонов привозила к месту строительства мрамор и драгоценные камни.

Очередная молния осветила поле, на котором они стояли. Фронт грозового ливня неумолимо приближался.

По коже Виллы пробежали мурашки. Ей казалось, что ее волосы встают дыбом в этом наэлектризованном воздухе. В тишине, когда стихали порывы ветра, она слышала биение собственного сердца.

— А я был знаком с одним парнем, которого в нашу Книгу занесли, потому что ни в кого другого молния так часто не попадала, — неожиданно для Виллы заявил Джей-Джей. — Звали его Рой Салливан, а работал он всю жизнь лесником в заповеднике. Впервые он угодил под удар молнии в сорок втором году. Обошлось: только ноготь сошел на большом пальце правой ноги. Второй раз молния попала в него в шестьдесят девятом. Внешне он опять отделался, можно сказать, легким испугом — сгоревшие брови не в счет. Зато от удара током такой силы у него крыша поехала. С тех пор он стал неизменно выходить на прогулку во время грозы и при этом носил высоко поднятую над головой металлическую клюшку для гольфа…

— Это ты только что придумал? — со смехом спросила Вилла.

— Нет, я серьезно. В семидесятом ему сильно обожгло руку до плеча, в семьдесят втором и семьдесят третьем у него сгорали все волосы на голове, в семьдесят шестом сильно пострадала лодыжка, а в семьдесят седьмом, после очередного разряда, у него обгорели грудь и живот.