Испытание войной - Борис Шапталов

Что спасло фронт на юге после такого разгрома? Во-первых, линия наступления немецких войск безмерно растянулась - с 500 км до 1500. Резервов у них не было, пришлось привлекать войска союзников - румын, венгров, итальянцев. Две танковые армии - 1-я и 4-я - буквально потерялись среди просторов Кубани, Дона и приволжских степей. Ударные кулаки превратились в растопыренные пятерни. И, во-вторых, опять свое веское слово сказали советские резервы. В июле на смену разбитым 9-й, 21-й, 28-й, 38-й, 40-й армиям были незамедлительно выдвинуты пять общевойсковых резервных армий: 3-я резервная армия стала 60-й армией, 6-я резервная армия - 6-й, 5-я - 63-й, 7-я - 62-й, 1 резервная армия - 64-й. В районе Сталинграда в бой вступили части из формируемых 1-й и 4-й танковой армий (240 танков и две стрелковые дивизии). Это сразу Изменило численное соотношение сил. С 23 по 31 июля 270 тыс. немецких солдат вынуждены были атаковать 300 тыс. советских, имея 3,4 тыс. орудий и минометов против 5 тыс., 400 танков против 1000 (кн. 1, с. 352){2}. Приведя эти "новые" данные, авторы отметили, что до них (т.е. советскими историками), считалось, будто противник имел тройное превосходство в силах. И впрямь, если врать - то не мелочась.

Немцы дрались с фантомами. На месте поверженных армий и фронтов немедля возникали новые. Огромная фронтовая дуга - от Новороссийска и предгорий Кавказа до Волги и Дона - вынудила германское командование разделить группу армий "Юг" на две части: группы армий "А" и "Б". Растянутость коммуникаций привела к перебоям в снабжении. В июле 6-я армия простояла восемь суток, оказавшись без горючего для танков. И стремительное продвижение немцев в конце августа застопорилось. Дальнейшее продвижение войск стало исчисляться считанными километрами. У Сталинграда и Орджоникидзе началась вязкая позиционная борьба, не сулившая громких побед. Стихией вермахта был маневр, а его постепенно стали принуждать биться за тактические задачи, что было на руку Красной Армии.

Для всех поражений Красной Армии 1941-1942 гг. характерна одна общая особенность: советские войска не выдерживали массированного удара противника и обращались в бегство. Но эта закономерность не распространялась на глухую позиционную оборону. Севастополь держался семь месяцев, Одесса - около двух, не был взят Ленинград, а вот в поле советские войска не выдерживали атаки немцев. Почему? Из каких основных частей складывается боевая устойчивость войск?

1. "Винтики войны". Во-первых, паническое отступление 1942 г. во многом было связано с неверием солдат в свое командование. Неверие в то, что оно найдет выход из трудного положения, поможет своевременно огнем и резервами. У Барвенково и в Крыму, на Волховском фронте у Любани и под Ржевом они могли убедиться, что командование часто теряется, не умеет хорошо воевать, не ценит солдатские жизни. Существовала трещина, а может быть - пусть и не везде, пропасть между солдатами и командным составом. Вот свидетельство фронтовика. В письме солдата М.П. Ермолаева от 4 августа 1942 г., перехваченном цензурой, есть такие строки: "Командование наше стоит не на должной высоте, оно первое бросается в панику, оставляя бойцов на произвол судьбы. Относятся же они к бойцам как к скоту, не признавая их за людей, отсюда и отсутствие авторитета их среди бойцов" (с. 532-533){3}. Поэтому, когда создавалась угроза окружения, люди предпочитали доверяться инстинкту самосохранения, а не своему командованию. Однако там, где солдаты видели умных командиров и чувствовали толковое управление, в тех частях и соединениях солдаты сражались хорошо. Они знали: их не подведут, не бросят. Единение воли и таланта командиров, боевой выучки и психологической уверенности солдат - вот стержень устойчивости войск.

Во-вторых, огромные потери, которые постоянно несли наши войска в 1941-1942 гг., затрудняли складывание профессионально обученных воинских подразделений, тех, что еще называют "крепкосколоченными". Настоящий солдат на войне - это всегда профессионал. Он может не лучшим образом ходить в строю, забывать "есть глазами" начальство, но он знает, как укрываться от артналета и авиации, как ходить в атаку (отнюдь не цепью, как предписывают Уставы), как подползти к танку противника и т. д. Только с такими солдатами можно выдержать массированную атаку врага, когда кругом рвутся снаряды и бомбы, лавиной идут танки. У обстрелянной части есть уверенность, которой нет у "зеленого" подразделения, а именно, знание того, что будут делать соседи по окопу, артиллеристы, командиры. Солдаты по опыту уже знают - им не дадут пропасть, и потому каждому нужно просто выполнять свое дело. Не случайно писатели-фронтовики нашли такое определение поведения солдата на войне, как "работа". Ведь на одном эмоциональном импульсе (героизм, энтузиазм) победить нельзя. Необходима еще каждодневная деловая подготовка к боям, работа с мелочами, от которых потом будет зависеть жизнь людей или настроение перед боем, - тут и полевая кухня не последнее дело. На героизме можно совершить один великий поступок, но перемолоть многомиллионную армию невозможно. Нужна специфическая будничная работа.

Летом 1942 г. тот тип солдата, который в 1944-1945 гг. придет в Европу, только складывался. В наших солдатах и командирах еще слишком много было от красноармейца довоенного образца с винтовкой-трехлинейкой или наганом, знающего лишь прямолинейные положения Устава. В маневренной войне, где одной из черт профессионализма выступает умение самостоятельно мыслить, он пока проигрывал немецкому солдату. Но в позиционной борьбе, где господствовала линейная тактика, наши солдаты и командиры чувствовали себя много уверенней и потому дрались хорошо. По мере того как возвращались из госпиталей раненые, а значит, обстрелянные бойцы, по мере роста профессионализма командиров, которые реже ставили частям нереальные задачи и тщательнее готовили войска к боям, приходил опыт. Не так быстро, как хотелось, но приходил.

Неустойчивость красноармейских частей в обороне породила известный приказ No 227. В нем отмечалась хорошая работа тыла, дающего все больше оружия, и на вопрос: "Чего же у нас не хватает?" - следовал ответ: "Порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, полках, дивизиях". В этом выводе много было верного, но, как почти все у Сталина, верного в формально-бюрократическом смысле, а не в реальной жизни. В приказе осуждался отход без приказа. Формально все верно. Вопрос состоял в том, как судить о случаях, выходящих за рамки формально верного. Например, при утере штабом связи с частями? Видный социолог, профессор В. Шубкин, в 1942 г. наводчик орудия, поведал такой случай. Их 315-я стрелковая дивизия прибыла под Сталинград 23 августа в момент прорыва немцев. Перед выступлением был зачитан приказ No 227. Прибыв на место, артиллерийская часть не смогла определиться и занять указанные позиции. Это могло расцениваться как отступление. Двое офицеров, посланных найти командование, вернулись через несколько часов. "Какие-то у них были стертые, отрешенные лица... говорили, что генерал, которого они разыскали, даже слушать их не стал, а с ходу заорал: "Читали приказ Сталина? Пойдете под трибунал!" И тут же скомандовал адъютанту: "Подготовь документы!" Скоро в части прошел слух, что те офицеры прострелили друг другу руки и ушли в тыл, "Потом в армейских госпиталях я не раз встречал солдат-самострелов, - рассказывал В. Шубкин. - Но тогда, 23 августа, даже мысль о том, что офицеры, в мужестве которых я не сомневался, боясь оказаться без вины виноватыми, пошли на самострел, казалась мне невероятной"{4}.