Еще вчера. Часть третья. Новые старые времена - Николай Мельниченко

Думы и мысли о прочитанной автобиографии

Николая Трофимовича Мельниченко «Еще вчера…»

Еще вчера – маленький украинский мальчик, гонимый войной до самой границы с Китаем, сегодня – главный сварщик страны, муж, отец, дед, прадед – вот такая „короткая, длинная жизнь»!

Автобиография с посвящением родителям, думается, естественно предназначена в качестве настольной книги (семейной «библии») для потомков; это необычайно емкий, титанический труд, написанный прекрасным литературным языком, с большим юмором, с огромной любовью к людям и с достаточной самооценкой к себе. Этот труд, несомненно, вызывает уважение к автору и, конечно, большая часть почета принадлежит его прекрасной половине, подвигшей на подвиг.

С первых же страниц начинаешь сопереживать с автором. Вместе с ним работаешь на сахарном заводе, взвешиваешь в поле зерно, поступаешь и кончаешь институт, влюбляешься, надеваешь черную шинель, переживаешь все события на Новой Земле и пр. и пр. и пр.

Радости, горе, победы, поражения – все отражено так ярко, точно, с удивительными подробностями, что поражаешься и думаешь – как много всего досталось одному человеку! Задумываюсь, а что же я прочитала на одном дыхании?

Может быть это:

Мемуары человека в черной шинели.

Роман о «грохоте разных железяк».

Повесть о сварке.

Сказание о Новой Земле.

Поэма о «прекрасной даме».

Исповедь состоявшегося Человека.

Просто эссе.

Но, как бы ни назвать этот огромный труд, автор его очень счастливый человек и к тому же судьба наградила его еще и Царским Подарком – Любовью.

С уважением Е.Крусанова.

Февраль 2009. С.Петербург.

Николаю Трофимовичу!

мой слабо выразительный стих.

Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят!

Годы наши все летят!

Бегущее время не унять,

Нам не прибавить, ни отнять.

С закономерностью жестокой

И ощущеньем новизны

Мы ныне тянемся к истокам

Далекой жизненной весны.

В душе, питая размышленья,

Ты возбудил воображенье,

Представил очень ярко мне

Всю повесть о своей судьбе.

Твой сборник из листов драгих

Представляет звучный стих –

Безмолвной думы долгий след

И событий многих лет.

Стопы толстые в листах

Славят автора в делах,

На страницах белых в блеске слов

Ярким пламенем горит Любовь!

Кто вел тебя на сей Олимп?

И кем твоя ковалась доля?

Ответ по совести необходим –

Природа, ум и собственная Воля!

Борьбе желаний предавался,

Но следовал во всем своей судьбе,

За счастьем в свете не гонялся,

Искал его в самом себе!

Ты, к знаньям простирая руки,

«Сварил» в сей жизни чудный дом,

Вперед подвинул пласт науки,

Блестишь талантливым пером!

Для тебя поэт не сказал, а пробасил,

Этой грезою мыслю и я:

«Счастлив тот, кто жизнь украсил

Трудом земного бытия»!

Крусанов Г.В.

В серой шинели

С.Петербурх

11.02.09.

Ответ Крусановым

Дорогие друзья, Леночка и Гоша!

Позвольте мне вас так называть: мы ведь знакомы очень давно, да и приятно, когда нас, не очень юных, называют просто по имени.

Огромное вам спасибо за необычайно внимательное прочтение моего скромного труда. Леночка, я скрупулезно изучил все твои замечания и внес исправления, увы, – только в электронный текст для будущей печати. Правда, твое неприятие глагола «стать, стает, стал» осталось без удовлетворения: интернетовская Википедия выдала мне десятки примеров его применения, совпадающих с использованными мной. Кроме того, только на одной странице свежего номера АиФа этот глагол использовали несколько раз. Мне кажется, что «ставать» звучит короче и энергичнее синонима «становиться». Например: «Кто был ничем, тот станет всем». В филологии я полный невежда, действую чисто интуитивно, извини, Лена.

Я умышленно задерживаю слова благодарности вам, Леночка и Гоша, за неоправданно лестную оценку моих трудов. Доброе слово и кошке приятно, а уж когда и прозой и стихами…

У меня даже голова закружилась, за косяк двери стал держаться, пока трезво не осознал, что рядом на стуле со Львом Толстым мне долго не продержаться… Вот даже настоящий писатель Игорь Губерман пишет о своих, действительно очень талантливых и «концентрированных» творениях:

Я вчера полистал мой дневник,

и от ужаса стало мне жарко:

там какой-то мой тухлый двойник

пишет пошлости нагло и жалко.

Глупо гнаться, мой пишущий друг,

за читательской влагой в глазу —

всё равно нарезаемый лук

лучше нас исторгает слезу.

Дорогие ребята, просто вы сами очень живые и неравнодушные люди, если вам было интересно побывать в другом мире. И вы там очень внимательно осмотрелись. Вот за это вам и огромное спасибо. Так могут сделать только читающие люди нашего поколения, да и то далеко не все. А что она не станет «настольной книгой у потомков», как ты пишешь, Леночка, – так это совершенно точно. По очень простой причине: потомки не будут читать ничего вообще, тем более – длинного и скучного из другой, давно прошедшей, жизни. Вот я уже несколько десятков (!) лет смотрю в нашей библиотеке на «Детские годы Багрова-внука» Аксакова (?), а все не хватает времени раскрыть даже эту, возможно, прелестную книгу.

И чтобы закончить разговор о моей книге приведу последние строки из нее:

Нечто похожее на эпилог и покаяние одновременно. Что-то разрослась непомерно моя биография, как у какого-нибудь ба-альшого человека, совершившего уйму судьбоносных деяний. Я планировал еще написать главу о новейших временах, хотя бы в виде переписки с друзьями. Мир бурлит: войны, кризисы – финансовые, газовые и разнообразные. Как бы ни хотелось быть в стороне, – не получается…

Однако пора и честь знать. Эту книгу нельзя кончить, пока жив, и. конечно же – потом. Так невозможно окончить ремонт квартиры; его можно только прекратить.

Прекращаю. Тем более что две главы постскриптума уже написаны. Прошу прощения у всех, кто взвалил на себя тяжкий труд, даже пролистывая мои неумелые письмена. Я не хотел вас утруждать, просто я боролся с энтропией своей души. Простите.

19:45 МСК 26 января 2009 года г. Санкт-Петербург.